Энн Грэнджер - Убийство в приличном обществе
— И вы считаете, что именно поэтому она продала хорошую картину и заменила ее более дешевой?
— У меня сложилось такое впечатление. Но, повторяю, только впечатление. Подробностей я вам сообщить не могу. Возможно, я ошибаюсь.
Нет, подумал я, ты не ошибаешься. Готов поставить свое месячное жалованье… Мне показалось, я догадываюсь, куда ушли вырученные деньги!
— Позвольте спросить, — начал я, и Ангелис снова насторожился, — не бывали ли вы в ее особняке в гостях, на приеме? Насколько я понимаю, миссис Скотт устраивает званые вечера.
— Ни разу, инспектор, — холодно ответил Ангелис. — У вас есть еще вопросы? Если нет, мне пора закрывать галерею до завтра. Кроме того, я должен отпустить Грея домой.
Я покинул галерею очень довольный. Теперь я знал, о чем спрашивать синьора Тедески!
Я пришел в Берлингтонский пассаж ровно в одиннадцать. У входа как раз дежурил Гарри Барнс; он поздоровался со мной. В его обязанность вменяется помнить в лицо всех постоянных покупателей — наверное, к ним он причисляет и инспекторов полиции. Если бы миссис Бенедикт в тот роковой день просила его найти для нее экипаж, Барнс наверняка запомнил бы это. Вот почему я склонен был полагать, что она ни о чем его не просила.
Тедески принял меня в своем святилище, в крошечном кабинетике над лавкой. Жаль, что помещение оказалось таким тесным. Казалось, всю комнатку занимает сам хозяин, человек грузный. В то время как крупная фигура Ангелиса отличалась изяществом, Тедески был просто толстяком с курчавыми седыми волосами и проницательными глазами, под которыми набрякли мешки. Он даже не попытался встать со своего стула в углу. Подозреваю, ему трудно было менять положение, и он не хотел, чтобы я видел, как он страдает. Он махнул пухлой рукой в сторону второго стула. Я сел.
— Меня предупредили о вашем приходе, — сказал ювелир. — Я уже беседовал с сержантом Моррисом.
— Знаю, сэр, но с тех пор кое-что изменилось.
Тедески со свистом выдохнул. Мне показалось, что у него астма. Он упорно молчал, ожидая, когда я начну разговор.
— Миссис Бенедикт с компаньонкой заходили к вам в прошлую субботу, под вечер, когда сгустился туман. Она принесла вам брошь.
— Да, — согласился Тедески.
— Брошь еще у вас?
— Да.
— Можно на нее взглянуть?
В ответ Тедески позвонил в колокольчик. Я услышал снизу бряканье, а потом по винтовой лестнице загремели шаги. Появился пожилой продавец.
— Чего изволите, синьор Тедески?
— Откройте сейф, — приказал ювелир.
Продавец подошел к стальному сейфу в углу, опустился рядом с ним на колени и, как было велено, открыл его. Затем он бросил вопросительный взгляд на своего хозяина.
— Брошь миссис Бенедикт, — приказал Тедески.
Продавец достал довольно потертую синюю бархатную коробочку и почтительно протянул ее ювелиру. Тедески кивнул, и продавец ушел вниз, в лавку.
Тедески не спеша открыл коробочку, достал брошь и положил на середину квадратной бархатной подушечки, лежащей у него на столе. Коробочку он сдвинул в сторону и посмотрел на меня. Видя, что я не решаюсь действовать, он жестом указал на брошь.
Я нагнулся, чтобы рассмотреть ее.
— Дать вам стекло?
Я не сразу понял, что Тедески предлагает мне специальное увеличительное стекло, каким пользуются ювелиры.
— Спасибо, — ответил я. — Увы, я не настолько разбираюсь в драгоценных камнях. Насколько я понимаю, камни настоящие, не подделка?
— Настоящие, инспектор. Три небольших рубина среднего качества и один побольше, очень хороший камень. Рубины в обрамлении мелких бриллиантов, также среднего качества. Три небольшие натуральные жемчужины. Великолепная работа!
— Брошь сделана у вас?
На пухлом белом лице ювелира мелькнула улыбка.
— Броши не менее шестидесяти лет… возможно, даже больше. По-моему, ее изготовили в конце восемнадцатого века. После установления Директории во Франции в девяностых годах восемнадцатого века в моду вошла античность. Пробы на золоте нет, потому что оно произведено не в Великобритании. Подозреваю, что оно итальянское.
Я посмотрел на брошь. Она оказалась крупнее, чем я ожидал. Изящно переплетенные золотые нити образовывали нечто вроде греческой урны, украшенной драгоценными камнями. К ней были приделаны три небольшие жемчужины, одна у основания и по одной с каждой стороны, где, будь это урна, находились бы ручки или кольца. В результате брошь едва ли напоминала классическое произведение; наверное, какой-нибудь итальянский поклонник Французской республики заказал ее для дамы своего сердца. Я надеялся, что даме брошь понравилась. Очень изящная работа… но не в моем вкусе.
