Татьяна Коган - Амнезия души
Дальнейшее Улыбка вспоминал с трудом – память сохранила не четкую картину, а отдельные фрагменты, громоздящиеся один на другой и создающие причудливую мозаику.
Переговоры с руководством по спутниковой связи, запрос вертолета, приказ о немедленной эвакуации.
Жгут, перетянувший кровавые ошметки бедер, и надпись шариковой авторучкой: 9.24 – время, когда его наложили.
Шприц-тюбик с промедолом, вставленный в лацкан камуфляжной куртки.
Пятичасовой поход к месту посадки с раненым командиром на сооруженных наспех носилках.
Лес, сплошной лес кругом. Ни поляны, ни просвета. Единственный возможный вариант для посадки – поредевший склон.
Звук топора, врезающегося в ствол, нервный хруст веток. Деревья рубили с холодным, сосредоточенным остервенением. Даже хромавший Толька отчаянно размахивал лопаткой, выкашивая молодые побеги и ломая старые сучья.
Усилия оказались напрасны, место не удалось расчистить настолько, чтобы вертолет смог приземлиться.
Нужно было торопиться дальше, к нормальной вертолетной площадке. Целый день пути. Этот день командир не пережил.
Тело погрузили на вертушку и доставили в морг местного госпиталя, оттуда двухсотый груз отправили в Москву.
На территорию войсковой части возвращались молча. Всю дорогу Толька смотрел в пространство, отрешившись от реальности, а потом вдруг перевел взгляд на товарища. Толькины глаза были пустыми, выцветшими. Улыбку испугали его глаза. Первая смерть всегда самая страшная. Со временем становишься жестче и циничнее, учишься не впускать в себя разрушительные эмоции, смотришь на трагедию со стороны, проходишь ее по касательной. Но даже после этого продолжаешь помнить первую смерть…
Рощица внезапно кончилась, упершись в старый решетчатый забор. Улыбка повернул направо, прошел вдоль забора полсотни метров и остановился у низких распахнутых ворот, за которыми начиналась территория кладбища. Парень подавил вздох и ступил на широкую грунтовую дорогу, испещренную рытвинами и лужами.
Глава 14
Жара становилась невыносимой. Джек выждал еще полминуты и встал с деревянной полки, покачнувшись на ватных ногах. Мало кто способен провести в раскаленной парилке столь долгое время, но сегодня Кравцов превзошел себя. В итоге едва не потерял сознание. Бассейн с ледяной водой быстро вернул его в чувство.
Отфыркиваясь с видимым удовольствием, Джек вылез из воды и пошлепал по прохладному кафельному полу в раздевалку. Сегодняшней тренировкой он остался доволен – увеличил рабочий вес, сделал большее количество подходов. В последние недели Ивана одолевали мысли специфического рода, и единственным способом заглушить их навязчивое присутствие являлась физическая нагрузка.
– Я думал, ты там помер, – прокомментировал мускулистый рыжий бугай, с которым они часто совпадали по графику тренировок.
– Отчего же не бросился спасать? – улыбнулся Джек, усаживаясь на скамью и переводя дух.
– Да натопили там не в меру. Не парилка, а пыточная камера. Не хотел я собой рисковать, – загоготал качок, закрывая шкафчик и перебрасывая через плечо спортивный рюкзак.
– Похвальная честность.
– Ладно, Ванек, я погнал. Увидимся.
– Удачи, Серый, – Джек достал из сумки чистое белье и стал одеваться.
Спустя десять минут он уже покидал здание спортивного комплекса, направляясь к парковке. Погода стояла ясная и теплая, но в воздухе ощущался запах осени. Мерцающее табло на здании напоминало, что сегодня 16 сентября, температура + 24 градуса, время 20.34 минуты.
Джек удивился тому, как быстро промчалось лето. Обычно московское лето тянулось бесконечно медленно. Пыльное, душное, ленивое, оно расползалось по изнывающим от зноя улицам, впитываясь в асфальт и прилипая к подошвам. Нынешнее лето было другим – стремительным, легким, красочным. Оно и воспринималось по-особенному. Оно пришло после долгой изнуряющей темноты, и Джек разглядывал его с голодным интересом, жадно исследуя все, что когда-то являлось привычным, а затем исчезло во мраке и грозило никогда не вернуться.
Джек был счастлив тем зыбким, тревожным счастьем, какое наступает после мучительно преодоленных испытаний. Он понимал, что беда осталась позади, но слишком хорошо помнил процесс борьбы, слишком остро чувствовал эмоции, сопровождавшие тяжкий путь к цели. Эти воспоминания не давали ему расслабиться полностью, окончательно поверить в счастливый финал. Где-то там, в подсознании, все еще жило подозрение: а вдруг настоящая удача – всего лишь временное явление? Ремиссия болезни.
