Джорджо Щербаненко - Юные садисты
– Мойся как следует, мыла не жалей.
Дука прошел на кухню к Лоренце и Ливии. Услышав, как хлопнула дверь ванной, он вернулся вместе с парнем в комнату, где тот спал, и распечатал большой пакет. Там была вся одежда, вплоть до шерстяных носков, рубашки и галстука. Затем открыл коробку с ботинками.
Каролино не отрываясь смотрел на светло-серый костюм, понимая, что это для него, и все же не веря. Потом перевел взгляд на полицейского.
– Примерь, – сказал Дука, – не знаю, подойдет ли, мы выбирали на глаз.
Выбирала, собственно, Ливия; он послал ее в универмаг купить все, что нужно для парня (может, когда-нибудь квестура возместит ему эти расходы, но скорее всего, нет), потому как у Ливии и глазомер, и вкус.
Он немного помог парню одеться, ведь тот в жизни не носил таких вещей: затянул как следует ремень, завязал красивый узел на галстуке, и под его руками Каролино преображался, будто заново вылепленный из пластилина. Если б не длинные патлы, мотавшиеся из стороны в сторону, он выглядел бы как респектабельный молодой человек. Да, глазомер у Ливии есть: она хоть и не снимала с парня мерок, но все пришлось ему впору, кроме, пожалуй, рукавов, так как руки у него были чересчур длинные.
– По-моему, нормально, – одобрил Дука. – Надо бы только постричься, побриться, а то вон как зарос, да еще хорошее пальто – и ты в полном порядке.
Когда, посетив парикмахерскую и примерив только что купленное светло-серое теплое пальто, Каролино погляделся в зеркало, то не узнал своего отражения. Даже руки, обработанные хорошенькой маникюршей, были словно чужие. Он посмотрел на полицейского, на его девушку и опустил глаза.
В тот день полицейский повел его в кино. На следующий – повез в пригородный ресторан на берегу небольшого озера, которое едва виднелось в тумане. И везде с ними ездила та девушка, то ли невеста полицейского, то ли его помощница – он так толком и не понял. Оба были с ним очень любезны, не мучили расспросами, ни на что не скупились: ни на еду, ни на сигареты, – и совсем за ним не следили, впрочем, может, ему только так казалось, может, они умели это делать незаметно. Желание сбежать донимало его хуже, чем паразиты в Беккарии, но он был неглупый парень и потому выжидал. Быть того не может, чтобы полицейский забрал его из колонии просто так и теперь задаром кормит, одевает и развлекает. Что-то в этом полицейском ему нравилось, хотя он терпеть не мог полицейских и их прихвостней. Это «что-то» заключалось в том, что он обращался с ним не как с уголовником. В ту ночь на допросе он был суров, но даже ни одной оплеухи не отвесил. А сейчас рядом с ним Каролино чувствовал себя нормальным человеком, одним из тех, кто никогда не имел дела с полицией. Возможностей сбежать у него было хоть отбавляй – и утром, и вечером, и даже ночью: достаточно открыть окно, квартира на втором этаже, а ему случалось прыгать и с третьего.
На пятый день девушка вышла из машины за покупками, и полицейский начал задавать ему вопросы. В машине было тепло, а снаружи, за окнами, проплывали в тумане посиневшие лица прохожих.
– Ты был когда-нибудь в Швейцарии?
– Нет.
– А кто-нибудь из твоих друзей?
– Не знаю.
– А не знаешь, кто из вас в тот вечер, когда вы убили учительницу, потерял швейцарскую монету в полфранка?
– Нет, не знаю.
Дука начал допрашивать его так внезапно, видимо надеясь захватить врасплох. Да, видимо, так оно и было, но таких парней нельзя захватить врасплох, и ответы Каролино это доказали. Духа не потерял терпения, потому что потерял его уже давно.* Он уже столько раз его терял, что больше не мог себе этого позволить.
– Ладно, ты ничего не знаешь. А вот я кое-что про тебя знаю. Ты уже пятый день со мной, хорошо одет, нормально питаешься, почти свободен, все у тебя есть. Но еще через пять дней ты вернешься обратно в Беккарию, и я тебе совсем не завидую. Если бы ты мне помог, я бы тебя избавил от возвращения в Бгккарию. Есть люди, которые готовы за тебя поручиться и найти тебе хорошую работу. Зажил бы припеваючи, вместо того чтоб чалиться в Беккарии. Словом, у тебя еще пять дней на размышление. Обычно я советов не даю, даже таким ребятишкам, как ты, но на этот раз изменю своим правилам. Помоги нам поймать эту скотину, которая устроила бойню в школе, и ты станешь человеком, а не уголовником. Пока можешь не отвечать, подумай хорошенько.
Из тумана вынырнуло исполосованное шрамами лицо подруги полицейского, дверца машины отворилась, впустив струю холодного воздуха, девушка улыбнулась и села за руль.
