Нора Робертс - Искушение злом
Он поглядел на нее, и пока снимал футболку, его глаза таинственно блестели. Она хотела его… Он знал это.
Клер видела в нем стройного, сердитого мальчика, с задатками мужественности. Еще она видела модель, тонкие руки, удивительно увитые мускулами, сила которых еще не приручена.
— Вот так хорошо. — Она спрыгнула со стола. — Дай-ка я покажу. Я тебя так долго держать не буду. Будет не удобно.
Она взяла его руку, пониже локтя, подняла и согнула. Затем она положила свои пальцы на его, и сложила их в кулак.
— Теперь держи под таким углом… Хорошо, а теперь слегка напряги. Потрясающе. У тебя отлично получается. Отступив чуть назад, она заметила его кулон. Он был сделан из серебра в странной геометрической форме. «Как пентаграмма, — подумала она и подняла глаза на его лицо». — Что это? Талисман?
Незанятой рукой он прикрыл его. — Что-то вроде.
Испугавшись, что смутила его, она снова взяла свой альбом и начала рисовать.
Она работала час, часто делая перерывы, чтобы отдохнула его рука. Раз или два она ловила на себе его изучающий взгляд, со слишком взрослым блеском в глазах. Она оставила это без внимания, немного удивленная, и немного польщенная тем, что он слегка увлекся ею.
— Отлично, Эрни, правда. Я хотела бы начать работать в глине, когда только у тебя найдется еще пара свободных часов.
— О'кей.
— Я дам тебе немного денег.
Оставшись один, он посгибал руку и прошелся вокруг гаража. Заметив скульптуру в углу, он резко остановился. И снова его пальцы прикрыли перевернутую пентаграмму, когда он рассматривал фигуру получеловека, полузверя, которую она создала из металла и кошмаров.
«Это знак», — подумал он, и задышал чаще. Его пальцы слегка задрожали, когда он протянул руку и благоговейно коснулся фигуры. Она принесла ее сюда для него. Ритуалы и жертвы были приняты благосклонно. Князь Тьмы передает ее ему. Теперь нужно только дождаться верного часа и места, и взять.
— Что ты об этом думаешь?
На всякий случай, прежде чем повернуться к ней, Эрни схватил футболку. Клер стояла за спиной. Она уставилась, так же как и он только что, на скульптуру. Он мог чувствовать ее запах, мыла и пота.
— В этом есть мощь.
Она удивилась, услышав такой отзыв от семнадцатилетки. Заинтригованная, она повернула голову и посмотрела на него.
— Тебе никогда не хотелось стать художественным критиком?
— Почему ты сделала такую фигуру?
— Просто так получилось.
— Прекрасный ответ. — У тебя получится лучше. Она обернулась на груду металла на сварочном столе. Да, кажется, получится. — Порыскав в карманах, она извлекла несколько купюр. — Я правда очень благодарна за то, что ты мне попозировал.
— Мне это нравится. Мне нравишься ты.
— Хорошо. Ты мне тоже нравишься. — Зазвонил телефон, и она скользнула к двери на кухню. — Извини. До скорого, Эрни.
— Ага, — он вытер влажные ладони о джинсы. — Очень скоро увидимся.
Клер открыла холодильник и одновременно сняла телефонную трубку.
— Алло. — Пока она извлекла сосиски, горчицу, огурчики и лимонад, влажное, тяжелое дыхание звучало ей в ухо. Она усмехнулась, засунула сосиски в микроволновую печь и тоже задышала в ответ, изредка прибавляя сиплым голосом: «да!» или «о, да!». Включив таймер на печи, она с хлопком открыла бутылку. — О боже, не останавливайся! — Закончила она долгим дрожащим стоном.
— Ну что, понравилось? — спросил тихий мужской голос.
— Чудесно. Невероятно. Превосходно. — Она сделала большой глоток пепси. — Жан-Поль, ты великолепно позвонил. — Она достала сосиску из микроволновки, положила ее в хлеб и принялась мазать толстым слоем горчицы. — Если Анжи когда-нибудь узнает…
— У меня вторая трубка, дурочка, — услышала она голос Анжи.
Посмеиваясь, Клер украсила сооружение кусочками огурчиков с укропом. Ну вот, теперь секретов нет. Как обстоят дела?
— После всего этого, — сказал Жан-Поль, — у меня обстоят.
— Веди себя пристойно, — сказала Анжи мягко. — Хотели узнать, как ты.
— Хорошо, — Довольная Клер взяла сочащийся сэндвич и вонзила в него зубы. — Правда, хорошо, — пробормотала она с полным ртом. — Например, только что я закончила несколько рисунков новой модели. У мальчика отличные руки.
— Да, правда?
Клер рассмешила ее интонация, и она затрясла головой.
