Владимир Кашин - Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)
Это было сказано тепло, даже немного заискивающе, и Ковалю вспомнились его мытарства, пока ему удалось дозвониться до Решетняка.
Для Коваля не было мелочей, если это касалось дела, и он изучал не только биографию, но и привычки, пристрастия, характер человека. Представление, которое сложилось у подполковника о профессоре, совершенно не совпадало с тем Решетняком, который был перед ним. И, быть может, именно это сразу поразило Коваля и задержало его на пороге кабинета.
Разговор получился долгий. Прежде чем расспрашивать о деле, ради которого он пришел, подполковник поинтересовался работой профессора, и тот, сев на своего конька, с увлечением рассказал об искусственной, то есть ускоренной, эволюции растений, о выведенных им и его коллегами новых сортах злаковых, которые дают не только высокий урожай, но и имеют богатое белками зерно. Он говорил, что главной заботой человечества всегда был хлеб насущный, и в наши дни, когда планета переживает демографический взрыв, просто необходимо позаботиться, чтобы земля давала самое высококачественное зерно. И не только земля. Сейчас он проводит опыты по выращиванию злаковых без почвы. Да, да, не огородных культур, не огурцов или помидоров! И если Дмитрий Иванович желает, он покажет теплицы, где пшеница выращивается гидропонным способом. Мечтает добиться, чтобы растение могло получать питательные вещества непосредственно из насыщенного воздуха. Разумеется, с помощью своей корневой системы...
Поглядывая на оживленного собеседника, подполковник думал о том, что годы, которые очень изменяют человека, лишая его силы, юношеского задора и непосредственности, были милостивы к профессору Решетняку.
Постепенно Коваль направил разговор ближе к делу.
- Ах, двадцатые годы! Да, да! - воскликнул ученый, поблескивая глазами какого-то необычного цвета, - Коваль не мог назвать их ни серыми, ни карими, ни голубыми или зелеными, потому что они одновременно были и серые, и карие, и голубые, и зеленые, и совсем не тусклые, как у стариков. - Двадцатые годы! Нелегкие времена. Но какие прекрасные! Голые, босые, по нескольку дней без крошки хлеба - это правда. Но сила духа, Дмитрий Иванович! С двумя патронами против до зубов вооруженной банды. Впятером против сотни! А слова? Слова какие были! Порох! Милиция красная, рабоче-крестьянская, сознание - пролетарское! Мировая революция! Мировой коммунизм! Да-а-а... Юность революции - юность народа. Как Маркс говорил? Античные греки дороги нам, как наше детство, как рассвет человечества. А у новой эпохи, которая началась выстрелом "Авроры", у нового человечества был свой рассвет. Чем дальше уходим мы от тех событий, тем дороже становятся они. Правнукам нашим семнадцатый год будет казаться таким же далеким и легендарным, как нам баррикады Парижской коммуны.
- Вы романтик, - улыбнулся Коваль.
- Тогда все были романтиками.
- Нет, не все, Алексей Иванович. Обыватель, например. Классовый враг.
Решетняк назидательно поднял палец:
- И там бывали свои "романтики". Да, да! Разочаровавшись в своей любви к России, которую они отождествляли с домом Романовых, кое-кто и под петлюровским трезубцем, и под гетманским шлыком* сражался за свою "правду". Брат на брата шел. Вспомните хотя бы "Всадников" Юрия Яновского. А что касается обывателя, то здесь вы, конечно, правы. Обыватель непоколебим в своей "философии" и именно этим особенно опасен. У него где бы он ни показал свое мурло - в царской России или в фашистской Германии - "романтика" всегда одна и та же - собственное благополучие. Однако мы, кажется, отклонились от темы, - спохватился Решетняк.
_______________
* Трезубец был олицетворением украинского национализма; шлык
конусообразный верх шапки, которую носили приверженцы гетмана
Скоропадского.
- Нет, почему же, - успокоил его Коваль, который давно уже приучил себя терпеливо слушать собеседника - будь то друг, подозреваемый или преступник. - Это очень интересно, Алексей Иванович. А не хочется ли вам по-настоящему помолодеть?
- То есть как? - профессор весело посмотрел на подполковника лучистыми глазами. Мгновение спустя в них вспыхнула и тут же угасла таинственная искра. - Это было бы чудесно! Лет на пять хотя бы. В растениеводстве эта проблема не только не решена, но даже еще и не поставлена в порядок дня. Нам, наоборот, нужны быстрый рост, ускоренное созревание, за которыми неминуемо следуют старение и смерть. А вот биологи, геронтологи - они, полагаю, что-нибудь да придумают.
