Марина Серова - Отпущение грехов
Но все одно, лучше так, чем сходить с ума.
Мы проследовали мимо всего поселка. Такое впечатление, что он мертв и никто тут давно не живет, – ни единого звука, ни единого огонька. Надо полагать, все жители, накачавшись термоядерным самогоном местного производства, валяются прямо на местах его распития в нетранспортабельной кондиции.
Только однажды тишину прорезал приглушенный пьяный вопль какого-то забулдыги и тут же затих, бесследно растворился в ночной тьме.
Белая машина следовала к зданию котельной.
Проехав вдоль ржавых рельсов, она вырулила в пролом бетонного забора и скрылась за ним.
Так… котельная. Вероятно, путь бандитов лежал именно сюда.
Да, так и есть – хлопанье дверей, приглушенные голоса, клин яркого света, вероятно, вырвавшегося из открытой двери здания.
Я остановила машину в нескольких десятках метров от пролома за каким-то покосившимся старым сараем. Взяла из бардачка пистолет и – после некоторого раздумья – недопитый джин. Бесшумно выскользнула наружу и направилась к котельной.
Я не рискнула соваться в пролом, потому что, по всей видимости, он находился в зоне прекрасной обозреваемости из здания. Поэтому спустилась почти к самому берегу Волги, к старому причалу, состоявшему из нескольких сцепленных друг с другом ржавых понтонов и навешенных на них старых автомобильных покрышек.
Отсюда я начала подниматься по крутой, изломанной извилистой тропинке к нависшей надо мной темной громаде стены. Снизу она казалась особенно впечатляющей, несмотря на то что на деле была не выше двух с половиной – трех метров.
Сверху послышался шум двигателя подъезжающей машины, и я подумала, что очень вовремя спрятала свой «Фольксваген» за сараем, а сама избрала обходной, а не прямой путь.
Через минуту я была у стены. Нашла между мощными бетонными плитами щель, достаточную для того, чтобы протиснуться вовнутрь, и оказалась во дворе котельной.
Конечно, если это была котельная. По крайней мере, так утверждал Докукин, но мнению этого человека, способного спутать дар божий с яичницей и, извиняюсь за выражение, хрен с пальцем, стоило доверять с большой оглядкой.
Для котельной здание было великовато. Что-то не припомню я котельных, для которых отводится довольно внушительный двухэтажный корпус размером с добрую школу на полторы тысячи человек.
Возможно, тут и была раньше школа, но потом за ненадобностью – за отсутствием молодежи – ее расформировали, а корпус отдали энергетикам.
Двор был завален каким-то совершенно кошмарным хламом, в котором, вероятно, постеснялась бы рыться самая захудалая бродячая собака.
Окна корпуса были заколочены. Ни один клинышек света не пробивался сквозь них, и, если бы я не знала, что туда подъехало две машины, в которых сидело никак не меньше пяти-шести человек, а то и целый десяток, я никогда не предположила бы, что за этими стенами может находиться что-то живое.
Голова вдруг закружилась, как если бы меня подхватило огромными качелями, и, почувствовав пронизывающий ломкий холод в позвоночнике, я упала на колени, лихорадочно выхватила бутылку джина и отхлебнула два больших глотка, второй из которых тут же встал в горле комом, и меня едва не выворотило наизнанку.
Черт! Если я буду продолжать в том же духе, то очень скоро превращусь в беспролазную пьянь. С другой стороны – неизвестно что будет, если не пить этот проклятый джин вообще…
Я поднялась с земли, ощущая в ногах предательскую леденящую дрожь, и, решительно отбросив бутылку, достала пистолет, сняла его с предохранителя и двинулась вперед.
Выглянув из-за угла, приметила серебристый джип «Лендровер» и вспомнила, что точно такой же видела сегодня днем у Волжского РОВД.
Значит, пожаловал Ольховик собственной персоной.
Прокравшись вдоль стены, я застыла возле неприметной двери, окрашенной в серый с темными ржавыми подпалинами цвет. Старая дверь.
Я наудачу ткнула в нее плечом, и, к моему удивлению, дверь открылась, тихо при этом скрипнув. За ней оказалось темно, тихо и тепло. Так, словно тут в самом деле была котельная.
И в тот же момент на мою голову рухнуло что-то неизмеримо тяжелое, в ушах взорвалось, и наползло глухое, тяжелое надсадное бормотание, а перед глазами гулко ухнула белая стена. И опустилась.
И тогда для меня все кончилось.
* * *– Эх и разит от нее, Борисыч! За километр. Обжабилась, как синерылая.
– Синерылые джина не квохчут, – отозвался суровый голос. – А там во дворе «Гордонс» валяется.
– Кто валяется?
