Ирина Волк - Враги моих друзей
– Какое лихачество на московских дорогах, папа?
И правда, вырулив из аэропорта, они почти тотчас же угодили в пробку.
– Как Ксения? Держится?
– Держится. – Наташа старалась не смотреть на отца. – Вот вчера ее чуть в убийстве не обвинили, а она хоть бы хны. Ксения только с виду нежное создание, она, если надо, еще парочку человек держать может…
– Подожди, это слишком быстро для меня. В каком убийстве?…
– Горничной. У нас тут что ни день, то труп… Ты не пугайся, Ксения ни при чем… Но как-то все слишком быстро происходит. Боюсь, в таком темпе мы скоро будем удивляться, если завтрак уже подан, а очередной труп еще не нашли… Ксюша ревновала к ней мужа, ну и теперь главная подозреваемая.
– Ну-ка, расскажи мне все и не ерничай, – потребовал Николай Алексеевич.
Рассказ Натальи получился кратким и больше похожим на отчет.
– Да, дела… – признал Николай Алексеевич. – Хорошо, что у Хомутовых серьезный адвокат. Я Ефима Марковича давно знаю… Так ты думаешь, Миша умер не от инфаркта?
– Я не знаю, папа. Я верю фактам. Экспертиза ничего не нашла. Это факт. Но, когда происходят два убийства, а между ними инфаркт, как-то в инфаркт не веришь… Конечно, попытка рейдерского захвата не сахар, но думаю, в начале девяностых дядя Миша сталкивался и не с таким.
– Сталкивался. Что правда, то правда. И тогда от инфарктов никто не умирал. Все больше от АК-47 и ТТ – такие странные болезни. Мне нужно будет поговорить со следователем и тем оперуполномоченным, который ведет дело. А то, что Ксения способна на убийство… И все эти рассказы о другой женщине – сплошная нелепица. Ерунда!
– Да, и еще одно: дядя Миша просил тебе передать…
Наташа перегнулась и достала с заднего сиденья сумочку. Конверт так и лежал во внутреннем кармане.
– Папа, посмотри, ты хоть понимаешь, что это может значить?
Конверт был открыт, а ключ тщательно осмотрен.
– DHL в этой стране еще не закрыли?
– Кажется, нет… А какое это имеет отношение к ключу?
Николай Алексеевич выдержал паузу, явно задумавшись, стоит говорить Наташе правду или нет.
– Это ключ от камеры хранения в аэропорту Хитроу. Мы с Мишей не один раз там вместе вещи оставляли. У них такие ключики характерные… Честно говоря, не представляю, что Миша мог там оставить. Место, прямо скажем, не самое надежное, что-то ценное надо было в банке хранить… До завтра потерпит?
– Наверное.
В молчании доехали до Новой Риги. Евгений углядел машину еще в окно и, несмотря на промозглый холод, выскочил на улицу. Схватился за спортивную сумку, потащил было и тут же присел под ее тяжестью.
– Тише-тише, надорвешься! – Николай Алексеевич легко перехватил багаж, и они все вместе вошли в дом.
Ксения встретила их в прихожей. Бледная, с темными кругами под глазами, она выглядела постаревшей и очень усталой. Темное платье, светлые волосы уложены в строгий узел.
Наташа с облегчением увидела, что, судя по всему, сегодня подруга решила пренебречь коньяком. И то хорошо…
– Здравствуйте, Николай Алексеевич, – поздоровалась она. – Привет, Наташа. Спасибо, что приехали…
* * *В церкви было душно. Лица восковые. Ксения, полуприкрыв глаза, тяжело прислонилась к Николаю Алексеевичу. По щекам текли слезы. Людмила Кондрашенко тоже плакала, ее губы беззвучно шевелились, выговаривая слова молитвы.
Наташа задыхалась от запаха ладана, пропитавшего шубку и волосы под тонкой косынкой. Она расстегнула ворот, чувствуя, что от душевной боли и духоты вот-вот потеряет сознание.
– Выйди на воздух, Натка, – прошептал отец. – Подыши. Служба долгая.
Она покорно кивнула и стала пробираться сквозь толпу. Рядом, поддерживая под локоть, шел Воронцов. Она была рада, что он рядом с ней. С Володей было спокойно и надежно.
В Новодевичьем монастыре, где шла поминальная служба, яблоку было негде упасть.
Наташа узнавала знакомые лица, но не отвечала на слабые кивки и приветствия – голова кружилась.
Выйдя из церкви, она вдохнула полной грудью холодный и обжигающий воздух.
– Тебе лучше? – Володя протянул ей бутылочку с водой. Наташа сделала несколько глотков. Головокружение постепенно проходило.
– Вова, это ведь совпадение, что его хоронят на Новодевичьем, – сказала она после паузы.
