Юлия Латынина - Стальной король
После этого «Ивеко» сделал все, чтобы сорвать получение комбинатом кредита и почти преуспел.
После этого филиал банка «Ивеко» в городе Чернореченске был обстрелян из гранатомета.
После этого Ахтарский металлургический комбинат был вызван на ВЧК, где ему пригрозили банкротством.
Вернувшись с ВЧК, Вячеслав Извольский глотнул валидола в гостинице, отыскал председателя правления банка «Ивеко» в модном казино «Ройяль» и в присутствии охранников надавал банкиру по морде. Десять лет назад гендиректор по прозвищу Сляб был боксером-перворазрядником, и чавку банкиру он расквасил весьма качественно, прежде чем поразевавшая рты охрана отреагировала на столь неподобающее рукоприкладство. Руководство казино рвало на себе волосы от позора. Банкир уехал чинить нос в швейцарскую клинику. В отсутствие банкира ВЧК простила комбинату долги, а возглавлявший заседание вице-премьер Володарчук мотивировал свое решение так: «Я завтра еду в Германию, мне что, с Кинкелем с опухшей рожей встречаться?» И никакие ссылки на то, что у Извольского в результате всей свалки вывихнута правая рука, не помогли. «А если он меня одной левой?» — страдальчески вопросил вице-премьер.
Итак, в восемнадцать ноль-ноль Вячеславу Извольскому позвонил председатель правления банка «Ивеко».
— Мы готовы вернуться к вопросу о покупке акций завода, — сказал невидимый собеседник из московского своего кабинета.
— Хрен ты в сраку получишь, а не акции, — заявил Извольский. По правде говоря, вместо слова «хрен» он употребил другое, более короткое.
Собеседник помолчал, а потом ответил:
— Я боюсь, что хрен в сраку получите вы. Когда станут коксовые батареи. Ведь у вас кокса осталось на три дня?
— За три дня многое чего может случиться.
— Если мы достигнем принципиальной договоренности о продаже акций, сказал москвич, — то я могу вам гарантировать, что правительство перечислит шахтерам требуемые ими деньги. И они уйдут с рельс.
— А если не достигнем? — спросил Извольский.
— В таком случае, боюсь, наше правительство проявит принципиальность и не пойдет на поводу У кучки безответственных забастовщиков.
— А пошел ты на… — сказал Вячеслав Извольский и бросил трубку.
Николай Черяковский, подельщик Вадима, жил на улице Белой в одноэтажном бараке, длинном, как железнодорожный состав. Барак был разделен забором на три части. Перед бараком росла смородина и кабачки, и на грядке с капустой трудилась хорошенькая девушка.
При виде темно-зеленого внедорожника, притормозившего напротив забора, девушка оглянулась и стала отряхивать руки и платье.
— Сударыня, — церемонно осведомился Черяга, — а где бы мне найти Колю?
— А вы кто такой? — сказала она.
— А я Чижа брат.
— Не знала, что у Чижа брат есть.
Черяга вынул паспорт и вручил его девушке через забор. Девушка изучила паспорт внимательно, словно на пограничном контроле.
— Везет же, — сказала она, — прописка московская. Нету Коли. С дежурства не приходил.
— А где он дежурит?
— Как где? В банке.
— А я думал, его вместе с Чижом выгнали.
— Выгнать-то выгнали, а потом обратно взяли.
— А Чижа чего не взяли? Девушка пожала плечами.
— А чего ему? Он у Негатива в бригадиры вырос.
— А как Коля с Чижом — не поссорились?
— Да чего поссорились, — вздохнула девушка, — как закладывали вместе, так и…. А вы пьете?
— Не очень. А когда братана-то завалили, кто за рулем сидел?
— Да Антон и сидел! Представляете? Приходит утром Коля с дежурства, весь белый, и рассказывает: «Во дела! Слышала, пикет замочили? Чиж с Понтом повезли колбасу рабочим, как началась стрельба, Понт по газам и уехал в натуре. Дружбана бросил! Да ему за это дело яйца оборвать мало».
— Оборвали?
— Что?
— Ну, Негатив Понту яйца оборвал, чтобы неповадно было подельников бросать?
— Да вроде нет.
— А вы сказали, Коля в ту ночь дежурил в банке. Он один дежурил или нет?
— Они вдвоем всегда дежурят, на пару с Чаном.
— А Чан — это кто?
— Владимир… не знаю, как фамилия.
— А живет где?
— На Парковой, в самом конце, такой желтый домишко. А номера я не помню. Просто мимо проезжали. Вы если к нему поедете, спросите, где Коля. Хоть позвонил бы!
Желтый домишко на Парковой насчитывал аж два этажа и в этой части города смотрелся как небоскреб. Перед домишком был палисадничек, а перед палисадничком- огромная лужа. По краю лужи размещалась скамеечка, на которой потребляли пиво два представителя пролетариата, временно покинувших рабочее место на рельсах.
