Тесс Герритсен - Лихорадка
По телефону заплетающимся языком ответила женщина, она явно была пьяна.
– Алло? Кто это говорит?
– Доктор Эллиот. Вы звонили мне на пейджер? – Клэр поморщилась от грохота, с которым трубку бросили на стол. Она услышала шаги, потом узнала голос Линкольна Келли, который обращался к женщине.
– Дорин, можно мне поговорить по телефону?
– Что за бабы все время тебе звонят?
– Дай мне трубку.
– Ты же не болен. Почему тебе звонит доктор?
– Это Клэр Эллиот?
– О, она уже Клэр! Выходит, близкая знакомая!
– Дорин, я отвезу тебя домой через минуту. А пока позволь мне поговорить.
Наконец он взял трубку.
– Клэр, вы еще здесь? – смущенно спросил он.
– Да.
– Извините, что так получилось.
– Не берите в голову, – отозвалась она и подумала: «Вам и без того забот хватает».
– Люси Оверлок посоветовала мне позвонить вам. Она закончила раскопки.
– Что-нибудь интересное?
– Думаю, вы уже почти все знаете. Захоронению не меньше ста лет. Останки принадлежат двум детям. У обоих очевидные признаки травм.
– Значит, старое убийство.
– Скорее всего. Завтра она будет представлять подробный доклад своим студентам. Возможно, вам это не очень интересно, но она все-таки подумала, что следует вас пригласить. Ведь эти кости нашли именно вы.
– А где будет проходить занятие?
– В лаборатории музея, в Ороно. Я поеду туда, так что, если захотите, можете присоединиться. Я выезжаю около полудня.
На заднем плане захныкала Дорин:
– Но завтра суббота! С каких это пор ты работаешь по субботам?
– Дорин, дай мне закончить разговор.
– Вот так всегда! Ты вечно занят! А со мной никогда не бываешь…
– Надевай пальто и садись в машину. Я отвезу тебя домой.
– Черта с два, я сама могу доехать.
Хлопнула дверь.
– Дорин! – крикнул Линкольн. – Отдай мне ключи от машины! Дорин! – Его голос снова заговорил в трубку, торопливый, нервный. – Мне нужно идти. Увидимся завтра?
– В полдень. Буду ждать.
8
– Дорин старается, – сказал Линкольн, не отрывая глаз от дороги. – Правда старается. Но это нелегко для нее.
– Да и для вас тоже, – заметила Клэр.
– Да, всем несладко. И это тянется уже не один год.
Когда они выезжали из Транквиля, на улице шел дождь. Теперь он сменился мокрым снегом, хлопья которого с тяжелыми шлепками опускались на ветровое стекло. Когда температура опустилась до опасной отметки – не минус и не плюс, а асфальт покрылся тонкой коркой наледи, дорога стала коварной. Клэр была рада тому, что за рулем Линкольн, а не она. Мужчина, проживший сорок пять зим в таком климате, хорошо знаком с суровыми законами.
Протянув руку, он включил стеклообогреватель. Конденсат, скопившийся на стекле, начал рассеиваться.
– Мы уже два года не живем вместе, – пояснил он. – Проблема в том, что она меня не отпускает. А у меня не хватает мужества заставить ее сделать это.
Они оба напряглись, когда впереди идущая машина вдруг резко затормозила и ее начало заносить. Водитель еле успел вырулить на свою полосу, избежав столкновения со встречным грузовиком.
Клэр откинулась на спинку сиденья, сердце у нее бешено колотилось.
– Господи.
– Столько чертовых лихачей развелось!
– Может, нам развернуться и поехать обратно?
– Да мы уже полпути одолели. Так что вполне можем ехать дальше. Или вы хотите все отменить?
Она сглотнула.
– Да нет, если вы считаете, что все в порядке, значит, все в порядке.
– Мы просто не будем спешить. Только надо учесть, что в таком случае мы вернемся домой поздно. – Линкольн взглянул на нее. – Как Ной, справится?
– Он сейчас стал таким самостоятельным. Уверена, у него проблем не будет.
Линкольн кивнул.
– Отличный парень.
– Да, – согласилась она. И добавила с грустной улыбкой: – В основном так.
– Похоже, все не так просто, как кажется на первый взгляд, – предположил Линкольн. – Я все время слышу это от родителей. Говорят, воспитание детей – самая трудная на свете работа.
– И она во сто крат труднее, когда выполняешь ее в одиночку.
– А где отец Ноя?
Клэр молчала. Ответ на этот вопрос всегда давался ей с большим трудом.
– Он умер. Два года назад.
