Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)
– Будьте добры, мистер Фарадей, опишите поподробнее свои приступы, – попросил он.
Дядя Уильям сердито уставился на него.
– Опишу! Хотя тут и описывать-то нечего. Просто я забываюсь – а через некоторое время прихожу в себя. Обычно приступ длится пять-десять минут. У моего недуга есть научное название – «амнезия», что ли. Обычно это происходит, когда я утомляюсь или перетруждаюсь.
Мистер Кэмпион явно ему поверил.
– Ну надо же, какая незадача. И часто с вами такое случалось?
– Нет, нечасто, – настороженно ответил мистер Уильям. – Но в последнее время мне становится хуже. Первый приступ был в прошлом июне. Да, кстати, Маркус, внесите-ка еще одну поправку: с тех пор не полтора года прошло, верно?
– Нет, – ехидно ответил Маркус. – Всего лишь девять месяцев.
– Подумаешь! – Дядя Уильям всплеснул руками. – Вам, адвокатам, лишь бы придраться… В общем, дело было так: в прошлом июне – день выдался ужасно жаркий – я шел по Петти-Кери, и вдруг рассудок мой помутился… В следующий миг я уже стоял напротив католической церкви со стаканом в руке, а как я там очутился – не помню. Вы представляете, как глупо и скверно я себя чувствовал. Прохожие косились на меня с любопытством и подозрением. Стакан был самый обыкновенный, вроде как из бара. Я его засунул в карман, а потом выбросил в поле, когда вышел из города. Ужасно неприятный случай.
– Еще бы, – серьезно кивнул мистер Кэмпион. – А потом сколько раз с вами это случалось?
– Дважды, – поколебавшись немного, ответил дядя Уильям. – Один раз под Рождество, когда я уже и думать забыл об этой истории. Мы устраивали званый ужин. Когда гости разошлись, я отправился с Эндрю подышать свежим воздухом – и пришел в себя уже в холодной ванне. Чуть не помер тогда, ей-богу! Холодные ванны я не принимаю. В моем возрасте человеку уже надо немного беречься. В юности я всерьез занимался спортом – теперь вот расплачиваюсь.
Маркус, прекрасно знавший, что все спортивные достижения дяди Уильяма были представлены единственным кубком, полученным еще в младших классах, недовольно нахмурился, однако старик не обратил на это никакого внимания и продолжал тараторить:
– Потом я спрашивал Эндрю, не заметил ли он чего-нибудь странного. Он даже не понял, что я имею в виду. К тому времени он уже нахлестался вдрызг и вряд ли мог что-то заметить.
– Хорошо, а третий приступ? – поинтересовался мистер Кэмпион.
– А третий приступ… – проворчал дядя Уильям, – третий приступ случился со мной в самый неподходящий момент. Ровно в то воскресенье, когда исчез Эндрю, и примерно в то же время. Ох и незадача…
Маркус вскинулся.
– Мистер Фарадей! Вы мне этого не говорили!
– Я не привык трепать языком о своих болячках, – ответил мистер Уильям чуть заплетающимся языком. – Ну, теперь я все рассказал. Помню только, как стоял на дороге к Гранчестерским лугам и спорил с Эндрю, как нам лучше вернуться домой. Глупости, конечно… Любому болвану было бы ясно, как лучше идти. Я был не в себе, в голове не укладывалось, что взрослый человек может так дурить… И потом я потерял память. В себя я пришел уже рядом с домом, а домой я добрался только к концу обеда.
– На двадцать пять минут позже, чем вы сказали полиции, – внезапно уточнил мистер Кэмпион.
Щеки дяди Уильяма вспыхнули.
– И что с того… Эта их дотошность сбила меня с толку. Ну, я закончил. Теперь вы все знаете.
Маркус напрасно пытался поймать взгляд Кэмпиона: тот смотрел в пустоту с обычным глуповатым выражением лица.
– Не хочу докучать вам расспросами, мистер Фарадей, но почему вы не рассказали родным об этой своей болезни? Вы ведь рискуете жизнью. Вас могла сбить машина, к примеру.
Дядя Уильям сгорбился в кресле и уткнулся взглядом в пол.
– Не люблю болтать о семейных делах с чужими людьми, – пробурчал он, – но моя матушка, если вы не заметили, уже стара. – Он умолк, достал из кармана носовой платок и громко высморкался. – Ей иногда такое взбредет в голову! Например, некоторое время назад она решила, что я… Кхм, как бы это лучше выразиться… что я пью. Безусловно, трезвенником меня не назовешь, и не так давно жизнь среди сварливых дураков настолько мне осточертела, что я начал время от времени топить горе в вине. – Дядя Уильям умудрился произнести эти слова с апломбом человека, благородно признающегося в собственных грешках. – Ну, и до меня дошло, что, если я расскажу про недуг родным, которые ничего не смыслят в медицине, они, чего доброго, спишут эти провалы в памяти на мою маленькую слабость. Конечно, мне этого не хотелось. Понимаете?