Черяга осведомился у пролетариата, где ему найти Володю и, получив ответ, поднялся на второй этаж.
Деревянная дверь квартиры банковского охранника была слегка приоткрыта, и перед дверью сидела кошка и восторженно нюхала доносящиеся оттуда ароматы. При виде Черяги кошка подняла хвост и слиняла.
Черяга осторожно побарабанил пальцами по двери: тихо. Черяга постучал еще громче. Никакого ответа.
Черяга нажал на ручку двери и вошел внутрь.
Однокомнатная квартира была вся заставлена бутылками. Запах давно не мытого туалета мешался с вонью протухшей селедки. Черяга переступил через разбитое зеркало, валявшееся прямо в коридоре, и вошел в кухню.
В крошечной кухоньке, между раковиной, уставленной немытой посудой, и обеденным столом, сидел человек. Он сидел на полу, вытянув ноги и прислонившись спиной к батарее. Рожа его и куртка были обильно заляпаны кровью, и Черяга понял, что перед ним покойник. Главной отличительной приметой покойника были разные носки: один красный, другой коричневый, и оба с дыркой на пятке.
В этот момент покойник открыл глаза и хрипло сказал:
— Дай водки.
Черяга сходил в ванную, отыскал там полотенце, менее вонючее, чем прочие, и намочил его холодной водой. Вернувшись в кухню, Черяга присел на корточки и принялся обтирать рожу Чана. Рожа была раскрашена не хуже жестовского подноса.
— Кто тебя так? — спросил Денис.
— А ты кто такой?
— Брат Чижа. Москвич. Так кто тебя?
— Голова. Шеф наш. Совсем подвинулся на своем кабеле.
— Каком кабеле?
— Который возле банка сперли. А я что? Я чего видел? Я спал, как на партсобрании.
— На дежурстве спал?
— А чего вдвоем дежурить? Мы с Ником посидели, культурно пузырек раздавили, ну, я и задремал как-то.
— А Ник не спал?
— Да вроде нет, — сказал Чан.
— Ментовку вызвать?
— Ты что, по жизни пришибленный? Мне твоя ментовка, как хрен опущенному. Водяры дай. В холодильнике есть.
Денис послушно распахнул холодильник, но водки там не нашел. По правде говоря, в холодильнике вообще ничего не было, кроме древней пачки сметаны и белой бахромы сосулек, свисающих с морозилки.
— Нету водки, — сообщил Денис.
— А, козлы! — изрек Чан, — ну ладно, по роже они мне навешали, а зачем водку-то увели? А у тебя, кореш, в натуре, запасца нет?
— Не, — сказал Денис, — что было, употребил.
— То-то от тебя одеколоном пахнет, — глубокомысленно изрек Чан.
Денис не стал разочаровывать шестерку и объяснять ему, что одеколоном от него пахнет вовсе не потому, что он одеколон пил.
— А что, Голова, — он в натуре такой крутой, что за провод задницу отдерет? — полюбопытствовал Денис.
— Да не, он так, ничего мужик и перед Негативом шестерка, — сказал Чан, а тут взъелся до не могу. Ну прям не кабель из банка у него потырили, а хрен из штанов.
С этими словами Чан сделал попытку подняться, но ввиду легких телесных повреждений, а также общего расстройства организма, вызванного значительным превышением нормы алкоголя в крови, поскреб ногами по полу и остался, где был.
— Слышь, Чан, — спросил Денис, — а Негатив Премьеру предъяву делал? За моего братана?
— Кунак делал, — сказал Чан, — на завтра стрелку забили.
— Где?
Чан икнул. Черяга повторил вопрос.
— Забыл, е-мое, — сказал Чан. — А тебя что, не звали?
— А стрелка-то мирная? — задумчиво спросил Денис.
— Да не поцапаются! Премьера-то тоже Князь на город ставил, в один общак платят. Премьер живет по понятиям… Слышь, братан, сгоняй за зельем? Душа не встает…
— Я сгоняю, — пообещал Денис, — а ты мне вот что скажи: неужто мой братан и впрямь в эту Ольгу так втрескался? Не побрезговал?
— Олька Барыня — девка умная, — сказал Чан, — она у Негатива два месяца жила, пока он ее на чужой скалке не застукал…
— И что ж? Негатив к брату не ревновал?
— Кого ревновать-то? Мокрощелку? — Чан громко икнул. — Так вона их как ос в гнезде… Западло давалку-то ревновать будет…
Когда, через пятнадцать минут, Черяга вернулся в квартиру с четырьмя бутылками самой мерзкой бормотухи, которая только нашлась в ближайшем ларьке, новый его знакомый похрапывал, окончательно свалившись под стол. Ноги в разных носках сиротливо торчали из-под длинной скатерти. Черяга осторожно сгрузил рядом с Чаном бутылки и вышел.
