Василий Казаринов - Ритуальные услуги
— А что это у вас? — кивнул я в сторону второго шлюза.
В его лице возникла улыбка официанта, намекающего на чаевые.
— А то вы не знаете! — шаркнул он ножкой. — Известно что, фейс-контроль. Вы один?
— Как же, один! — толкнул в спину бодрый голос Мальвины, и оставалось только поражаться произошедшей в ней перемене: от странной скованности и угрюмой какой-то сосредоточенности, что преследовала ее начиная с того момента, когда мы покинули ее дом, не осталось и следа — она словно вытаяла из тяжкого анабиоза и, подхватив под локоть, властно повлекла меня в притененный зал, под сводом которого блуждали звуки приглушенной музыки. — Манечка, салют! — приветственно помахала Мальвина пышнотелой мадам в облегающем платье болотного оттенка, фактурно и орнаментально походящем на змеиную кожу, фасон которого подчеркивал ее спелые, поистине рубенсовские формы. Манечка стояла у стойки бара и, тщательно прицеливаясь, сыпала на руку, точно в ложбинку на разветвлении большого и указательного пальца, соль, готовясь опрокинуть рюмку текилы. Мальвина, жестом взлетающей птицы распахнув руки, кинулась ей навстречу. Я повертелся на месте, раздумывая, чем бы себя занять, и уселся за утопающий в глубокой сводчатой нише столик, крытый красной бархатной скатертью, закурил, сдвинул в сторону толстоствольную свечку в серебряной плошке и обвел взглядом зал, в тылах которого, на низкой эстрадке, старательно мучил свои скрипки струнный квартет. Обстановка заведения и сама его атмосфера вызывала ассоциации с чопорным английским клубом.
Я так увлекся наблюдением за мерными движениями смычков, что на какое-то время потерял Мальвину из поля зрения и нашел ее наконец за ближним к бару столиком, где она на пару с рубенсовской женщиной вовсю хлестала текилу, причем обе уже. пустили побоку сопутствующие выпиванию кактусовой водки ритуалы, соль на руку не сыпали, дольками лайма не остужали ошпаренный рот, а просто и незатейливо, натренированным жестом профессионального алкаша, резко закидывая голову назад, метали в себя маленькие, на птичий глоток, рюмочки. Наконец Мальвина, оставив приятельницу коротать время с полупустой бутылкой текилы, нетвердой походкой направилась в мою сторону и, с картонной улыбкой устроившись на стульчике сбоку от столика, медленно облизнулась.
— Скучаешь? — уселась в кресло сбоку от стола и столь рискованно закинула ногу на ногу, что в глубоком боковом вырезе ее платья открылась до самого бедра стройная нога, туго обтянутая черным чулком, и я про себя отдал должное великой мудрости женщины, в широком смысле слова женщины, как особого психологического типа вообще, потому что Голубка, — помнишь? — особенно в моменты размолвок, вот так же провоцировала тебя, закидывая где-нибудь в гостях ногу на ногу и постреливая в тебя короткими, невинными взглядами, в результате, достигнув к моменту возвращения домой точки кипения, ты позорно бубнил что-то извинительное, встав на колени и потираясь подбородком о ее бедро, а она, опустив ладони на покаянную голову, милостиво позволяла твоей руке шарить у нее под платьем. Мальвина пьяненько усмехнулась, лениво переменила позу, придвинулась к столику, тепло ее ладошки вспухло на моем колене. Приоткрыв рот, она поводила кончиком языка по верхней губе, пока ладонь двинулась выше.
— Ого... — промурлыкала она, оценивая сигнал, поступивший из руки, мягкими пассами исследующими мою мошонку.
Эти игры начали забавлять.
— Ну что ж, пора за дело. — Рука опустилась на ее колено. — Пыльца на моих цветах вполне созрела.
— Что? — глупо моргнула она. — К чему это ты?
— К тому, что не испытываю нужды противиться своей природе. Пусть легкий ветерок слизнет эту пыльцу и отнесет ее к жаждущему продолжения рода соседнему растению.
— А-а-а, — лукаво усмехнувшись, протянула она, схватила меня за руку и властно повлекла куда-то. Обогнув эстраду, мы оказались у узкой дверки, притаившейся за тяжелой плюшевой занавесью цвета свежей крови, плюш мягко облизнул лицо, дверка тихо охнула, распахиваясь, и на обратном ходу подтолкнула мягким пинком в темноту. Мы очутились на темной служебной лестнице, торопливой пробежкой преодолели один пролет и остановились у распахнутого окна, выходящего во внутренний двор. Уперевшись руками в подоконник, Мальвина выгнула спину и глянула на меня через плечо. Я наклонился и потянул наверх подол ее платья.