Мистер Кэмпион кивнул, но Маркус не унимался:
– Уважаемый мистер Фарадей, разве вы не видите, в какое положение себя поставили? Неужели совсем никто не может подтвердить ваши слова?
Дядя Уильям вскочил на ноги.
– Юноша, уж не сомневаетесь ли вы в моей честности?
Маркус хотел ответить на это, что он всего лишь человек, но Кэмпион поспешил ему на помощь:
– Эти приступы должны были вас встревожить, мистер Фарадей. Вы не подумали обратиться к врачу?
Дядя Уильям обернулся к Кэмпиону. В его мутных глазах отражалась лихорадочная работа мысли.
– Конечно, подумал. Только вот к старому Лавроку я пойти не мог. Он хороший врач, свое дело знает и болтать почем зря не будет, но не обращаться же мне к семейному доктору…
– Очень жаль, что вы не обратились хоть к кому-нибудь, – заметил Маркус. Его покоробило, что дядя Уильям практически расписался в собственной нечестности.
– Да я обратился! – обиженно возразил тот. – Обратился я!
Молодые люди напряженно замерли.
– К кому?
Дядя Уильям будто потерял дар речи.
– Силы небесные, да не молчите же! – воскликнул Маркус. – Вы что, не понимаете, как это важно?
– Гм… Мне теперь совсем неловко, но раз вы так настаиваете… Я обратился к сэру Гордону Вудторпу с Харли-стрит.
Маркус вздохнул – на его лице отразилась смесь недоумения и облегчения.
– Что ж, тогда мы можем проверить вашу историю. Когда вы его посещали?
– В конце июня, – проворчал дядя Уильям. – Его мнение вам знать вовсе не обязательно. Я никогда не доверял этим мозгоправам, вечно они из себя строят всезнаек… Что ж, теперь вы в курсе. Вот только Вудторп не сможет подтвердить, что я его посещал.
– Почему? – вновь насторожившись, спросил Маркус.
– Объясняю, – с огромным достоинством и расстановкой произнес дядя Уильям. – Я счел разумным назваться чужим именем. И, раз уж вы полезли в мои личные дела, знайте: расплатиться с ним я так и не смог. Конечно, он наверняка меня вспомнит, – предупредил Уильям возможные вопросы, – но я не позволю открыть этому докторишке мою истинную личность: его адвокаты станут писать мне письма с угрозами, или что там обычно делают эти мошенники. Я закончил! – Дядя Уильям захлопнул рот и обиженно отвернулся.
– Мистер Фарадей, речь идет об убийстве. – Маркус уселся напротив старика и разгневанно повторил: – Об убийстве, поймите вы, наконец! Нет ничего хуже убийства. Если вы будете продолжать в таком духе, сэр, вас скоро арестуют.
– Подпишите мою бумагу, – буркнул дядя Уильям, – и все будет хорошо. Я не раз попадал в переплеты – и ничего, выкручивался. На этот раз тоже выкручусь. Ни один человек на свете не посмеет назвать Уильяма Фарадея трусом!
– Дураком, наверное, тоже, – пробормотал Маркус себе под нос.
Дядя Уильям сердито покосился на него.
– Чего вы бормочете? Говорите нормально, как мужчина!
Маркус снова воззвал к Кэмпиону:
– Можете вы объяснить мистеру Фарадею, что ему грозит? Я не в состоянии.
– Черт подери, да все я понимаю! – внезапно завопил дядя Уильям. – Моя родная сестра и двоюродный брат убиты! Вы, похоже, совсем забыли о нашем семейном горе, пристаете ко мне с расспросами о болячках и докторах! Позвольте напомнить, что завтра меня пригласили на слушание, и это будет весьма неприятный, тяжелый и мучительный опыт. Я не из тех людей, что волнуются из-за неоплаченных счетов у всяких там докторишек.
– Инспектор Оутс с готовностью проверит любые показания, Маркус, в том числе и наши, – без обиняков заявил Кэмпион своему приятелю.
Глазки дяди Уильяма забегали от одного молодого человека к другому; он попыхтел, точно чайник на плите, и внезапно сдался.
– Я был у врача двадцать седьмого июня и назвался именем своего давнего приятеля, Гаррисона Грегори. Дал адрес его клуба. Теперь вы все знаете – надеюсь, довольны? Я выставил себя дураком, ну и что же. Разве я виноват, что матушка так прижимиста? Как будто не понимает, что человеку в моем возрасте могут понадобиться деньги.
Маркус уже записывал имя на обороте конверта.
– Вы имеете в виду клуб Леветта, не так ли? – уточнил он.
Дядя Уильям хмыкнул.
– На Брук-стрит, – пробормотал он. – Старик Грегори небось меня проклинает. Получил пару писем от докторишки – это уж как пить дать. – Он горестно покачал головой. – Тогда мне казалось, что это единственный разумный выход…