Существует известный медицинский феномен – когда перед смертью больному становится лучше. Настолько лучше, что родственники ликуют: кризисная точка пройдена, теперь пациент пойдет на поправку. И лишь проницательный доктор осознает, что выздоровления не случится. Организм израсходовал последний неприкосновенный запас энергии. Эта вспышка надежды, этот отчаянный гибельный восторг – не что иное, как прощальный аккорд рассыпающегося в прах инструмента.
Джек гнал прочь разыгравшуюся фантазию, подходящую для книг и кино, а не для реальной жизни. Операция прошла успешно. Зрение восстановилось. Больше нечего опасаться.
Он бросил спортивную сумку на заднее сиденье, нырнул в салон и завел двигатель. Как это просто – управлять машиной, ехать куда хочешь, ни от кого не зависеть. Каких-то четыре месяца назад это было недостижимой мечтой. Психотерапевту Кравцову было грех жаловаться на судьбу. Да он, собственно, и не жаловался. Его все устраивало. Почти все. Кроме одной малости.
В офтальмологической клинике Мюнхена, где Джек провел несколько недель, за ним ухаживала одна болтливая медсестра. Приглядывало за слепым пациентом несколько медсестер, но ему запомнилась только Гретхен. Она часто сопровождала его на прогулках по больничному дворику, засаженному тенистыми деревьями, рассказывала выдуманные истории, ни секунды не стесняясь собственной лжи. Гретхен принадлежала к той редкой породе людей, которые врут беззастенчиво, не преследуя ни злого, ни доброго умысла. Кто-то мог бы заподозрить, что остроумная сказочница живет иллюзиями и неадекватно воспринимает реальность. Кто-то, но не Джек. Он обладал изрядной долей проницательности, чтобы не заметить немецкий рационализм, сквозивший в характере Гретхен.
Несмотря на развязную манеру общения и вызывающее поведение, девушка отличалась цепким умом и здравомыслием. Иногда сквозь шутки и подколки, которыми Гретхен щедро осыпала незрячего пациента, проскакивали по-настоящему глубокомысленные фразы, заставлявшие слушателя задуматься. Джек не раз задавался вопросом, сколько в медсестре настоящего, а сколько – рожденного его фантазией. И хотя Иван был не склонен наделять людей несуществующими качествами, нестандартная ситуация, в которой он очутился, могла повлиять на его привычки.
Если находишься в больнице, будь готов к дефициту развлечений. С отсутствием зрения выбор развлечений сводится практически к нулю. Немудрено, что скучающий пациент волей-неволей сочиняет неправдоподобные персонажи, дабы разнообразить монотонные будни. Джек почти не сомневался, что, прозрев, разочаруется в Гретхен. Она наверняка покажется ему некрасивой, неумной и лишенной той очаровательной загадочности, какая мерещилась в ее мягком хрипловатом голосе.
Джек представлял Гретхен высокой, худой тонкогубой брюнеткой, носившей строгие костюмы и классические туфли-лодочки. Ее образ сформировался в его воображении с предельной четкостью, в нем присутствовали даже такие мелочи, как две темные родинки – одна на щеке, другая на ключице. Гретхен жила одна и явно испытывала недостаток мужского внимания. Изредка выбиралась в бар, откуда уходила пьяная в компании одноразового любовника. Джек фантазировал об этом с отстраненным любопытством, словно разглядывал красочный альбом в читальном зале библиотеки. Ему нечем было заняться, и общительная медсестра пришлась как нельзя кстати.
Кравцов не испытывал к Гретхен сексуального влечения. Он верил в это на протяжении всего лечения и в момент выписки из клиники. Игривость и чувство юмора делали Гретхен занимательным собеседником, но не желанной женщиной. Когда Джеку сообщили, что медсестра ушла в отпуск и попрощаться с ней не получится, он впервые усомнился в собственном безразличии. Увидеть Гретхен хотелось отчаянно. Джек не мог улететь, не заглянув в ее насмешливые глаза.
Ему удалось раздобыть телефон девушки. Он позвонил, и она ответила…
Громкий автомобильный сигнал вывел его из задумчивости. Джек стоял на зеленом светофоре, задерживая движение. Поднял руку, извиняясь за нерасторопность, и вдавил в пол педаль газа.
По возвращении из Германии Кравцов с головой окунулся в работу. С упоением погрузился в атмосферу суетливых больничных будней, наслаждаясь плотным графиком, отсутствием свободного времени, усталостью в конце дня. Чувство собственной значимости и независимость – вот чего так не хватало ему в период слепой беспомощности. Джек наверстывал упущенное, пугая коллег маниакальной трудоспособностью. Но даже в этой деловой, насыщенной событиями суматохе он умудрялся вспоминать о немецкой медсестре. Нечасто и недолго, но с завидной регулярностью Джек восстанавливал в памяти их единственную встречу.
