Рэй Дуглас Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе
— В нашем списке, — поправил его я. Крамли сузил глаза, нервно провел рукой по лысине и кивнул.
— Список тех, кому еще предстоит умереть в порядке очередности. — Он закрыл глаза, вид у него был подавленный. — Наш список, — повторил он.
Я не стал сразу рассказывать ему про Кэла.
* * *— И заодно, — Крамли отхлебнул пива, — напишите имя убийцы.
— Это должен быть кто-то, кто знает в Венеции, штат Калифорния, всех.
— Тогда это я, — заметил Крамли.
— Не надо так говорить.
— Почему?
— Потому, — ответил я, — что мне делается страшно.
* * *Я составил список.
Составил второй список.
А потом вдруг поймал себя на том, что составляю третий.
Первый список получился короткий — это был перечень возможных убийц, и ни в одну из версий я не верил.
Второй назывался «Жертвы на выбор» и вышел довольно длинный, туда входили те, кто исчезнет в ближайшее время.
Дойдя до середины, я вдруг сообразил, что включаю в него всех венецианских бродяг. Тогда я отвел отдельную страницу для Кэла-парикмахера, пока он не испарился из моей памяти, и еще одну — для Чужака, бегающего по улицам. Еще одну страницу я посвятил всем тем, кто вместе со мной камнем летел в преисподнюю на «русских горках», и еще одну — тому историческому вечеру, когда плавучий кинотеатр мистера Формтеня переплывал Стикс[82], чтобы бросить якорь на Острове Мертвых и (подумать только!) утопить самого владельца серебряного экрана.
Я отдал последний долг миссис Канарейке, написал целую страницу о стеклянных глазках, собрал все и сложил в свою Говорящую коробку. Эту коробку я держал возле пишущей машинки, там накапливались мои идеи, по утрам они разговаривали со мной, рассказывая, куда бы им хотелось податься и что они намерены учинить. Я лежал в полусне и слушал, а потом вставал, садился за машинку и помогал им отправиться туда, куда им не терпелось попасть, и там они совершали бог знает что; так рождались мои рассказы. То про собаку, которая жаждала разрыть могилу. То про машину времени, мечтающую отправиться в прошлое. То про человека с зелеными крыльями, которому хотелось летать по ночам, когда его никто не видит. То про самого себя, как я скучаю без Пег в своей холодной, будто гроб, кровати.
Один из списков я отвез показать Крамли.
— А чего вы не напечатали их сразу на моей машинке? — удивился он.
— Ваша ко мне еще не привыкла и будет только мешать. А моя меня опережает, так что я едва за ней поспеваю. Вот взгляните.
Крамли прочел мой список возможных жертв.
— Черт возьми, — пробормотал он, — да вы всунули сюда половину здешней торговой палаты, чуть ли не всех членов «Клуба Львов»[83], владельцев наших прославленных аттракционов на пирсе и блошиного цирка.
Он сложил список и спрятал в карман.
— А почему вы обошли вниманием кое-кого из своих давних друзей, живущих в Лос-Анджелесе?
В груди у меня словно запрыгала ледяная лягушка.
Я тут же представил себе большой дом с комнатами, сдающимися внаем, его темные коридоры, приветливую миссис Гутиеррес и милую Фанни.
Лягушка в груди затрепыхалась еще сильнее.
— Не говорите так, — сказал я.
— А где другой список, с убийцами? Там тоже вся торговая палата?
Я покачал головой.
— Боитесь показать его мне, потому что я и сам из них, — усмехнулся Крамли.
Я вынул из кармана второй лист, взглянул на него и разорвал.
— Где у вас мусорная корзина? — спросил я.
* * *Пока мы разговаривали, на улице напротив владений Крамли появился туман. Он немного помедлил, словно искал меня, а потом, подтверждая мои параноидальные подозрения, проник в сад, накрыл его, словно одеялом, притушил рождественские огни на апельсиновых и лимонных деревьях и окутал цветы, так что им пришлось закрыть чашечки.
— Как он посмел сюда явиться? — возмутился я.
— Как все, — ответил Крамли.
* * *— Que? Это Чокнутый?
— Si, миссис Гутиеррес.
— Я звоню в офис?
— Si, миссис Гутиеррес.
— Фанни зовет вас с балкона.
— Я слышу, миссис Гутиеррес.
Далеко отсюда, в солнечном уголке, там, где не бывает ни мороси, ни тумана, ни дождя и прибой не выбрасывает на берег незваных гостей, в многоквартирном доме, где комнаты сдавались внаем, словно пение сирены, раздавалось сопрано Фанни.
— Скажи ему, — услышал я, как она пропела, — скажи, у меня есть новая запись «Волшебной флейты» Моцарта!
