Владимир Безымянный - Маньяк
В дом вошли едва не друзьями. Роза Этибаровна буквально излучала радушие. Однако напряжение оставалось. Шиповатов и прежде стремился избегать в таких случаях конфликтов и порой на допросах совершенно по-мальчишески смущался и краснел. Однако сейчас он владел собой.
- Я верю, что это всего лишь досадное недоразумение, которое мы быстро разрешим, причем без помощи понятых. Мне необходимо выяснить совсем немногое: какие вещи и когда вы сдавали в комиссионные магазины или продавали каким-либо иным образом в последнее время? Предупреждаю, что это вопрос официальный, вы, соответственно, несете ответственность за отказ или дачу ложных показаний. Распишитесь, пожалуйста.
Однако, за исключением подписи, по-мужски отчетливой и солидной, лейтенант смог зафиксировать только заявление гражданки Мамедовой, что костюм был куплен с рук у незнакомого субъекта на рынке.
- Приметы? Ну разве их упомнишь, хануриков этих? Такой, как все они. Небритый, среднего роста, морда помятая. Клялся, что костюм не краденый, мол, похмелиться надо - сил нету, не до костюма. Я и подумала: возьму Налику, как будто сносно сшит.
- И что же, не подошел? Или цвет неважный? - сочувственно поинтересовался Шиповатов.
Роза Этибаровна хмыкнула.
- На рынке все ничего кажется, а дома разберешься - хоть на помойку неси. Ну куда его такому представительному мужчине, как Налик?..
- Роза Этибаровна, может, это и несущественно, но я обязан уточнить: что именно в костюме не понравилось Налику Назаровичу?
- Да что вы в самом деле? Я ему и показывать не стала. Барахло ношенное. Он бы его и мерить не стал.
- Значит, Налик Назарович не в курсе событий, связанных с покупкой костюма, и даже не видел его?
- Видимо, так. Костюм я принесла к себе, на свою половину, где мы и находимся сейчас. А на следующий день переправила в комиссионный.
- Ага, слышу, кажется, понятые прибыли. Обыск все-таки придется провести. Деньги, ценности, оружие, наркотические средства и тому подобное предлагаю предъявить добровольно.
- Ваше право, ищите! Запрещенного у меня ничего нет... А ценности вот, в тумбе под телевизором, в ящике. Это все. - Поднявшись со стула, Роза Этибаровна с достоинством встряхнула тяжелыми серьгами, оттягивавшими мочки крупноватых для такой изящной женщины ушей. - Это золото досталось мне по наследству. Налик и сестра подтвердят. Можете и запрос послать по прежнему месту жительства.
- Ну, запросы - вне моей компетенции. Да и с чего бы это мне вам не верить? Однако дело у нас серьезное, и мы вынуждены прибегнуть к обыску.
- Надеюсь, это касается только моей половины? У сестры своя семья. Да и при чем тут она? Если б знать, что там этот билет окаянный!
- Успокойтесь, Роза Этибаровна! Если вы говорите правду, то и обыска вам бояться нечего. Так что давайте по мере сил друг другу помогать.
За уклончивой вежливостью лейтенанта скрывалось знание того факта, что если костюм в комиссионный Мамедова сдала на _с_л_е_д_у_ю_щ_и_й_ день после его приобретения у запойного торговца, то сама покупка приходилась на день, когда костюм находился на покойном. Допустить же вероятность захоронения Бурова без костюма на глазах у множества прощавшихся с покойным было весьма и весьма трудно.
За сорок лет работы судмедэкспертом Лев Вольфович Брайнин не только научился с философским спокойствием относиться к разного рода кровавым ужасам, сопровождавшим "деятельность" уголовного подполья, но и мог, при случае, и бутербродом в морге закусить, и термос с чаем таскал с собой постоянно, равно как и неизменный "выездной" чемодан, смахивающий на саквояж дореволюционной акушерки, правда, с весьма современным содержимым. Брайнин старался поспевать за прогрессом в своей сфере, и инструменты и реактивы добывал, пускаясь на различные хитрости, организуя своего рода мини-бартер. В сочетании с опытом и умением, результат получался превосходный.
С Абуталибовым Брайнин по работе не сталкивался, но отзывы о толковом и умелом хирурге, появившемся в Баланцево, достигли и его ушей. Лев Вольфович спокойно относился к шумным триумфам младшего коллеги, поскольку своим идеалом считал жизнь спокойную и неспешную. Скромной зарплаты хватало на необходимое, а суетиться в поисках подработки старый эксперт считал ниже своего достоинства, справедливо полагая, что уж он-то на своем веку поработал достаточно.