— Возьми меня... — томно выдохнула она, аранжировав этот страстный Призыв идиотскими, типично опереточными интонациями.
— Как скажешь... — усмехнулся я, поглаживая ее попку. — Я всего лишь бедный наемный сотрудник. Что мне прикажет хозяин...
— Сволочь! — оборвала она развитие этой мысли и призывно покачнула бедрами. — Ну же, вонзись в меня!
Не знаю уж, кто составлял для нее тексты этих раскаленных реплик, должно быть, какой-то парень, специализирующийся на создании комических эффектов, во всяком случае я едва сдержал приступ вдруг бурно накатившего хохота и мягким толчком двинулся вперед, а она слабо вскрикнула и застонала. Я завел руки под ее груди, сдавил их. Она со стоном откинула голову назад, словно приглашая идти до конца.
И вдруг в левом плече вспухло ядрышко тупой боли, оно ритмично пульсировало, рассеивая вокруг себя волны нездорового тепла, отозвавшегося мучительной ломотой во всем плече, — это был слишком хорошо знакомый сигнал растительного инстинкта, вошедшего в ткани в тот самый день, когда на одной из троп в Ботлехском ущелье ты поймал плечом пулю.
Секунду я размышлял, перекрестив взглядом внутренний двор: контуры хозяйственных построек, за стеной, огораживавшей двор, — старый дом с заколоченными окнами.
"Падай!" — внятно подсказал инстинкт.
Я рухнул на бок, увлекая за собой Мальвину.
И на микроскопическую долю мгновения опередил стрелка — смачно чпокнув, пуля ударила в стену.
10
Падение не разомкнуло наших объятий — лежа на боку, Мальвина шевельнула бедрами, приглашая продолжать, но я отстранился, перевалился на бок, уселся под подоконником и застегнул молнию на брюках.
— Я не добралась до конца, — обиженно скривила она губы.
— Мне искренне жаль. Но придется этим делом заняться в другой раз.
— А что, собственно, произошло? — пьяненько улыбнулась она, вставая на четвереньки.
— Да ничего страшного. Во дворе слонялся какой-то оборванный беспризорник с рогаткой. Должно быть, он заметил в окне твое лицо и вот решил поупражняться в стрельбе каштанами.
Я бросил взгляд на стену, в белом поле которой темнел обширный кратер разрыва, и прикинул про себя, что это тот еще каштан, определенно разрывной, с керамическим наконечником — если, конечно, взявший мою приятельницу на прицел ночной охотник не был поклонником архаики, привыкшим по старинке начинять пулю ртутью и украшать ее вершину крестообразными надпилом: убойная сила такого снарядика ничуть не меньше, чем у современных разрывных пуль. Огонь он вел, скорее всего, со второго этажа старого дома с заколоченными окнами, которые находились как раз напротив того лестничного пролета, где мы предавались любовным утехам, нас разделяло полторы сотни метров от силы, и я не понимал, как стрелок — если он профессионал — ухитрился не влепить свой каштан точно в красивый лоб Мальвины.
Астахов говорил: ей нечего опасаться, но, видимо, был не совсем прав.
Она была пьяна в дым, иначе давно догадалась бы, что произошло. Повертев головой, она сделала попытку подняться в полный рост, однако я рывком усадил ее на место и, плотно прижимаясь к стене с тем расчетом, чтобы не показываться в проеме окна, встал, выглянул наружу и тут же отпрянул. Длился этот маневр всего какое-то мгновение, однако мне его оказалось достаточно; чтобы оценить обстановку.
Внутренний двор освещал прожектор, укрепленный чуть выше того уровня, на котором мы находились, и я заметил, как в одном из окон дома, высившегося за кирпичной оградой, полыхнул на долю секунды тусклый блик — опять-таки странно: уж если ты взялся за отстрел взбалмошных дамочек вроде Мальвины, то мог бы потратиться на современный прицел, который не бликует. Присев на корточки, я нащупал ее руку и потянул на себя.
— Пошли, — шепнул я. — Надо отсюда сматываться.
— Мы играем в индейцев? — с заговорщическим видом повертев головой, шепотом спросила она и икнула.
— Что-то вроде этого. Сегодня, как известно, ночь новой луны, когда, по поверьям апачей, духи предков покидают страну теней и обходят дозором злачные заведения. Всех, кто в эту ночь был замечен в прелюбодеянии, ждет страшная кара. — Я опять осадил ее попытку встать во весь рост. — Не высовывайся и следуй на корточках на мной. Иначе с тебя снимут скальп.
Мы спустились вниз, я постоял перед дверью, через которую мы проникли на лестницу.
