Александр Трапезников - Механический рай
— Расскажите о себе. Мне интересно. Вы замужем? И конечно, несчастливы?
— Что-то Вы наглеете прямо на глазах, — улыбнулась она, вертя кольцо на пальце. — Раньше на детских сеансах перед фильмом показывали такой киножурнал «Хочу все знать!». Жаль, если Вы уже не застали. Почерпнули бы много полезного.
— Ну, раз Вы не хотите, я сам расскажу про Вас, — произнес Колычев, впервые не отводя взгляда. Даже наоборот, он смотрел так, будто пытался загипнотизировать.
Карина почувствовала и легкое волнение, и страх. Не обращая внимания на ее предостерегающий жест рукой, Колычев начал:
— Замуж Вы вышли довольно рано, лет в двадцать, еще не успев как следует пожить для себя, и сразу же родили ребенка, мальчика. Пытались продолжать сниматься в кино, но роли Вам предлагали все хуже и хуже, совсем эпизодические, и Вы от обиды и злости уверили себя, что все это — чепуха, главное — семья, дом. Муж и ребенок. А кино обойдется без Вас. И Вы очень хорошо вжились в новую роль, играли ее от всего сердца — роль любящей жены и матери, хранительницы домашнего очага. Но где-то в глубине души пряталась коварная мысль, как бы Вы ни старались ее запрятать: годы-то проходят. Неужели это все? Все, для чего я была рождена на свет? И вот неожиданно наступил день, когда Вы поняли: да провалитесь вы в болото, я молода и красива, и талантлива, и почему всё, Колычев развел руками, словно пытался обхватить окружающий их мир, — всё это не принадлежит мне? Почему я не живу, а существую? И муж, и сын живут своей жизнью, Вы отдали им все, и теперь пора заняться собой. Стоя перед зеркалом, Вы сказали себе: «Я свободна». И повторили это еще раз, вслух. Хотя в квартире, кроме Вас, никого не было… Ну, я угадал?
Карина слабо улыбнулась в ответ. Она настолько была поражена его словами, что растерялась. Он понял ее лучше других. Этот «сукин сын», как сказал бы о нем Клеточкин, угадал даже немую сцену в комнате, перед зеркалом, будто стоял за ее плечом.
— Вам не сценарии, а гороскопы составлять, — тем не менее язвительно сказала она. — Все, что Вы тут наболтали, — полная ерунда. И у меня не сын, а дочь. Ясновидящего из Вас не выйдет.
— Жаль. — Колычев досадливо махнул рукой. — Мне казалось, что я Вас «почувствовал». А Вы?
Что она могла ответить? Он был меткий стрелок и попадал точно в цель. Дальнейший разговор становился просто опасен. Неизвестно, куда их могло занести.
— Мы же хотели обсудить сценарий, — поспешно сказала Карина. — Что Вас подтолкнуло к этой идее, теме — люди и куклы, игрушка, следящая за людьми?
— Не игрушка, нет, — промолвил он, помолчав. — Тень. Человеческая тень, которой все равно, за кем следовать. Ты сам, раздвоившийся, оторвавшийся от души. То начало в каждом из нас, которое мы тщательно скрываем. Скажите откровенно: Вам никогда не хотелось кого-нибудь убить? Совершить преступление?
— Да, — призналась Карина. — Но все это на уровне эмоций. Безгрешных людей нет. Но я понимаю, что Вы имеете в виду. А Вам самому разве не страшно заглянуть в бездну?
— Хорошо, что хоть понимаете… — тихо проговорил он.
Возле универмага было многолюдно, рядом находился вход в метро, а около него — коммерческие палатки. Стояли цепочкой женщины, предлагавшие разный товар — белье, платья, парфюмерию, кухонную утварь. Невдалеке на скамейке сидели две девочки-подружки, лакомились мороженым. Одна из них была в беретике и очках.
— Вот он идет, — сказал Гера. — Опаздывает. Симеон остановился у входа в универмаг, начал оглядываться. В руке он держал полиэтиленовый пакет.
— Немного подождем, потом работаем по плану, — произнес Герасим. — Почему он один? Я эту сволочь хорошо знаю, не мог он прийти один. Где-то его приятели… Пошли пройдемся!
Среди припаркованных автомашин стоял «Москвич» с тонированными стеклами. Гера уже давно вычислил его, а когда дверца на секунду открылась и на землю полетел окурок, он узнал одного из дружков Симеона. Вместе иномарки «бомбили». Он так и предполагал, что Сима замыслил какую-то пакость. Скажет, что пистолет в машине, а там они отберут у него баксы и вышвырнут на скорости в кювет. Или еще что-нибудь в том же роде. Гад ползучий. И он, и Корж тоже, и этот — Гнилой. Ничего, сейчас поглядим, кто кого перехитрит.
