Александр Аде - Зима мести и печали
Парни уже на ногах. Один из них сжимает бутылку пива, хорошо, что не нож. Жертва – мелкий мужичонка – лежит, свернувшись калачиком, в каше из снега, грязи и воды. Головенку ручками прикрыл и вставать как будто не собирается. Схватив его за воротник, рывком приподнимаю, озираясь, чтобы гаденыши не напали сзади, волоку к «копейке» и впихиваю внутрь. Влезаю сам. Завожу мотор… Грохот, треск, звон! – стекло пробила бутылка. Жму на газ и мигом пролетаю мост. Только теперь ощущаю сильную боль в пальцах правой руки.
– Это что, – спрашиваю дядьку, – ваши знакомые? Маленькая семейная разборка?
– В первый раз вижу, – отвечает, постанывая. Лицо его смутно мерцает в темноте и кого-то мне напоминает. – Шли навстречу. А когда приблизились, спрашивают: «Ты куда намылился, мужик?» И вдруг – раз, повалили, стали пинать…
– Вам куда?
– Да тут я живу, рядышком, в заводском общежитии, мне оставалось-то совсем немного пройти.
– А может, вас в травмпункт отвезти? Мало ли что…
– Спасибо, не надо. Боль вполне терпимая, – шмыгая носом, человечек вытирает платочком кровь, и я понимаю, на кого он похож: на задолбанную жизнью пожилую мышку.
Останавливаюсь возле его общаги.
– Благодарю вас, – говорит он. – Не знаю, что бы со мной сейчас было, если б не ваша помощь… А вы не в милиции работаете?
– До недавнего времени был помощником Кота. Знаешь такого? – Моя нога нетерпеливо подрагивает возле педали газа. Зеваю, мечтая поскорее добраться до дома и залечь в постель.
– Еще бы, – выдыхает он с уважением. – Господи, да что ж это творится! Царя убили, потом жену Принца, а теперь и Кота взорвали. Даже не верится, что в нашем городе такое возможно. Между прочим, товарищ, который делит со мной комнату, знает супругу Принца. Более того… скажу по секрету… он утверждает, что ее ребенок – от него.
– То есть как? – дремота тотчас выветривается из моей башки. – Пошли, мне надо с ним парой слов перемолвиться.
– Зачем? – удивляется мужичок, но вылезает из «копейки», бормоча под нос: – Конечно, он уже спит, но ведь вы меня спасли… – Бедняга наверняка жалеет, что брякнул, не подумав.
Бело-синий вестибюль общаги стандартный, унылый, но теплый – уже плюс. Истоптанные ступени ведут нас на второй этаж. Шагаем по линолеуму длинного коридора, заставленного детскими колясками, велосипедами, лыжами и прочим барахлом. Здесь уютно и славно, будто спящие за стеной жильцы согревают коридор своим дыханием.
Вваливаемся в комнату мужичка (которого зовут Мусей), зажигаем свет – и то, что было темнотой, оказывается на удивление прибранной комнаткой с двумя панцирными кроватями, тумбочками, столом, стульями и аккуратно разложенными вещами.
На кровати, неуважительно повернувшись к нам спиной, дрыхнет некто, по самую макушку завернувшийся в серое солдатское одеяло, заправленное в желтоватый от времени и стирок пододеяльник, и я вижу только окутанный русым пушком лысеющий затылок.
– Веня, – нежно обращается к мужику Муся, – проснись. – И легонечко касается спящего.
Тот не реагирует.
Тогда я не слишком любезно трясу Веню за плечо. Причмокивая губами, он бормочет невнятно: «Че пристал, отвали…» Потом поворачивается к нам, тараща бессмысленные светлые глазки. Физиономия у него пухлая, помятая и довольно-таки злобная.
– Ну? Чего? – он уставляется на Мусю, игнорируя меня как классового врага.
– Вень, пожалуйста, расскажи про дочку жены Принца.
– Какая еще дочка? Какой жены? – Веня разом приходит в себя.
– Вспомни, ты говорил, что она – от тебя, – ласково убеждает его Муся.
– Ты чего, Муська, городишь! Когда я такое сказал?
– В самом конце прошлого года. Вспомни, ты еще пьяный был.
– Мало ли что сбрехнешь, когда поддатый, а ты и поверил. Я, может, в следующий раз налимонюсь и заявлю, что Венеру Милосскую трахал. Тоже поверишь? Эх, ты, одно слово – Муська.
Веня обращает ко мне улыбающуюся морду, как бы приглашая повеселиться над наивностью приятеля. Но я его не поддерживаю.
– Слушай, Веня. Я ищу убийцу Марго. Ты понял, парень, в какую историю влип? Давай так. Или выложишь все как на духу, или завтра я вернусь с серьезными ребятами. По винтикам тебя разберем, а вот сумеем ли заново в нужном порядке собрать, не гарантирую.
– А че рассказывать-то? Ну, спал я с Марго. Это не криминал.
– И ребенок от тебя?
– Ну, – усмехается Веня, дыша мне в лицо ароматом зубной пасты.
