Нина Васина - Алые паруса бабушки Ассоль
Я выехал во двор и попросил матушку подняться. Она сходила к дороге и помогла Кортику встать. Тот был в полной прострации. Матушка спешила – парочка мужчин уже почти выбралась из шиповника и эмоционально освобождалась от застрявших в одежде и теле колючек.
Когда матушка почти довела Кортика до нашего дома, на дорогу вышла соседка и громко поинтересовалась, «когда все это безобразие закончится?» Она говорила, что живет в приличном месте и что с незапамятных времен здесь никто ни в кого не стрелял.
Адвокат приехал через полтора часа. К этому времени на дороге перед домом образовался небольшой затор из иномарок. Милицейская машина – «Мерседес» – была самой ярко раскрашенной из пяти. Самой большой – желтый реанимационный фургон, который, вероятно, прибыл для оказания помощи жертве покушения.
Дежавю – я смотрю, как адвокат находит старшего из милицейских чинов, заходит в дом к немцу, выходит оттуда (быстрее, чем в прошлый раз), беседует с врачом «Скорой помощи», потом идет в Надом. Ни слова не говоря, берет сына за руку, выводит на улицу и… загружает его в желтый фургон.
Когда фургон отъехал, я испугался. Может быть, это была замедленная реакция на выстрел, в момент которого я всего лишь обалдел и ждал, чем все закончится. А может быть, я почувствовал подкравшуюся извне опасность. Впервые в жизни – не от собственного тела.
После того как Кортика вывели из дома, матушка выпила две стопки водки, ушла в свою комнату и, к моему удивлению, вышла через полминуты в приличной одежде – юбка, блузка и жакет. Уж не знаю, зачем она сбросила шкурку, в которой только и чувствовала себя хорошо, – старый халат. Может, она тоже почуяла опасность, а может, просто приготовилась к решающему разговору и скорому отъезду.
Когда адвокат вернулся в дом, я пожалел, что не удрал из столовой и не заперся в своей комнате. На его лицо страшно было смотреть.
Он сел за стол, опустив голову, сидел так и тяжело дышал. Матушка, не дождавшись предполагаемого скандала, налила ему водки.
– Я за рулем, – покачал головой адвокат.
– Выпей, – проникновенно сказала она. – Ты выпей, а к нам едет дядя Моня. Он тебя потом отвезет, куда скажешь.
Очнувшись от ее «ты», адвокат поднял голову, удивился, осмотрев матушку в непривычной одежде, и залпом выпил.
Выждав минуты три, матушка повторила процедуру. Адвокат опять покачал головой – «за рулем», она тихо сказала «выпей, дядя Моня отвезет», отец Кортика кивнул и выпил.
После третьего «выпей» и последующего уже знакомого диалога, кое-что изменилось.
– Закуси. – Матушка подвинула к адвокату тарелку.
Я перевел дух – мне вдруг показалось, что я попал в карусель со стопкой водки и «выпей – за рулем – дядя Моня отвезет».
Закусив, адвокат более осмысленно осмотрел нас.
– Значит, дядя Моня скоро подъедет? – констатировал он. – Это хорошо. Он сможет вас отсюда вывезти.
– Как скажешь, – заметила на это матушка.
– Ребята, вы не поняли. Вам нужно делать ноги. Вы в опасности. Сына я спрячу, а вы уж постарайтесь сами как-нибудь. Атилу могу поместить в закрытую психиатрическую лечебницу к Икару. Это все, что я могу.
– Спасибо большое – не надо, – бесстрастно сказала на это матушка. – Откуда исходит опасность?
– Оттуда, – адвокат кивнул в окно на Черную дачу.
– Ну уж с этим я как-нибудь справлюсь, – заметила матушка. – Я не верю в вампиров. Должно быть какое-то объяснение появлению тут двойника.
– И оно есть, – кивнул адвокат. – Это не убитый ранее Энгель Кох. Это его брат-близнец – соответственно, тоже Кох, по имени Генрих. Вот что страшно.
Он опьянел не сильно, только речь замедлилась.
– Что же тут страшного? – спросила матушка.
– А то, что он приехал за чучелом собаки.
Я вздрогнул.
– В принципе, – разъяснил адвокат, – он сказал, что приехал забрать все чучела для какой-то выставки в Америке, но особенно ему дорого чучело пуделя, хотя все изделия дорогие. Тебе это о чем-нибудь говорит? – Он посмотрел на меня измученным взглядом.
Я опустил глаза.
– Не скажешь? Обидно. Потому что я все могу понять, но только не то, что еще один ювелир приезжает в этот черный дом, и все, что ему нужно, – это чучело нашего пуделя. Вот в чем зловещая загадка. Атила, – адвокат подался ко мне через стол, – как вам в голову могло прийти такое?
– Какое – такое? – занервничала матушка.
– Этот новый Кох уверяет, что в ночь убийства, после того как все исполняющие службы уехали и на улице осталась только машина с двумя охранниками, наши неразлучные друзья пробрались на Черную дачу и похитили чучело пуделя.
– Зачем?! – вскрикнула матушка.
– Ну, это ясно, зачем: похоронить! – крикнул адвокат, потом добавил менее уверенно: – Если я, конечно, еще что-нибудь понимаю в нынешних подростках.
– Да откуда он знает, что это были наши мальчики? Как это – пробрались? Они что – двери взламывали? – не верит матушка.
– Вот именно этим я и поинтересовался. И получил от охраны подтверждение, что к прибытию следственной бригады на следующий день все двери были в порядке, печати на месте. Это важно как юридический факт. Но я же знаю, что они это сделали. Что скажешь, Атила?
Я молчал, не поднимая глаз.
– Зря ты мне не доверяешь. Я же должен как-то выстроить опровержение.
Тут я поднял голову и посмотрел адвокату в лицо:
– Пусть сначала скажут, что у них на нас есть. Это первое. И второе. Пусть этот новый Кох обоснует свое требование выдачи останков Улисса. Он называет это дорогим изделием, а я – останками, над которыми надругался его брат после преднамеренного похищения. Кому принадлежала собака? Мне. Я имею преимущественное право на ее останки.
– Браво… – прошептал адвокат грустно и попросил: – Поклянись, что вы утащили чучело только с целью похоронить.
– Клянусь, – не раздумывая, ответил я.
– Никаких поисков кладов, сокровищ, никаких переговоров с бабушкой Соль у вас перед этим не было?
– Не-е-ет, – протянул я изумленно. – Почему вы это сказали?
– Почему я сказал? – хмыкнул адвокат. – Моя теща притащила свою яхту в порт Калининграда, того самого Калининграда, в котором братья Кох имеют родовой замок. Да, представьте себе – замок, или то, что от него сохранилось. Так или иначе, но десять лет назад они выкупили за копейки эти развалины и последнее время занимались их восстановлением. Он меня еще спрашивает!.. Что я могу подумать, когда моя теща ставит яхту в порту того самого города, в котором Кохи реставрируют замок, а мой сын здесь, под Москвой, целенаправленно их отстреливает?!
– Не кричи! – повысила голос матушка. – Это может быть стечением обстоятельств.
– Не может, – категорично заявил адвокат. – Около трех лет назад Кох-таксидермист организовал подводные поиски в предполагаемом месте затопления «Германика». Это ничего тебе не напоминает? – ехидно поинтересовался он у меня. – Газету, например, которую Нина Гринович предъявила в сорок пятом НКВД как важную информацию о предполагаемом рейде «Германика».
Я задумался.
– Вы достаточно осведомлены о наших расследованиях судьбы Нины Гринович. Хочу напомнить…
– Да, я сам подсунул тебе эту чертову бумажку из сейфа и кляну себя теперь последними словами! – крикнул адвокат.
Поскольку мы с ним к этому моменту выдали друг другу всю (или почти всю) имеющуюся информацию и теперь просто погружались в эмоции, я предложил следующее:
– Давайте позовем сюда шофера и спросим, чего хочет Кох и что у него на нас есть.
Адвокат достал телефон.
– Если он не сменил номер. Если сменил, я не пойду его сюда звать.
– Я пойду! – сказала матушка. – Осталось полкурицы и часть пирога. Никуда не денется – прибежит как миленький.
Шофер ответил на звонок.
Он вошел – погрузневший, с отекшим лицом. Вопреки нашим ожиданиям, не хамил и не угрожал. Он сам выглядел как замученный угрозами человек. И первое слово, которое произнес в Надоме, было «братцы».
– Братцы, чучело мальчишкам придется вернуть или сказать, где его спрятали. Вы не представляете, во что влезли.
Адвокат почти дословно, только добавив парочку профессиональных терминов, выдал ему мою теорию о преимущественном праве на чучело, как на останки любимой собаки, убитой таксидермистом.
– Тем более что нет доказательств присутствия мальчиков в ту ночь в доме, – закончил адвокат.
– Камера у входа зафиксировала, что они там были, – сказал шофер. – Именно в ту ночь. Не позже и не раньше.
– У входа? – вырвалось у меня.
– Именно. – Шофер посмотрел осуждающе. – В подробностях. Икар донес тебя на спине и посадил на крыльце. Припоминаешь? Не хочешь рассказать, что было дальше?
Я молчал, соображая, где еще могли быть камеры на Черной даче. Предположим, что камера у входа, передающая изображение на монитор в коридоре, как и в Надоме, была всего одна.
– Не хочешь, – вздохнул шофер. – А давай на минуту представим, что скажет о той ночи Икар, которого обязательно допросят даже в закрытом лечебном заведении – немец умеет добиваться своего. Естественно, в присутствии назначенного адвоката! – злорадно добавил он. – А?