- Не на пять, а на все сорок пять, Алексей Иванович. Речь идет о том, чтобы вернуться в двадцатые годы, словно на уэллсовской машине времени, и завершить дела, которые остались тогда незавершенными.
- Ничто не останавливается, Дмитрий Иванович. Ничто, как известно, не стоит на месте. Дела, не законченные мною, сделают другие, если только они, эти дела, не потеряли своей актуальности.
- Я имею в виду уголовное дело, над которым когда-то работали вы. Как инспектор уголовного розыска.
- Да, далековато вы забрались. - В глазах Решетняка появилось выражение задумчивости.
- Дело Апостолова - Гущака. Ограбление банка. Помните? Последнее ваше дело.
Ученый облокотился о стол и сжал пальцами лоб.
- Мы возвратимся с вами туда, в двадцатые годы, - сказал Коваль. - Вы снова станете тем Алексеем Решетняком, молодым комбедовцем, который вступил в ряды красной милиции. Конкретные условия нашей сегодняшней задачи несколько иные, чем тогда. Мы как бы изменим ход событий: вас не вычистят из милиции, как это было в действительности, и вы закончите уголовное дело Апостолова - Гущака, доведете его до логического конца. Умозрительно.
- Вряд ли это возможно, - возразил ученый. - Иные времена, иное понимание происходящего, да и сам инспектор милиции - совершенно не тот человек. - Решетняк добродушно улыбнулся Ковалю, глядя на него поверх сдвинутых на кончик носа очков. - А зачем это вам?
- Все расскажу, Алексей Иванович, потерпите немного, прошу вас.
- Дело Апостолова вел после меня инспектор розыска Козуб. Он перешел потом в Центророзыск, перед войной работал где-то прокурором или судьей, а теперь живет в Киеве, кажется, на пенсии.
- Я о нем знаю. Он еще работает. Юрисконсультом.
- Найдите его и поговорите с ним. А у меня, - Решетняк широко развел руки, словно хотел охватить всю комнату с ее мешками, снопами, стендами, банками, диаграммами и бумагами, - а у меня - столько дел! Некогда вздохнуть. Да и далек я от этого всего. Совершенно иное направление мыслей.
- Конечно, не так-то легко от академической уравновешенности возвращаться в то тревожное время, к забытому делу. Но это ведь ваша молодость, Алексей Иванович!
- Это для меня теперь - иная планета.
- Но тот духовный подъем, который сотворил из не очень грамотного комбедовца интуитивно справедливого и умного юриста, надо полагать, еще жив в вашем сердце!
- Еще бы! - улыбнулся Решетняк. - И наука ведь перестает быть наукой, едва появляется в ней, как вы сказали, "уравновешенность". А вы хитрец, товарищ подполковник! - И Решетняк молодо сверкнул глазами.
- Что поделаешь, приходится. Вы когда-то тоже были хитрецом. Вашу супругу зовут Клавдия Павловна? - неожиданно спросил Коваль.
- Да. Вы это знаете.
- А девичья фамилия?
- И это тоже вас интересует? - лицо Решетняка стало серьезным.
- Да так, между прочим, - уклонился от конкретного ответа Коваль. Нам с вами все-таки придется сесть в машину времени и отправиться в прошлое. Там, в прошлом, вспомните, Алексей Иванович, был человек по фамилии Гущак. Андрей Гущак. Он принимал участие в ограблении банка.
- Да... но...
- Но почему мы возвращаемся к этому сейчас? Это вы хотите спросить?
Профессор кивнул. Теперь он как-то нахохлился, и глаза его потеряли радужный блеск.
- Потому что Андрей Гущак снова появился на горизонте. Приехал из Канады, куда он сбежал в двадцать третьем году.
- Гущак?! Тот самый?! - профессор вытаращил глаза. - Но...
Коваль снова закончил мысль за него:
- Какое это имеет отношение к профессору Решетняку и к его жене? Да? Отвечаю. Бывший инспектор розыска Решетняк поможет нам установить старые связи Гущака.
- Вы снова возбуждаете это забытое дело?
- Нет. Дело появилось новое. Но связано оно со старым.
- А зачем Гущак вернулся?
- Это и меня интересует. - Коваль пристально посмотрел на профессора. - Интересует, кто, кроме него, мог знать, где спрятаны награбленные ценности. Миллионы! И почему дело было закрыто, хотя ценности так и не были найдены. Вы никогда не задумывались над этим?
- Нет... Но если подумать... Дело закрыли потому... Да, потому, что все равно никто ничего не нашел бы. Ведь Гущак тоже считался погибшим. А теперь выясняется, что не погиб, а сбежал за океан. И денежки тоже мог с собою забрать.
- Все осталось на нашей земле.
- Гм... А почему вы спросили о жене?
- Она не могла видеться с Гущаком?