– Что-то тут не стыкуется, парень. Марго из себя раскрасавица… была, и папаша ее был не последним человеком. Сообрази, кто она и кто ты. Как же так получилось? Ты что, ее изнасиловал?
– Ни боже мой, сама. Правда, стеснялась очень, робела. Но сама. Странная какая-то, не в себе будто. Тихая, на все согласная, что с ней хочешь, то и делай. Просто надо настырным быть, напористым. Я вроде как у нее первым оказался. А мог быть и другой.
– А потом почему драпанул? Папаша состоятельный. Стал бы ты зятем, катался как сыр в масле. Чего еще надо?
– Свободы, – и физия Вени обретает тупую торжественность.
– Послушай, приятель, неужто тебе ни разу не захотелось взглянуть на свою дочурку?
– А то нет. У меня тоже отцовские чувства имеются.
– Ну и что, повидал?
– Ага, еще как повидал, – кривится Веня. – В прошлом году как-то узнал номер мобильника Марго… случайно, – подчеркивает он, – ну и перед самым Новым годом звякнул. Поздравил с наступающим и сказал: «Желаю с дочкой познакомиться, родная кровь как-никак». Тут она перепугалась – я это сразу почувствовал, и заявляет, что дочь в Англии учится. «Ладно, – говорю, – как приедет на каникулы, так с ней и встречусь. Я теперь часто, каждую неделю буду тебе звонить, разузнавать про нее». Марго вроде согласилась. Спросила, где живу. Я сдуру-то и ляпнул. Вырвалось – сильно бухой был. Тогда, кстати, и Мусе про дочурку сболтнул. А на следующий день, вечерком, подошли ко мне двое, спросили: «Ты такой-то?» – «Ага, – отвечаю, – он самый». Ну они и вломили мне по полной программе, только в больнице очнулся.
– И больше ты Марго не звонил?
– Я что, шизик? Я вообще, можно сказать, прикинулся мертвым и затих.
– А как ты думаешь, Марго сама тех двоих наняла или кому-то пожаловалась, а тот уже принял меры?
– Не в курсах. На Марго не слишком похоже, ей главное, чтобы ее никто не трогал. Она клопа раздавит, расстроится.
– Значит, муж? Или отец?
– Ну мужу она бы сказать постеснялась… Отец? Не думаю. Мужик он был интеллигентный. Наверняка для начала захотел бы со мной поговорить, убедить, чтобы оставил Марго в покое. Может, отступного дал…
– А ты на это и рассчитывал? Признавайся, здесь все свои.
Парень, не отвечая, лыбится во весь рот.
– Кстати, о своих родителях Марго ничего не рассказывала?
– Не-а. Да мы почти что и не разговаривали. Некогда было… – И Веня, ухмыляясь, делает непристойное движение, объясняющее, чем он занимался с Марго…
* * *
Следующим вечером паркую «копейку» рядом с жилищем директорши «Заморья». Жду, бессмысленно таращась на окружающий бледно-синий мир, перечеркнутый черным перекрестием дорог. В мокром асфальте, как в реке, дробным золотом посверкивают отражения фар встречных машин. Время идет, все вокруг темнеет.
Наконец в матовом сумраке, как акула в вечернем море, появляется длинное авто, неся перед собой свет горящих фар. Проплывает мимо моей «копейки» и намеревается въехать во двор. Выпав из своей тачки, подлетаю к золотисто мерцающей «японке» и демонстрирую липовое удостоверение, надеясь на то, что в полутьме «заморша» вряд ли разберет, что за ксиву ей подсовывают. Опустив стекло, она сухо осведомляется:
– Что вам, собственно, нужно?
– Я расследую смерть Марго. Хочу побеседовать с вами.
– Меня уже расспрашивали ваши коллеги. Я откровенно заявила, что не имею ни малейшего представления о том, кто и почему убил Марго.
– А вы пригласите меня к себе на чаек. Может, выяснится кое-что.
– А вы чересчур напористый молодой человек.
– Вообще-то я скромняга, сам не разберу, что такое со мной стряслось. Обнаглел до невозможности.
– Хорошо, я скажу, чтобы вас пропустили…
И вот уже вслед за директоршей поднимаюсь на третий этаж и вваливаюсь в суперэлегантную, как ее хозяйка, фатеру, где господствуют два изысканных цвета: топленого молока и кофе со сливками. Судя по всему, грубая мужская лапа здесь практически не ступала. Разве что сантехник забредет ненароком, да и то после него помещение проветривается, драится до зеркального блеска и опрыскивается духами с тяжелым, томным, возбуждающим ароматом. Раздеваюсь, напяливаю тесные шлепанцы, ощущая себя слоном на коньках.
Мы сидим в бежевых креслах гостиной и интеллигентно, крошечными глоточками, смакуем черный кофе, ставя хрупкие бело-золотисто-бордовые чашечки на журнальный столик со стеклянной столешницей, и мне кажется, что вот сейчас неуклюжим движением раскокаю или чашечку, или столик. И, возможно, от этого ощущаю себя скованно и неловко.
