Станислас-Андре Стееман - Из дома никому не выходить
— Что тут такое? Что случилось? — спросил чей-то суровый голос.
Баггси Вейс, совершенно потерянный, что-то простонал.
С силой оттолкнув его, преподобный Мердок опустился на колени рядом с телом.
— Этому человеку уже не требуется помощь религии, теперь спасение его души зависит лишь от неисчерпаемого милосердия Создателя, — произнес он, поднявшись. — Кто его убил?
— Да, да, кто? — взорвался Люк Адама. — Знал бы я…
— Знали бы вы, сын мой?
Люк Адама, не отвечая, повернулся к Баггси Вейсу.
— А ты где был, когда его прикончили? Я думал, вы вместе…
— Мы и были какое-то время вместе, — подтвердил Баггси Вейс. — Потом он ушел, ничего не сказав. Я думал, за тобой.
— За мной? С какой стати?
— Его преподобие громил нечестивцев, мы уж и не знали, куда деваться. — Баггси наморщил лоб и покраснел. — Послушай-ка, уж не хочешь ли ты спросить меня насчет алиби? А если так, то, может, я и сам мог бы спросить тебя насчет того же самого?
Люк Адама пожал плечами.
— Вы долго не возвращались, и я спустился сам.
— И что, не туда попал?
— Я думал, вы в гостиной. Я только что оттуда вышел.
— Интересно получается! Его преподобие орал достаточно громко, чтобы и глухой понял, где он.
— Ну, хватит! — угрожающе произнес Люк Адама. — Мне хотелось бы тебе напомнить о том, что пока только ты один не получил пули!
— Очень может быть! Вот только ты — единственный, по которому этот аутсайдер дважды промазал!
— А тебе, значит, хотелось бы, чтобы я сдох?
— Нет, но так было бы понятнее.
Преподобный Мердок, до сих пор безмолвствовавший, не удержался и вставил слово:
— «Вот шесть, что ненавидит Господь», — сказал Соломон, сын Давида, царь Израиля. «Даже семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями». — Голос пастора поднялся почти до визга. — Будьте вы прокляты, нечестивые люди, наемники Асмодея, чудовища беззакония! И будьте прокляты вы, Аделия, несчастная кокетка, распутная девка, жрица Порока, язва моих преклонных дней! Только ваша покойная мать, если сидит одесную Всемогущего, может заступиться за вас перед Ним!
— Отец! — взмолилась Аделия, на которую эти слова все-таки подействовали, как она ни крепилась. — Я… я прошу у вас прощения, но мне не в чем себя упрекнуть. Лишь видимые обстоятельства говорят против меня.
— Этого достаточно моему ограниченному уму и моим слепым глазам. «Рассуди меня, Господи, ибо я ходил в непорочности моей, и, уповая на Господа, не поколеблюсь», — сказал Псалмопевец. «Не сидел я с людьми лживыми, и с коварными не пойду. Возненавидел я сборище злонамеренных, и с нечестивыми не сяду»… На Тебя уповаю, о Всевышний: направь мои нетвердые стопы!
— Выход вон там, — усмехнулся Баггси Вейс. — Вы уж не обижайтесь, ваше преподобие.
«Одно совершенно точно, — думал Люк Адама, оставшись в кухне наедине с мертвым телом. — В отличие от трех первых убитых, профессор Шварц унесет свои глаза с собой в могилу и сможет встретиться взглядом со Всевышним».
XVI
Минус пять
Из приоткрытой стеклянной двери шел сильный запах перегноя. В камине из ганноверского кирпича догорали, рассыпаясь красными искорками, сосновые шишки. Чиппендейловские часы отсчитывали секунду за секундой, и маятник из желтой меди поблескивал, раскачиваясь вправо-влево.
Человек с седыми висками, сидевший у заваленного бумагами письменного стола, листал «Краткий курс криминологии» Гросса, делая пометки на полях. Зазвонил телефон. Человек, сидевший за столом, протянул руку, поднял трубку.
— Да… доктор Перфитт у аппарата.
Прислушиваясь к голосу далекого собеседника, он сделал последнюю пометку и отложил ручку.
— Ммм… Я понимаю, но боюсь, это невозможно. Сегодня ночью, по моему расчету, две женщины должны родить. Поверьте, я искренне сожалею. Простите? Разумеется, но… Ммм… В таком случае… Ммм. Я сажусь в машину и выезжаю.
Человек с седыми висками открыл аптечку, достал оттуда какие-то коробочки и пузырьки, как попало побросал их в саквояж. Сунул туда же кое-какие хирургические инструменты и, мимоходом выключив свет, покинул комнату.
Уже выходя из дома, он спохватился и, вернувшись с порога, постучал в дверь, из-под которой пробивалась узенькая полоска света.