— Вижу по вашему лицу, что вам брошь не нравится, — заметил Тедески. — Она старомодная.
— Я не очень разбираюсь в моде, — признался я. — Миссис Бенедикт хотела переделать ее в кольцо. Такое возможно?
— Возможно, правда, пришлось бы уничтожить брошь.
— Из нее вышло бы крупное кольцо, — негромко заметил я.
— Да, или даже два кольца, — согласился Тедески, — или кольцо и пара небольших серег.
— Вы обсуждали с миссис Бенедикт рисунок кольца… или колец?
— Нет, мы собирались поговорить об этом позже, — сухо ответил ювелир. Из груди его вырывались еще более громкие свисты. Он достал большой платок и промокнул лоб.
— Как же вы поступите с ней сейчас?
— Когда будет удобно, я напишу мистеру Бенедикту и спрошу, каковы будут его пожелания. Но сейчас еще не время. — Ювелир помолчал. — Он в трауре. Спрашивать его сейчас о броши неприлично.
— Наверное, еще неприличнее сообщать Бенедикту истинную причину, почему его жена принесла вам брошь, — заметил я.
Молчание нарушал только свист, вырывавшийся из груди толстяка. Потом Тедески тихо сказал:
— В этом нет необходимости. Миссис Бенедикт принесла мне брошь, желая переделать ее в другую вещь, на что имела полное право. Брошь входит в коллекцию драгоценностей, фамильных драгоценностей, которые она унаследовала после смерти матери. Поскольку мать Аллегры умерла, когда ей было всего двенадцать лет, отец хранил драгоценности и передал дочери после замужества, когда она стала миссис Бенедикт. Аллегра привезла шкатулку с собой в Англию. Вряд ли мистер Бенедикт точно знает, какие драгоценности в ней находятся…
— Значит, пропажу одного предмета он, скорее всего, не заметит?
Ювелир ответил не сразу:
— Возможно. Надеюсь, вы не собираетесь предполагать, что, учитывая такие необычные обстоятельства, я не верну брошь мистеру Бенедикту просто потому, что он не знает, что она у меня?
— Конечно нет, синьор Тедески. У всех ювелиров, торгующих в Берлингтонском пассаже, репутация выше всяких подозрений!
Услышав мои слова, Тедески изящно склонил голову. Но я собирался снова огорчить его.
— Возможно, истинное положение дел несколько иное. Вы вовсе не обязаны возвращать брошь, если она… скажем, принадлежит вам.
Тедески нахмурился.
— Позвольте предположить, что рассказ о переделке броши в нечто другое — удобный вымысел? — продолжал я. — Мотивом служит ложь во спасение. Вы защищаете честь дамы. По-моему, миссис Бенедикт желала не переделать брошь, а продать ее. И вы ее купили. Условием сделки служило то, что о ней никто не должен знать. Известие о продаже броши вызвало бы большой скандал… Муж пришел бы в ужас, в ярость. — Я жестом указал на брошь. — Теперь она ваша, и вы уже не обязаны сообщать о ней мистеру Бенедикту. Я прав?
Тедески тяжело вздохнул и снова позвонил. Снизу прибежал тот же продавец. Ему велено было принести кофе.
Пока мы ждали, Тедески заговорил:
— Инспектор, позвольте кое-что вам рассказать. Речь пойдет о красивой юной девушке. Поверьте мне, она была замечательной красавицей. Пожалуйста, не считайте мои наблюдения неприличными. Я знаю Аллегру с детства. Мы с ее отцом Стефано были близкими друзьями. Он очень беспокоился, что с ней будет после его смерти… Он был немолодым человеком и не имел в Италии близких родственников, к которым мог бы обратиться за помощью. Когда Бенедикт сделал Аллегре предложение, Стефано очень обрадовался. Он доверял Бенедикту. Он знал, что его дочь будет за ним как за каменной стеной.
— Но здесь, в Англии, она не была счастлива, — предположил я.
Тедески покачал головой и вздохнул.
— Да, она не была счастлива. Она не жаловалась. Но любила приходить ко мне и вспоминать со мной свое детство, отца, родительский дом на озере Гарда. Пожалуйста, не подумайте ничего такого, Бенедикт был щедрым мужем. Он любил покупать ей подарки, украшения. И здесь, в моем магазине, он купил ей несколько дорогих безделушек. Ему нравилось, когда она носила его подарки. Он не хотел, чтобы она носила украшения, принадлежавшие ее матери или бабушке. Он был… — Тедески махнул рукой. — Он, наверное, немного ревновал ее. Вот почему, по-моему, он не давал ей много денег «на булавки» — кажется, у вас это так называется? Он безропотно оплачивал все ее счета, от портних и так далее. Но платить за все хотел сам. Ему нравилось, что она во всем зависит от него.