Предложение Абуталибова самому провести вскрытие Брайнин с удовольствием бы принял, но привычка беспрекословно выполнять приказы взяла верх над усталостью и сочувствием к горю безутешного отца. Разговор происходил в столовой райотдела.
- Не могу, голубчик, и не просите, - Лев Вольфович дожевал черствоватую котлетку. - Вы же врач, не мне вам объяснять. - На него смотрели темные, словно раскаленные глубоким чувством, умоляющие глаза. Не мучайте старика. Эх, чертовщина, попить нечего... Пойти кипяточку взять. - Старый эксперт, покряхтывая, стал подниматься, однако Налик Назарович его опередил. Перехватив испытанный термос Льва Вольфовича, мигом смотался на кухню и вернулся, неся потяжелевшую посудину и стакан на редкость прилично для здешних мест заваренного чаю.
- Прошу вас, Лев Вольфович.
- Премного благодарен. Великая вещь - это ваше восточное почитание старших! Тем не менее помочь я вам не смогу, не обессудьте. Долг есть долг. Мне пора. Жаль, не успею чайку попить, время поджимает. Прощайте.
С этими словами Брайнин, прихватив термос, удалился.
Абуталибов через некоторое время последовал за ним - ждать результата за дверями секционного зала, а Лев Вольфович приступил к работе, поначалу что-то сердито бурча под нос, но постепенно все больше и больше увлекаясь, потому что ему открылись поразительные вещи.
То, что убийство в райотделе, пусть и не на виду, а под лестницей, маловероятно, не требовало доказательств. Суицидальный акт подтверждался по всем статьям. При ярком свете бестеневой лампы (здесь электроэнергию не экономили), со стереолупой Брайнин обнаружил малозаметные поверхностные раны-насечки у краев основной раны, что было типичным признаком ранения, нанесенного собственной рукой. Девушка поначалу как бы примерялась, прежде чем совершить непоправимое. При убийстве такие насечки возникнуть практически не могли, и эту возможность Лев Вольфович отмел безоговорочно. Вертикальные потеки крови на теле, платье и белых кроссовках "Nike", множество брызг, оставшихся на нижнем скате лестницы (из крупных фонтанирующих артерий), - все это убедительно свидетельствовало о том, что в момент нанесения раны девушка стояла.
Все было классически ясно. И однако старого эксперта подстерегала совершенная неожиданность, причем из области, с которой он, будучи человеком старой закалки, никогда прежде не сталкивался, именуя ее модными выкрутасами. То, что любопытно как теория, в жизни может вызвать лишь недоуменную жалость. Лев Вольфович промокнул чистой салфеткой взмокший лоб и отступил на шаг от тускло мерцающего окислившимся цинком стола. Здесь было чему поразиться!
Несмотря на свою молодость, а может, и именно поэтому, заместитель прокурора Бережной не любил, когда его удостаивало визитом начальство. Всякое, не обязательно непосредственное. Начальник райотдела заглянул в его кабинет как бы на минуту, от него так и веяло дружелюбием, однако смуту в душу Андрея Михайловича он внес изрядную. Хотя на первый взгляд казалось, что ничего особенно нового он не сообщил. Вещи общеизвестные. Уже собравшись уходить, заметил:
- С какой стороны ни посмотри, Андрей, а люди нам все равно не верят. А боятся они вовсе не нас и даже не закона - преступников. И, пока мы не сможем каждого по-настоящему защитить, помощи ждать напрасно. Все меньше смельчаков находится, и их можно понять. Вон, за прошлую неделю в Москве не зарегистрировано ни одного изнасилования. То есть ни одного заявления. Это в Москве-то! Так и эти самые Сидоровы - всей семьей отказались от своих показаний. Хотят жить тихо. А что поделаешь, если дружки Хутаевых остались на свободе? Да и то посмотреть: если будет суд - ославят Сидорова на весь город. Причиненный ему "ущерб", вероятно, уже возместили, а то и просто порекомендовали заткнуться, пока башка цела.
- И мы, Сидор Федорович...
- А как же! Без свидетельских показаний, без заявлений потерпевших, конечно, придется выпускать Хутаевых. Остается только надеяться, что они хоть на время притихнут.
- Но, товарищ подполковник, ведь мы таким образом сами культивируем вседозволенность!.. В конце концов, Степан Хутаев сам признался!
- Да, и, разумеется, уже отказался от своих показаний, едва ли не в то же время, когда ко мне Сидоровы явились. Кстати, он и жалобу написал на Тищенко, обвиняя в применении недозволенных методов следствия. Адвокат у него тот еще! Однако нам придется...
- ...Поверить, будто Сидоров по собственному желанию гнил под собачьей будкой, а Хутаевы ему в том по-дружески содействовали. А задница вообще дело добровольное.
