Нэнси Розенберг - Месть
— Мужчины будут стараться использовать тебя, как спермоприемник, — говорил он ей. — Они думают, что женщины созданы исключительно для секса.
Он сказал ей, что хочет любить ее как жену, как мать его и ее будущих детей, так, «как это положено по природе». Со временем Лили стала инициатором их близости, чувствуя, что ее тело и природа требуют мужской ласки. И чем больше она стремилась к сближению с ним, тем меньше такого сближения хотел он. Это началось с момента рождения Шейны и постепенно нарастало. Сексуальное охлаждение достигло своего апогея около года назад. Наконец и она перестала хотеть его.
Лили объехала стоянку и двинулась назад, твердо держа руки на рулевом колесе и выпрямив спину. Темнота постепенно стала переходить в серые тона раннего калифорнийского утра. Проезжая мимо парков по дороге к Окснарду, она слышала, как в деревьях заводили свои песни ранние пташки. Мир просыпался.
Ей необходимо было принять ванну, но она решила не задерживаться. Остановившись у светофора, она посмотрела в зеркало заднего вида на свое отражение. Лицо ее было пепельно-серым. Глаза налились кровью. В лыжной шапочке, надвинутой на самые глаза, она выглядела безнадежно старой и измученной. Когда она поняла, что вонь его тела пропитала ее и смешалась с запахом ее пота, ею овладел приступ тошноты. Лили изо всех сил прикусила губу, ощутив во рту вкус собственной крови.
Она медленно вела «хонду» по улице, на которой жил он. Около его дома она увидела зеленый фургон, стоявший у тротуара. Задняя дверь была открыта. Она бросила взгляд на лежавшее на заднем сиденье ее машины ружье, сердце сильно забилось, в желудке заурчало. Оглянувшись, она поняла, что на улице никого нет. Из открытого окна доносилась песня, радио было приглушено. Пели по-испански. Лили прислушалась, стараясь уловить мелодию. Она подрулила к тротуару на расстоянии пяти домов от его крыльца. Ее судорожно сведенные ладони потели на холодном рулевом колесе. Ей пришлось долго вытирать руки о грубую ткань джинсов. Потом она взяла с заднего сиденья ружье и переложила на переднее, направив дуло в пол машины.
Неподалеку залаяла собака. От неожиданности Лили подпрыгнула, отпустив тормоз. Двигатель работал, и машина дернулась вперед.
Она так внимательно всматривалась в его крыльцо, что изображение стало расплывчатым. В этот момент на крыльце появилось ярко-красное пятно. Лили надавила на акселератор и в долю секунды оказалась около его дома. Она ударила по тормозам, переключила скорость на нейтралку и, ни о чем больше не думая, схватила ружье. Резкий звук удара приклада о кузов машины громом отозвался в утренней тишине. Он выходил в это время из дома и находился на полпути к тротуару. Он шел к своему фургону. Увидев ее, он резко остановился, словно врос в землю обеими ногами. На лице отразились испуг и растерянность.
В эту секунду разум потерял над ней свою власть. Она поймала его в прицел, положила палец на спусковой крючок. Лили ясно различила его фигуру, прежде чем ослепнуть от выстрела. В рамке прицела она видела красную ткань свитера, под которой, как птица в клетке, билось его сердце. Ее ноздри уловили запах жидкости после бритья. Одновременно она почувствовала, как у нее во влагалище шевелятся старческие высохшие пальцы. Человек в прицеле перестал быть тем, кто изнасиловал ее дочь, он превратился в старого кукольника, ее деда.
Она выстрелила.
Удар сбил его с ног. Руки и ноги смешно дрыгнулись в воздухе. На землю упала выброшенная из ружья зеленоватая гильза. У нее в голове выстрел отдался громким эхом. В его свитере образовалась дыра, из которой пульсирующим фонтаном хлестала кровь. Он валялся в луже пенистой крови: крови Шейны, девственной жертвенной крови. Ей сдавило горло спазмом, из носа потекла слизь. И опять не ее, а чей-то чужой палец, повинующийся не ее рассудку, нажал на спусковой крючок. Пуля ударила его чуть ниже плеча, изуродовав руку.
Ее колени подогнулись. Ружье упало прикладом на землю. Дуло ударило ее по подбородку. Это привело ее в чувство. Лили вырвало на землю остатками полупереваренной курицы. Сжимая обеими руками ружье, она бросилась в машину. Все вокруг, казалось ей, двигалось, тряслось, кровоточило и истошно кричало. Она видела, как по воздуху летали какие-то предметы. Это повергло ее в неописуемый ужас.