– Какое совпадение? – не понял Володя. – Насколько я знаю, это самое престижное кладбище Москвы. Звучит, конечно, жутко, но тем не менее…
– Я не об этом. – Запрокинув голову, Наташа смотрела на небо. – У этого кладбища особая история. В восемнадцатом веке здесь хоронили светскую и церковную знать. Потом пришла очередь купечества. В тридцатые годы прошлого века сюда перевозили прах русских писателей, художников и актеров – Гоголя, Аксакова, Левитана, Ермоловой, Булгакова. Здесь же хоронили самых известных революционеров.
– Так что тут странного?
– Дядя Миша любил бывать здесь, – призналась Наташа. – Он говорил, что только на русском кладбище русский человек чувствует себя спокойно.
– Спокойно?
– А ты не замечал, как здесь спокойно дышится? Здесь и воздух особый. И тишина такая, что не хочется уходить. Если долго стоять, на тебя спускается благодать. Все волнения уходят.
– Ты так говоришь, словно сама здесь бывала.
– Бывала. Вместе с дядей Мишей. Я как-то приехала к нему за советом. А он меня сюда привез. И решение пришло само собой… Он приходил сюда часто. Зимой, когда все в снегу. Летом, когда трава и земляника. Помнишь, как у Цветаевой? «Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет». Осенью, в самый листопад. Вот только в такую погоду, как сейчас, не бывал. Ему не нравились слякоть и размытые дорожки. Горькая ирония – хоронят его именно в такую погоду. И именно там, где он так часто бродил.
– Он не перестает меня удивлять. – Володя прижал ее к себе, укрывая от порыва промозглого ветра.
– Давай вернемся, – сказала Наташа вместо ответа. – Мне, кажется, уже лучше.
После отпевания траурный кортеж двинулся на кладбище. Наташа смотрела на дорогой черный гроб, который несли секьюрити, и плакала. Рядом шла Ксения в черном пальто с меховым воротником. Мокрый снег падал на светлые волосы, стянутые в конский хвостик.
– Холод какой… Ни единого просвета. – Наталья взяла подругу под руку. – Ты не простудишься?
– Ничего не чувствую, – призналась Ксения. – Словно закаменела. Иду и вспоминаю, как мы встретились, как познакомились, как любили друг друга… Если бы у меня был ребенок от Миши, наверное, было бы легче.
Рядом шли Николай Алексеевич, Володя и Людмила.
– После похорон поминки, – мертво сообщила Ксения. – Люда организовала. Они будут в ресторане. Домой мы решили никого не звать. Как представлю, что они по дому будут ходить…
Голос Ксении прервался.
Наташа оглянулась: в самом конце колонны шли совсем незнакомые ей люди. Интуитивно она угадала в них журналистов. «То не стая воронов слеталась…»
– Ты что? – Людмила проследила взгляд Наташи.
– Похоже, к нам пресса пожаловала…
– Только этого не хватало. – Людмила сделала едва заметный знак охране. Бравые молодцы неторопливо пошли против людского течения. Со стороны они напоминали прытких и ловких муравьев. Наташа снова оглянулась. Секьюрити достигли конца колонны и, словно невзначай, преградили путь журналистам. Те засуетились, забеспокоились, бросились что-то объяснять. Кто-то достал красные корочки. Однако пройти сквозь кордон никому не удалось.
– У этого кладбища особая история… Здесь и воздух особый. И тишина такая, что не хочется уходить. Если долго стоять, на тебя спускается благодать
– Кто-то получит сегодня большой нагоняй, – не без злорадства заметил Николай Алексеевич. Он тяжело дышал. Наташа заметила, что отец достал таблетку валидола и положил под язык.
– Тебе нехорошо, папа?
– Как-то мы с Мишей разговаривали о смерти, – вместо ответа сказал Николай Алексеевич. – Мол, когда мы живы, смерти нет. Когда смерть есть, нас нет. Так что бояться собственной смерти нет смысла. Самая боль и отчаяние начинается тогда, когда друзья начинают уходить…
Траурные речи. Рыдания в платок. Стук мерзлых комьев о лакированную крышку гроба. Вскоре под траурную музыку на семейной могиле Хомутовых вырос желтоватый холмик, усыпанный цветами.
Десятки людей стояли на промозглом ветру, не решаясь сделать шаг. Ветер трепал волосы Наташи и Ксении, ледяными стрелами пробирался под воротники, холодил души и спины.
Но вот нестройный ряд дрогнул, люди потянулись к выходу… У могилы остались только родные и близкие.
– Вот и все… – сказал Николай Алексеевич.
Ксения заплакала. По-детски, навзрыд.
И никто не спешил ее утешить.
Глава шестнадцатая
Москва. Петровка.
Кутузовский проспект
Катя считала себя везучей. Вот и сегодня все обошлось. В только что обчищенной квартире, где, кроме древней шубы, которая была неинтересна даже моли, не нашлось ничего ценного, – у Катерины под ногой скрипнула половица. Скрипнула особенно, только для опытной домушницы понятным звуком. Пачка рублей и долларов была увесистой – хватит надолго… Если только не отдавать долги, а долгов у Кати всегда хватало.