— Следи за машиной — дашь знак, — шепнул он Гале, а сам направился к Симеону. Остановился в двух шагах от него, доедая мороженое. Затем, скосив глаза, будто невзначай бросил:
— Дяденька, удовольствие не хотите получить?
Симеон вперился в него и хмыкнул:
— Вали отсюда, козявка, пока ноги узлом не завязал.
— Нет, всерьез? Всего десять долларов.
— На кино не хватает?
Симеон оглянулся, ищя глазами Геру. Время поджимало. Скорее всего, пацан передумал и не придет. В полиэтиленовом пакете лежал «Макаров» с полной обоймой, завернутый в газету. Сима рассчитывал так: показать пистолет мальчишке, а потом повести его в лес, якобы пару раз пульнуть по деревьям. Или отправиться на машине за город. Дальше — проще. Кто будет искать мальчишку и кому он вообще нужен? Мало ли чьи кости потом по весне находят… Если Гера все-таки придет, то ребята его не упустят. А пока можно и развлечься. Он посмотрел на стоявшую рядом пигалицу в беретике — кого-то она ему напоминала.
— Тут рядом подъезд с чердаком, — торопливо сказала девчонка.
— А ты, видно, дорогу туда хорошо знаешь? — усмехнулся Симеон, махнув рукой в сторону «Москвича». — На жвачку зарабатываешь?
— На учебники, — ответил Гера. Из машины вышел один из барбосов, лениво подошел к ним.
— Отлучусь, — коротко бросил Сима. — А вы ждите. Если придет — везите его на дачу, скажите, что я там.
— Оставь ствол-то, — барбос потянул руку к пакету.
— Со мной будет.
— Как хочешь. — Барбос вернулся к машине.
Галя постояла еще немного рядом, а затем тихонько пошла вслед за Симой и Герой, удалявшимися в сторону пятиэтажек. Когда те нырнули в один из подъездов, она осталась ждать, не зная, что делать дальше. Ей нравилась эта игра с переодеванием, нравилось ощущение азарта и риска, хотя она и чувствовала, что все может кончиться совсем не весело. У Геры была какая-то тайна, вроде как у Монте-Кристо. Галя вообще начинала романтизировать его все больше и больше. Он жил другой жизнью, гораздо более насыщенной событиями и приключениями, какими-то непонятными опасностями, и ей хотелось также принять в них участие. Или хотя бы быть где-то рядом…
— Эй, малышка, куда так торопишься? Дай хоть разглядеть как следует, говорил Симеон, карабкаясь вслед за Герой по узкой лестнице на чердак.
— Время, дяденька, деньги! — откликнулся тот. Он хорошо знал это место. Иногда они собирались тут всей компанией. А чтобы посторонние не совали нос, имели в запасе кое-какие ловушки. Утром он успел побывать здесь и все проверить. — Вот и пришли, — сказал он писклявым голосом. — Куда хотите-то? Туда или сюда?
— По-всякому, — благодушно отозвался Симеон, начиная расстегивать брюки. В этот момент на шее его захлестнулась петля из проволоки, которая словно упала со стропил, и Гера моментально потянул задругой конец, закручивая его вокруг балки. Сима захрипел, вцепившись в горло, глаза стали наливаться кровью. Он не мог двинуться, поскольку петля от любого движения затягивалась еще туже. Последовал болезненный удар в пах, от которого Сима согнулся бы вдвое, если бы не проволока. Сквозь туман в голове до него донесся писклявый голос:
— Ну что, дяденька, получили удовольствие? С вас десять баксов, как договаривались.
Пошарив по карманам Симеона, Гера отсчитал нужную сумму, остальное положил обратно. Забрал полиэтиленовый пакет.
— Отдохни, пока дворник не придет, — сказал он, застегивая на Симеоне брюки.
От этой сцены с убийством князя у Драгурова осталось неприятное ощущение, словно он не читал страницы, а жевал их. Отбросив в раздражении дерматиновую папку, он задумался. Владислав еще не предполагал, что между его металлическим мальчиком с лютней и луком и этим сценарием может существовать какая-то связь, пусть даже совершенно случайная, но уже чувствовал беспокойство и тревогу. Как если бы ступил на болотистую почву и теперь каждый его шаг был сопряжен с риском. И еще Снежана, неожиданно вошедшая в его жизнь… Сейчас он не мог просто взять и выбросить ее из головы. Что-то изменилось. И перемена судьбы, если такое возможно, готовилась исподволь, вызревала внутри него. Ему претили собственные мысли, желания, поскольку таили в себе сладостную неизвестность, но что можно было поделать? Запретить себе думать?
Тишину прорезал телефонный звонок, и котенок, лежавший у него на коленях, испуганно спрыгнул на пол. Владислав снял трубку, не ожидая почему-то ничего хорошего. Голос старого мастера узнал сразу, хотя на том конце провода что-то хрипело и булькало, будто Белостоков звонил из преисподней, а рядом с ним закипали смоляные котлы.