– Сколько хлопот из-за этих двух книг! – Она положила пакет с книгами на заднее сиденье, рядом с Каролино, и завела мотор. – Дука, ты чего такой мрачный?
– С приятелем повздорил, – ответил Дука, кивая на Каролино. – Он не хочет нам помочь, слова от него не добьешься. А я-то считал его умным парнем. Очень жаль.
Каролино не привык к полицейским, которые говорят таким шутливым, ласковым тоном, и еще больше замкнулся в себе, в своей подозрительности. Они только выжмут его как лимон, заставят сказать все, что ему известно, а потом опять швырнут в колонию. Ничего не выйдет!
– Так он и есть умный! – с жаром воскликнула Ливия. – Очень даже умный!
Нет, ничего у них не выйдет, напрасно стараются! Он на их удочку не попадется! На следующий – шестой – день полицейский ею ни о чем не спрашивал, на седьмой – тоже. Они возили его на прогулки по Милану, как будто он турист из другого города. Зачем? Должна же быть какая-то причина, чтобы тащить его на крышу собора (по правде сказать, он никогда там и не был) водить каждый день в кино, по вечерам спускаться в бар посмотреть телевизор. Полицейские просто так ничего не делают. Вот почему он не мог успокоиться и плохо спал по ночам; дни летели быстро: шестой, седьмой, восьмой. Еще два дня – и его снова запрут в Беккарию, даже если он расколется, все равно запрут.
На восьмой день, около часу, они сидели за столом, все четверо: Дука, Ливия, Лоренца и Каролино. Парень уткнулся в тарелку с фасолевым супом. Дука вдруг спохватился:
– У меня сигареты кончились.
– Тем лучше, – сказала Ливия. – Нечего за столом дымить.
– Да, но после обеда-то надо выкурить по одной. – Дука вытащил из кармана десять тысяч и протянул парню. – Извини, Каролино, когда покончишь с первым, может, сбегаешь за сигаретами?
– Я уже покончил, – сказал Каролино, вставая. Он взял купюру и, покраснев, сунул ее во внутренний карман пиджака.
– Побыстрей, а то мясо остынет, – предупредила Лоренца.
– Я мигом, – пообещал Каролино.
6
Он вышел. Светило солнце, туман не совсем рассеялся, голые, освещенные солнцем деревья на бульваре Пасколи как будто вновь оделись золотой листвой. Каролино, сын, внук и правнук крестьян, нюхом почуял весну, даже за этой холодной и туманной взвесью, что повисла в воздухе. Хорошо бы сейчас в деревне с ребятами разорять гнезда или бегать по берегу еще ледяной речки, как прежде, когда был жив отец, но отец умер, и лучше об этом не мечтать.
– Две пачки экспортных, – сказал он старухе за прилавком, потом добавил: – И чистую хинную. – Он взял налитую рюмку, думая все о том же.
О побеге. Он уже не мог противиться этому желанию, хотя и понимал, что, наверно, это ошибка, что, скорей всего, его тут же схватят и уж тогда отмерят на всю катушку. И потом, куда ему бежать? Выбор невелик – всего два места. Вернуться в деревню, там у него остались друзья и девчонка, которая поможет. Но сколько это продлится? Полиция наверняка сразу нападет на след, а если и не нападет, не может же он всю жизнь прятаться в полях или по сеновалам?
Другое место было надежнее, но туда его как-то не тянуло. Он маленькими глотками пил хинную и выбирал, куда бежать. Конечно, думал он и о том, чтоб не бежать, а вернуться к полицейскому. Наверно, это было бы самое разумное решение. Но вернуться к полицейскому – это значит обратно в Беккарию. Надолго? Лет до восемнадцати уж точно, после того что произошло в школе. А после на трудовое воспитание: тоже большая радость – наполовину фабрика, наполовину тюрьма. До двадцати как пить дать продержат за решеткой. Семь лет. В его возрасте что длиннее семи столетий.
– Сколько с меня? – Он протянул табачнице бумажку в десять тысяч. Рука его слегка дрожала, оттого что он принял решение. Внезапно чашки на весах сомнений остановились. Он взял сдачу и вышел.
Но на улице его снова одолела неуверенность. Дом полицейского в каких-нибудь ста метрах: свернуть за угол – и он уже на площади Леонардо да Винчи. Всего-то войти в квартиру, и руки сразу перестанут дрожать, а сердце – так сильно биться. Но дом полицейского заслонило перед его мысленным взором мрачное здание Беккарии, камеры и казенная мебель; он почувствовал острый запах дезинфицирующих средств и направился в другую сторону, к центру. Быстро, почти бегом.
Маленькая черная машина – скромный «Фиат-1100» – стояла на противоположной стороне улицы. Не успел парень сделать и двадцати шагов, как из машины вылез Маскаранти. Здоровенный полицейский сказал не менее здоровенному полицейскому, сидевшему за рулем:
