Евгения Горская - Дар или проклятие
Борис бросил окурок.
Видела или не видела?
Анатолий Константинович аккуратно повесил на плечики плащ на теплой подкладке. Он довез Дарью почти до самого подъезда, нежно поцеловал на прощанье, потом очень быстро, почти без пробок на дорогах, вернулся и сейчас о Дарье почти не помнил.
Коньяку? Или водки? Нет, пожалуй, коньяку. Кофе с коньяком, решил он. Залил кофе холодной водой и поставил турку на огонь. Никаких кофеварок Анатолий не признавал и кофе варил отменный. Сходил в комнату за коньяком, вовремя, не дав вскипеть, поднял турку над газом, подождал немного, пока осядет кофе, вылил его в большую кружку и щедро разбавил коньяком. Вообще-то пить его на ночь – не здорово, но сегодня вечер особый.
Он обнял кружку руками, наслаждаясь восхитительным запахом, и внезапно замер, почувствовав противный липкий холодок. Показалось даже, что сердце забилось с перебоями. А ведь Петр не простит, если узнает… Может, плюнуть на все, отменить задуманное и жить, как раньше?
Анатолий отхлебнул кофе. Подумал и налил еще коньяку, до самого верха кружки. Поздно отменять. Деньги, куда надо, переведены, кому надо, заплачены, назад пути нет. Теперь только вперед. Когда-то он прочитал, что в жизни, как и в бою, побеждает не самый сильный, и даже не самый умный, а самый смелый. Вот он, Анатолий Константинович Выдрин, и будет самым смелым. Он прислушался к себе – сердце билось ровно. Все будет хорошо.
Он с удовольствием отхлебнул горячего напитка и сходил в прихожую за сотовым. Анатолий улыбнулся, вспомнив, как расплачивался с гаденышем Озерцовым деньгами Петра. Вполне мог бы и свои заплатить, не велика сумма тысяча зеленых, но так выходило забавнее.
Он безошибочно набрал нужный номер, как всегда похвалив себя за великолепную память, и, едва услышав голос дурака Борьки, заговорил.
Через несколько секунд, ошарашенно глядя на трубку, ответившую отборным матом, он опять почувствовал неприятный холодок, и опять ему показалось, что сердце пропускает удары. Даже слово дурацкое вспомнилось – знамение.
Анатолий Константинович в задумчивости прикусил губу, потом решительно тряхнул головой, отгоняя дурные мысли и не позволяя себе запаниковать. Не хочет Озерцов ему помочь – ну и не надо, в конце концов это не так уж и важно. Важно другое, чтобы завтра все прошло по плану.
Он поднялся с кухонного стула и прошелся по квартире.
Не ко времени Озерцов показал характер. Впрочем, это неважно. С этим он потом разберется. Сопляк и не представляет, как легко он с ним расправится. В таких случаях бить нужно жестоко, насмерть, и он, Анатолий, так и сделает.
Сейчас главное – завтрашний день.
В голове опять прозвучало – «знамение», но он не позволил себе обратить на это внимание.
– Как ты догадалась, что они?.. – Петр Михайлович не смог выговорить, что собирались сделать с его сыном два ублюдка.
– Догадалась, – мрачно ответила Наташа, пожав плечами. Она не столько догадалась, сколько почувствовала, что Сереже угрожает опасность. Только объяснить это было невозможно даже себе самой.
– Ладно, – Петр Михайлович погладил прижавшегося к нему сына. – Разберемся. Спасибо тебе, Наташа. И вам, Вадим. Считайте, что я ваш должник. На всю жизнь.
В кармане задергался и зазвонил телефон, Петр испугался и совсем некстати обрадовался – был уверен, что это Александрина. Она не позвонила ни разу с тех пор, как он назвал ее Сашей, словно чужую, она даже не поинтересовалась, почему Сережу забрала Наташа Калганова, и Петр понимал, что жене страшно на осколках их разбившейся жизни, так страшно, что ни о чем другом она думать просто не может, и жалел ее. Жалел, хотя должен был ненавидеть. И себя жалел. И Сережу.
Оказалось, что это Дарья, и он поморщился, не вслушиваясь в слова истерично частившей женщины:
– Завтра, Даша. Я занят.
Он нажал отбой, но телефон тут же затрезвонил снова, и Дарью пришлось выслушать.
– Ладно. Разберемся, – так же, как несколько минут назад, произнес он, – приходите завтра пораньше.
Бухгалтер опять что-то зачастила, и Петр устало сказал:
– Ладно, Даша. Я все понял. Ложитесь спать, завтра вы мне нужны со свежей головой.
Он снова нажал отбой, и Наташа неожиданно подумала, что Дарье Викторовне нужна помощь.
Почему-то Петр Михайлович в любой ситуации казался главным, во всем разбирающимся и способным решить любую проблему.
– Вы уверены, что здесь были… они? – Директор почти все время обращался к Вадиму, но Наташе это не казалось обидным, даже наоборот, отчего-то было приятно.
– Уверены, – кивнул Вадим, – я сам не понимаю, как они могли нас выследить.
Когда Петр Михайлович вошел в квартиру, они осторожно выглянули в окно – зеленой «Нивы» уже не было.
– Разберемся, – опять повторил Петр Михайлович, – пойдем, Сережа. Бери рюкзак.
– Я не понимаю двух моментов, – признался Вадим, закрывая дверь за отцом и сыном. – Как какие-то недоумки смогли отследить нас до этой квартиры и кто и зачем в тебя стрелял?
– А ты все еще уверен, что в меня стреляли?
Он пожал плечами. Он был в этом не уверен, но и забывать не хотел.
– Давай я посуду вымою, – предложила Наташа, – и пойдем. Поздно уже.
Грязной посуды было немного. Наташа погладила на прощанье тонюсенький пальчик восхитительной куклы-цыганки и уже на улице сказала Вадиму:
– А Петр Михайлович какой-то странный сегодня. Не такой, как всегда.
– Будешь странным, если твоего сына чуть не похитили.
– Да, – согласилась она, – наверное…
И все-таки что-то еще мучило директора, что-то другое, не имеющее отношение ни к Сереже, ни к фирме. Он как будто нес тяжелую ношу и совсем обессилел под этой ношей. Точно, он показался ей совершенно обессиленным, смертельно уставшим и державшимся из последних сил.
А может быть, все это только ее выдумки, и завтра директор снова станет привычным, чуть насмешливым, внешне равнодушным, но добрым и справедливым.
– Наташ, меня тоже поражает, что ты вот так сразу связала одно с другим… Я бы мог и не додуматься помчаться к мальчишке, – честно признался Вадим. – Ты у меня очень умная и храбрая, да?
Он сказал «ты у меня», и ей стало так радостно, так весело, что даже пережитый утром страх показался каким-то детским, ненастоящим.
– Я почувствовала, что с Сережей… беда. Ты только не смейся, – призналась Наташа и испугалась, что покажется ему ненормальной.
– А что тут смешного? – удивился он. – Выходит, ты экстрасенс? Кашпировский?
Все-таки он над ней смеялся, и Наташа разозлилась.
– Я не Кашпировский. Я – это я. И я почувствовала, что с Сережей беда. А в понедельник мне приснилось, что умерла тетка Зинаида, и я уверена, что так оно и есть.
Все, теперь он точно решит, что она ненормальная, и больше никогда не скажет «ты у меня». Ну и пусть.
А ведь она действительно уверена, что Зинаида умерла…
Наталья так смешно дулась, что он не выдержал бы, схватил ее в охапку и начал бы целовать на холодном ноябрьском ветру, но тут им в ноги ткнулась веселая колли, подбежавшая хозяйка стала оттаскивать любопытную собаку, и Вадим так и не поцеловал зеленые глаза.
– Что за тетка?
– Да я о ней не знаю почти ничего. В Стасове живет, это городок такой в Рязанской области. Я даже адреса ее не знаю. Родители приедут, позвонят соседке.
– А где родители?
– В Италии отдыхают. Ой, они же завтра должны приехать, а я и забыла совсем!
– Ну-у, – протянул он, – произошло столько событий, что это тебя извиняет.
Он опять над ней смеялся, и Наташа опять хотела рассердиться, но отчего-то не смогла.
– Да, – подтвердила она и засмеялась, – насыщенная неделя, ничего не скажешь.
Пятница, 13 ноября
Утром Наташу разбудил телефонный звонок. Сквозь неплотно задернутые шторы уже брезжило ясное осеннее утро, туман, окутывающий город в последние дни, растаял, и даже боль от того, что Катя носила ее розовый халат, почти не чувствовалась, и Наташа сначала радостно решила, что звонит Вадим, не сразу сообразив, что он не знает ее городского телефона.
– Наташа? – как всегда, удивилась свекровь.
– Здравствуйте, Вера Антоновна.
– Наташенька, – свекровь тяжело вздохнула, – Витя очень переживает. Ты меня понимаешь?
Наташа промычала нечто невнятное.
– Вы прожили вместе девять лет. Нельзя же сразу рубить сплеча!
– Вера Антоновна, чего вы от меня хотите? – От недавнего радостного настроения не осталось и следа, и даже утро вновь показалось ей хмурым, как накануне.
– Я-а? – удивилась свекровь. – Я ничего от тебя не хочу. Ты просто должна понять, что брак – это очень серьезная вещь. И ломать его из-за минутного увлечения недопустимо.
– Вера Антоновна, – терпеливо повторила Наташа, – чего вы от меня хотите? Сейчас я что должна сделать?
– Да ничего ты мне не должна! – возмутилась свекровь. – Но выгнать мужа из-за… из-за…
– Из-за предательства, – подсказала Наташа.