Она едва расслышала его смущенное бормотанье: «Простите». На некоторое время в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом дворников, скользивших по ветровому стеклу. Два года прошло, а ей по-прежнему тяжело говорить об этом. Она до сих пор не привыкла к своему новому статусу вдовы. Женщины не должны становиться вдовами в тридцать восемь лет.
А смеющиеся и любящие мужчины не должны умирать от лимфомы в тридцать девять.
Сквозь пелену ледяного тумана впереди просматривались проблесковые маячки аварийных машин. Какое-то происшествие. Но в машине этого мужчины она почему-то чувствовала себя защищенной. В безопасности, огражденной от любого риска. Они медленно проехали вдоль вереницы машин экстренной помощи: двух патрульных автомобилей, эвакуатора и «скорой». «Форд Бронко», который вылетел с дороги, лежал на боку, сверкая обледеневшим днищем. Они молча проехали мимо, отрезвленные жестким напоминанием о том, что жизнь может перемениться в любой момент. Или оборваться. Это была еще одна мрачная нотка в этом и без того унылом дне.
Люси Оверлок прибыла на собственную лекцию с опозданием. Спустя пятнадцать минут после того, как два ее аспиранта и десять студентов-старшекурсников собрались в лаборатории университетского музея, появилась сама Люси в мокром плаще.
– По такой погоде, наверное, стоило все отменить, – заявила она. – Но все равно я рада, что вы пришли.
Она сняла плащ, оставшись в своих неизменных джинсах и фланелевой рубашке – правильная форма одежды, учитывая обстановку, в которой они собрались. Музейный подвал был не только сырым, но и пыльным – гулкая пещера с характерным для хранилищ запахом. Вдоль стен тянулись полки, заставленные сотнями деревянных ящиков, содержимое которых было отмечено потускневшими машинописными этикетками: «Тонингтон № 11: артиллерийские снаряды, наконечники стрел, прочее». «Питтсфилд № 32: частичные скелетные останки, взрослый мужчина».
Посреди комнаты, на широком рабочем столе, укрытые брезентом, лежали новые экспонаты этого тщательно каталогизированного склепа.
Люси щелкнула выключателем на стене. Зажужжали флуоресцентные лампы, и их неестественный свет озарил рабочую поверхность. Клэр и Линкольн присоединились к студентам, кольцом обступившим стол. Резкий свет безжалостно обнажал лица присутствовавших.
Люси откинула брезент.
Остатки двух детских скелетов лежали рядышком, кости были выложены в примерной анатомической последовательности. У одного скелета отсутствовали реберная клетка, часть ноги и правая верхняя конечность. Второй скелет был практически целым, если не считать мелких костей рук.
Люси встала в изголовье стола, возле черепов.
– Перед нами человеческие останки, собранные на месте раскопок номер семьдесят два на южном побережье озера Саранча. Раскопки были завершены вчера. Для большей наглядности я приколола вот здесь, на стене, карту местности. Как видите, место раскопок расположено у самого устья реки Мигоки. Прошлой весной этот район серьезно пострадал от дождей и наводнений, и, видимо, это способствовало тому, что захоронение было обнаружено. – Она перевела взгляд на стол. – Итак, начнем. Во-первых, я хочу, чтобы вы все осмотрели останки. Можете брать их руками, внимательно изучать. Задавайте любые вопросы по поводу места раскопок. А потом мы выслушаем ваши предположения о возрасте, расе и времени захоронения. Те из вас, кто принимал участие в раскопках, пожалуйста, держите язык за зубами. Давайте посмотрим, к каким выводам придут остальные.
Один из студентов потянулся к черепу.
Люси отошла от стола и принялась наблюдать за тем, как работают студенты. Это действо почему-то вызвало у Клэр ассоциацию с загадочным обеденным ритуалом, пиром над останками: жадные руки тянутся к костям, подносят их к свету, а потом передают по кругу. Поначалу все происходило молча, тишину нарушало лишь шуршание рулеток, которыми студенты измеряли длину костей.
Клэр передали череп с отсутствующей нижней челюстью.
В последний раз она держала человеческий череп, когда училась в медицинском институте. Она поднесла его к свету и повертела в руках. Когда-то она могла назвать каждую впадинку и выпуклость, но за четыре года учебы в голове скопилось так много другой информации, что эти анатомические названия были благополучно забыты; их потеснили практические данные вроде кодов счетов и телефонов больниц. Она перевернула череп и обнаружила, что верхние зубы до сих пор на месте. Третьи коренные зубы еще не прорезались. «Детская челюсть».
Клэр бережно положила череп обратно на стол, ужасаясь тому, что именно она держала в руках. Она вспомнила Ноя в возрасте девяти лет, его волосы – копну темных кудряшек, шелковое прикосновение его личика и невольно уставилась на детский череп, на котором давным-давно не было ни плоти, ни кожи.