– Не кто, а что. Джин такой. Сколько тебе ни плати, болван, все равно водяру лакаешь. А она все правильно сделала. Умная девка, доперла, что к чему. Я таких баб еще не видел. Недаром с ней Мангуст рассекает.
Я открыла глаза. Прямо передо мной на простом стуле сидел Ольховик, и его красивое, породистое лицо было мрачно и угрюмо. Возле него стоял парень с автоматом Калашникова и второй – прекрасно знакомый мне белобрысый. Тот самый, которого сегодня ткнули носом в асфальт люди Павла Николаевича Чехова.
В комнате сильно пахло спиртом. Это даже я чувствовала, несмотря на то что была вполне определенно пьяна, да еще не до конца очухалась после того удара, которым меня так щедро попотчевали. Пахло уж что-то слишком сильно – ну явно не оттого, что я надышала.
– А-а-а, Женечка проснулась, – выговорил белобрысый своим неизменным издевательским тоном и поправил очки на переносице. – Что-то у нее с головкой… не иначе как стенку проломить хотела.
– Молчи, Ванька, – бесцеремонно оборвал его Ольховик. – Добрый вечер, Евгения Максимовна. Как ваше самочувствие? Вы уж извините, что мои дуболомы вас так, но, согласитесь, вы сами дали для того повод.
– Как вы меня выследили?
– Пить надо меньше, – презрительно сказал белобрысый Ванька.
– Вы влезли не в свое дело, Евгения Максимовна, – холодно сказал Ольховик. – Боюсь, что не смогу сохранить вам жизнь.
Это было сказано тоном, каким произносится, скажем, ресторанная фраза «к сожалению, все столики уже заказаны».
– Вот как? – произнесла я и не без труда приподнялась и огляделась.
Я лежала на деревянной скамейке в почти пустой и очень ярко освещенной комнате довольно значительных размеров. В углу была толстенная вентиляционная труба, рядом – круглая железная печка. Возле нее – здоровенный вентилятор, который работал так интенсивно, что по комнате постоянно циркулировал воздух, пропитанный парами спирта.
– Вы неправильно повели себя с самого начала, – продолжал Ольха. – Неправильно по той простой причине, что вам не стоило лезть в дела Докукина. Если хотите, то с него все это дело – большое дело! – и началось. Нет, не делайте больших глаз – он и представить себе не мог, что будет именно так, как все повернулось.
– А где он сейчас?
– А он в квадратной комнате. С профессором Клинским. Готовит товар.
– Простите?
– Варит «шайтана», – грубо ответил белобрысый и скривил рот.
– То есть как… синтезирует этот самый наркотик, которым тут пропитаны все окрестности?
– А она много знает, – сказал верзила с автоматом и выразительно осклабился, подняв дуло своего оружия на меня. – А, Ольха?
– Да погоди ты, – досадливо проговорил Ольховик. – Тебе бы лишь кого порешить, кретин. Вот что, Евгения Максимовна, – медленно, чеканя каждое слово, вымолвил он, обращаясь уже ко мне, – сейчас я дам вам телефон, и вы позвоните вашему другу господину Курилову, чтобы…
– Леонид Борисович, – спокойно перебила его я. – Вы что… считаете меня за окончательную идиотку? Я буду звонить Косте, чтобы подставить его в западню?
– Гы, – сказал верзила с автоматом и переглянулся с Иваном, – а она еще рассуждает.
– Она вообще дама такая… рассудительная, – отозвался тот. – Особенно это оценил Комар… валяется в больнице с переломанной ногой.
– Вы, кажется, меня не так поняли, Евгения Максимовна, – с нехорошим прищуром проговорил Ольховик. – Тут не рассматриваются отказы. А если вы полагаете, что мы удовлетворимся вашими велеречивыми разглагольствованиями об абсурдности моих предложений, так это совершенно напрасно. У меня есть парочка молодцов, которые растормошат и мертвого. Не говоря уж о том, что готова будет сделать ради них молодая, красивая и, главное, живая женщина.
– А, Зареченский филиал гестапо? – произнесла я, принимая вертикальное положение и садясь на лавке.
– Вот именно, – отозвался белобрысый. – И, что самое впечатляющее, и главный Ариец скоро прибудет.
И он засмеялся, очень довольный своей сомнительной шуткой.
Я взглянула на часы: около девяти вечера. Насколько могла судить, прошло около полутора часов с того момента, как я подъехала к зданию котельной.
– Значит, Курилова вам надо? – тихо, с усилием проговорила я, глядя на свирепые физиономии ольховиковских подручных и изображая мучительное раздумье на лице. – Ну хорошо… услуга за услугу. Я позвоню Курилову и скажу, что вам там надо, а вы… вы отведете меня к Докукину. Все-таки зря, что ли, я вас вела?!