— Привет, Джон! — сказал он, приоткрыв эту дверь. — Меня срочно вызывают в «Сладостный отдых». Если через два часа не управлюсь, надеюсь, вы сможете меня заменить.
— Хорошо, доктор Перфитт! — ответил Джон, склонившийся над микроскопом молодой человек в белом халате. — Я постараюсь сделать все как нельзя лучше.
«Врач решительно себе не принадлежит, — размышлял минутой позже доктор Перфитт. — Конечно, ко всему можно привыкнуть, даже к тому, что болтаешься на виселице, для этого надо только повисеть подольше».
Позднего гостя впустила миссис Пламкетт в поспешно накинутой на плечи шали. Едва повесив телефонную трубку, она выбежала на крыльцо и стала ждать появления машины.
— Наконец-то вы приехали, доктор…
— Добрый вечер, миссис Пламкетт, — ответил доктор Перфитт, с удивлением глядя на ее расстроенное лицо. — Я не очень хорошо понял вас по телефону. Что, собственно, случилось?
— Я… У меня сейчас гостят несколько человек, — запинаясь, объяснила Аделия. — Один из них, неосторожно обращаясь с… с огнестрельным оружием, ранил себя в плечо и в грудь.
— И давно это произошло?
— Вчера… Вчера утром…
— В таком случае, вам следовало позвать меня раньше.
— Раны казались не очень серьезными, и я… Среди моих гостей оказался один ученый, имевший кое-какие медицинские навыки. Он и оказал раненому первую помощь. Я боялась, что, решив пригласить вас, могу ранить его самолюбие.
— Похоже, сейчас вы не испытываете подобных опасений?
— Нет, я… Бедняжка уже отбыл.
В прихожей они наткнулись на Баггси Вейса.
— Доктор Перфитт, мистер Вейс, — представила их друг другу Аделия.
— Как поживаете? — поинтересовался первый.
— Привет, док! — отозвался второй. — Как хорошо, что вы подсуетились. Там не очень-то пахнет фиалками.
— Простите?
— Понимайте так, что раны пострадавшего распространяют отвратительный залах. Вы прихватили свои инструменты? Я так думаю, они пригодятся!
— Этот господин — американец, — пояснила Аделия. — Он говорит на типично нью-йоркском диалекте.
— Еще бы! — подхватил Баггси Вейс — Я сроду от своего происхождения не отрекался. Погодите, док!
— Что вы делаете?
— Проверяю, нет ли при вас оружия. Ну, идите наверх!
Люк Адама, смертельно бледный и опиравшийся на подушки, встретил доктора жалкой, вымученной улыбкой. Иви, стоя к ним спиной, что-то мыла в тазике.
— Вы знаете, в чем дело, доктор? Вам объяснили?
— Мне сказали, что вы нечаянно ранили себя из огнестрельного оружия.
—Верно. Я думал, это только царапины, но, должно быть, пули были с мышьяком.
— Давайте-ка поглядим. — Доктор ловко и проворно размотал повязки. — Вам не больно?
— Валяйте! Не в первый раз.
— Очень редко случается, чтобы в пострадавшего попали поочередно две пули. Как правило, после первого выстрела он рефлекторно отбрасывает от себя подальше смертоносное оружие.
— У револьвера, который я крутил в руках, очень легкий спуск.
— Похоже, крупный калибр?
— Тридцать восьмой. Американского производства.
Доктор, с непроницаемым лицом, осторожно зондировал раны.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил Люк Адама. — Вы мне руку отрежете или посадите на диету?
Доктор нахмурился.
— Шутки в вашем случае неуместны. Из-за отсутствия элементарных мер предосторожности развился сильный некроз. Сейчас вы оденетесь, и я отвезу вас на машине в больницу. Там к вам применят сильнодействующие методы лечения.
Люк Адама перестал улыбаться. Всего-то через несколько часов среди ланд должен опуститься вертолет, который увезет его далеко-далеко от этой скупердяйской страны.
— И речи быть не может, док! Вы начнете лечить меня здесь, причем сию минуту!
Но доктор уже стоял, осененный тенью Гиппократа.
— Мне очень жаль, но я не хочу подвергать вас излишнему риску. Прибавлю к этому, что не имею обыкновения советоваться с больными. Или вы немедленно едете со мной, или я снимаю с себя всякую ответственность.
— Покажи ему, Баггси! — тихонько попросил Люк Адама.
Баггси Вейс засмеялся.
— Эй, док! Взгляните-ка!
Обернувшись, доктор увидел перед собой черное дуло револьвера крупного калибра.
— Тридцать восьмой, — сообщил Люк Адама. — Брат-близнец той игрушки, которая довела меня до такого состояния. Мы очень огорчились бы, если бы с вами что-нибудь случилось, но вы, кажется, медленно соображаете…