Двигайся, приказала она своему застывшему, парализованному телу. Двигайся. Она отпустила ружье и схватилась за руль. Не смотри туда. Трогай машину. Поезжай. Ее нога послушалась, и автомобиль рванулся вперед. Через секунду она уже была далеко. Поворот. Вдох. Вперед. Поворот. Вперед. Ей не приходилось еще убивать человека. Поворот. Вперед. Поворот. Вперед. С неба ярко светило солнце, но она видела перед собой только черное жерло туннеля. Она знала, что это дорога в ад и что пути назад у нее нет.
— Боже, — молилась Лили. — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. — Она громко закричала: — Не оставь меня. Господи, спаси меня.
Тело ее было холодно, как лед, но она обливалась потом. Лили ехала по Аламеда-стрит. Кругом было полно машин и людей, занятых своими делами. Солнце немилосердно палило с высоты небес. Увидев запрещающий знак, она остановилась и подождала, пока трое детей переходили улицу. Ружье лежало на полу. От толчка оно перекатилось ближе к ее ногам. Она пинком откинула его подальше.
Она чувствовала себя так, словно рассматривает свое тело и свои действия со стороны. Ее сознание раскололось, она больше не ощущала своей целостности. Дома стали больше, улицы шире, дворы по сторонам улицы были хорошо ухожены. Кажется, она наконец выехала из Колонии.
Лили очень живо представляла себе место происшедшего преступления: мигающие маяками полицейские машины, «скорая помощь» и суетящиеся парамедики. Толпа зевак, которых полицейские оттесняют в стороны. Если он еще жив, его отвезут в госпиталь и там, в противошоковой палате, врачи будут останавливать кровотечение и бороться с шоком. Если ему повезет, то он доживет и до хирургической операции, и добрые врачи будут самоотверженно спасать ему жизнь. Ей самой больше всего хотелось увидеть его омерзительное безжизненное тело, накрытое с головой темной накидкой.
Добравшись до главного перекрестка, она свернула на шоссе и поехала домой. К Шейне, подумала она, ей обязательно надо ехать к Шейне.
— Он никогда не причинит тебе зла. Он вообще никому больше не причинит зла, — шептала она.
Эти слова, которые слетали с ее губ, были не ее словами. Это были слова ее матери, которые ей следовало бы услышать ребенком, рассказав матери о том, как ее растлил собственный дед. Мать никогда не говорила этих слов. Только смерть деда принесла Лили освобождение.
Она сорвала с головы лыжную вязаную шапочку и выбросила ее в окно перед въездом в Камарильо. Она чувствовала необыкновенное спокойствие, и полностью владела своими чувствами. Они переполняли ее, несмотря на эмоциональную пустоту, она была охвачена ужасом, но одновременно испытывала умиротворение. Ярость улеглась, улетев к ненавистному насильнику вместе с пулей из зеленой гильзы. Зло вернулось туда, откуда оно пришло, оно поразило человека, который его породил.
Вместо того чтобы повернуть налево, к дому, Лили свернула вправо. Она направлялась к старой церкви, стоявшей на крутом склоне, густо поросшем авокадо. Она каждый день по дороге на работу видела эту церковь. На стоянке не было ни одной машины. Высокие деревья заслоняли небольшое здание от взглядов с улицы. Она вышла из «хонды», взяла ружье, вытерла его подолом рубашки, завернула в тряпку и спрятала под каменной облицовкой набережной. Замечая место, где она спрятала оружие, Лили сказала:
— Папа, сегодня я убила бешеную собаку. Ты можешь мной гордиться.
Свернув на свою улицу, она посмотрела на индикатор топлива. Стрелка дрожала около нулевой отметки. Секундой позже она осознала, что около их дома стоит полицейская машина.
Глава 11
Подъезжая к дому в машине, движущейся на последних каплях горючего, Лили понимала, что у нее нет другого выхода, кроме как войти в дом и предстать перед полицейскими. Она открыла дверь гаража и поставила «хонду» рядом с «джипом-чероки» Джона. Она уронила голову на руль, дверь гаража захлопнулась, двигатель продолжал работать, и в голову ей пришла мысль удушить себя газом. По мере того как ее ум прояснялся, она начинала понимать, что от ее ярости и решительности, полной убежденности в правильности того, что она сделала, не осталось и следа. Сейчас она была голой и беззащитной; полностью сознавая, что она натворила, Лили оказалась лицом к лицу со своим ужасом. Вероятно, на дне бензобака осталось достаточно горючего, а за закрытой дверью гаража никто не услышит звука работающего двигателя, и, пока они хватятся, она посинеет от удушья и все будет кончено.
Она поспешно выдернула из гнезда ключ зажигания. Самоубийство сделает положение еще более опасным для душевного здоровья Шейны.