— Она говорит…
— Я слышу ее, миссис Гутиеррес. Передайте ей — слава Богу, это благостная музыка.
— Она хочет, чтобы вы ее навестили, соскучилась, говорит, надеется, вы простили ее, так сказала.
«За что?» — силился я вспомнить.
— Говорит…
Голос Фанни парил в теплом чистом воздухе.
— Скажи, пусть приходит, но никого с собой не приводит.
Эти слова нокаутировали меня. Призраки некогда съеденного мороженого зашевелились и подняли головы у меня в крови. Разве я когда-нибудь приходил к ней не один? Я задумался. Интересно, кого, по ее мнению, я могу привести к ней без приглашения?
И тут я понял.
Халат, что по ночам висит у меня на двери. Пусть там и висит. Канарейки на продажу. Нечего тащить к Фанни их опустевшие клетки. Львиная клетка в канале. Не кати ее перед собой по улицам. Призрак Оперы. Не сдирай его с серебряного экрана, не прячь в карман. Не надо.
«Господи, Фанни, — подумал я. — Неужели туман дополз и до тебя? Неужели добрался до вашего дома? Неужели дождь коснулся твоих дверей?»
Я так громко закричал в телефон, что, наверно, Фанни услышала меня этажом ниже.
— Передайте ей, миссис Гутиеррес, я приду один. Один. Но скажите, что я не знаю, смогу ли прийти. У меня денег нет даже на трамвай. Может быть, я приду завтра…
— Фанни говорит — если придете, она денег даст.
— Здорово!
Но пока в карманах пусто. И тут я вдруг увидел, что дорогу переходит почтальон и кладет конверт в мой почтовый ящик.
— Не вешайте трубку! — завопил я и побежал. Письмо было из Нью-Йорка, в конверте лежал чек на тридцать долларов за рассказ, который я только что продал в журнал «Странные истории» (рассказ про человека, который боялся ветра, а тот преследовал его повсюду, от самых Гималаев, и теперь по ночам сотрясал его дом, жаждал забрать его душу).
Бегом я вернулся к телефону и закричал:
— Я иду в банк, если получу деньги, вечером приеду!
Фанни передали мои слова, и прежде, чем наша посредница повесила трубку, Фанни пропела три такта «Арии с колокольчиками» из «Лакме».
Я бросился в банк.
«Кладбищенский туман! — думал я. — Не вздумай пролезть передо мной в трамвай, когда я поеду к Фанни!»
* * *Если пирс был большим «Титаником», плывущим ночью навстречу айсбергу, в то время как пассажиры переставляли стулья на его палубе, а кто-то пел: «Я все ближе к тебе, о Господи!» — и норовил при этом ударить по взрывателю с тротилом…
…то дом с комнатами, сдающимися внаем, на углу Темпла и улицы Фигуэроя, со всеми своими занавесками, жильцами, с нижним бельем, сохнущим на веревках почти во всех окнах, со стиральными машинами, крутящимися как безумные в прачечной на заднем дворе, с запахом мексиканских лепешек и закусок из соленого мяса, пропитавшим все коридоры, — этот многоквартирный дом просто безмятежно плавал посреди пригорода Лос-Анджелеса.
Сам по себе это был маленький остров Эллис[84], плывущий без руля и без ветрил, населенный людьми из шестнадцати стран. Субботними вечерами на верхних этажах устраивались праздники энчилады[85] и в коридорах танцевали конгу[86], но в будние дни все двери были закрыты. Люди уходили к себе рано, они работали в центре города на складах готового платья, в дешевых магазинах или в долине на предприятиях, оставшихся от оборонной промышленности, или продавали дешевую бижутерию на Олвера-стрит.
О самом доме никто не заботился. Хозяйка миссис О'Брайен старалась появляться здесь как можно реже — она панически боялась карманников и свято берегла свое семидесятидвухлетнее целомудрие. Если кто и опекал дом, то это Фанни Флорианна, только она умела со своего балкона на втором этаже, словно с балкона оперного театра, так нежно пропеть свои распоряжения, что даже мальчишки в бильярдной через дорогу переставали галдеть и задираться, словно петухи или голуби, подходили к балкону с киями в руках, махали ими и кричали ей «Ole!».
На первом этаже жили трое китайцев, ну и, конечно, вездесущие чикано[87], на третьем — японский джентльмен и шесть молодых людей из Мехико-Сити, у которых был один белый, как мороженое, костюм на всех, и они по очереди щеголяли в нем раз в неделю по вечерам. Там же жили несколько португальцев, ночной сторож с Гаити, два торговца с Филиппин и еще несколько чикано. На последнем этаже жила миссис Гутиеррес — обладательница единственного в доме телефона.