— Да нет же, мальчик, ребенок. Ему шестнадцать, семнадцать. Еще я сделала несколько набросков моей подруги, официантки. Настоящая поэзия в движении. К тому же у меня на уме еще чудесная пара рук. — Она подумала о Кэме и пожевала задумчиво. — Может быть, лицо тоже. Или даже целиком тело. — «Только как он отнесется к предложению позировать голым?» — подумала она.
— Похоже, ты очень занята, cherie.[1] — Жан-Поль достал кусок
— Так и есть. Анжи, тебе должно понравиться: я работаю каждый день. По-настоящему работаю, — прибавила она, перебежала к полке и снова откусила от бутерброда с сосиской. — И только что закончила одну вещь.
— И? — осторожно поинтересовалась Анжи.
— Лучше будет, если вы сами ее увидите. Я слишком близка к ней.
Зажав трубку между ухом и плечом, Жан-Поль перекидывал камень из руки в руку. — Как жизнь в захолустье?
— Лустье, — поправила Клер. — Захолустье, и это отлично. Почему бы вам не приехать посмотреть самим?
— Как насчет этого, Анжи? Хочешь, несколько деньков в деревне? Мы сможем вдыхать запах коров и заниматься любовью на сене.
— Я подумаю об этом.
— Неделя в Эммитсборо это не год на Пустыре. — Воодушевленная этой идеей, Клер покончила с сосиской. — Здесь нет кабанов и насильников.
— Je suis desole,[2] — сказал Жан-Поль, пробуя языком щеку изнутри. — Что скажешь, cherie?[3]
— Покой, умиротворение — даже уютный вид скуки. — Она подумала об Эрни с его юношеской неугомонностью и неудовлетворенностью. «Не всем скучно», — решила она. — После того, как я проведу вас по горячим местам типа закусочной «У Марты» и таверны Клайда, мы сможем сидеть на крыльце, попивать пиво и глядеть, как растет трава.
— Звучит возбуждающе, — пробормотала Анжи.
— Посмотрим, что можно перетасовать в нашем расписании. — Немедленно решился Жан-Поль. — Я хочу побывать у Клайда.
— Отлично. — Клер подняла свою бутылку и чекнулась с призрачным собутыльником. — Вам очень понравится. Правда. Это прекрасный американский городишко. В Эммитсборо никогда ничего не случается.
Моросил мелкий дождь, размывая грязь на земле в круге. В яме не было огня, только холодный пепел дерева и костей. Фонари заменили свечи. Облака окутали луну и звезды густой дымкой.
Но решение было принято, и они не собирались ждать. Сегодня здесь было только пять фигур в плащах. Старая гвардия. Эта встреча, этот ритуал держался в тайне ото всех, кроме этих избранных.
— Боже, как же мерзко сегодня вечером. — Бифф Стоуки сложил мясистую ладонь чашкой вокруг сигареты, заслоняя ее от дождя. Сегодня не было ни наркотиков, ни свечей, ни пения, ни проституток, вот уже двадцать лет он входит в секту, он зависит от нее и нуждается в ритуалах так же, как в дополнительных льготах.
Но этой ночью вместо алтаря была пустая плита и перевернутый крест. Сегодня его соучастники казались раздраженными и настороженными. Никто не говорил, дождь лился.
— В чем же, черт возьми, дело? — спросил он всех сразу. — Это не наша обычная ночь.
— У нас есть особое дело. — Главарь отделился от них, вышел на середину, и повернулся. Глаза его маски глядели мрачно и пусто. Две оспины ада. Он поднял руки, растопырив длинные пальцы. — Нас немного. Мы первые. В наших руках сила засветит ярче. Наш Господин подарил нам великое счастье: право привести к Нему других, показать им Его славу.
Он стоял как статуя, жуткий зеркальный образ кошмарной скульптуры Клер. Тело согнуто, голова поднята, руки распростерты. Под маской его глаза блестели ожиданием и осознанием власти, которую он имеет, по причинам, которых другие никогда не поймут.
Они прибежали, как выдрессированные собаки на его клич. Они будут действовать, так же бездумно, как бараны, по его приказу. И если один или двое из них сохранили частицу того, что обычно называют совестью, жажда власти в них превозможет ее.
— Наш Господин недоволен. Его клык сочится местью. Он предан одним из Его детей, одним из Его избранников. Закон наш попран, и мы должны отомстить. Сегодня будет смерть.
Когда он опустил руки, один из закутанных в плащ достал бейсбольную биту из-под одежды. И только Бифф открыл в удивлении рот, как бита обрушилась на его череп.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что его привязали к алтарю и раздели. Моросящий дождь попадал на кожу и холодил ее. Но все это было ничем по сравнению с леденящим страхом, охватившим его душу.
