Александр Скрягин - Главный пульт управления
Центром кухни, бесспорно, являлся старый сервант. Своими размерами и архитектурой он напоминал дворец. Граненые стекла в его дверцах вздрагивали при каждом шаге и нежно звякали.
Рядом с сервантом висела большая плоская тарелка. На дне тарелки цветными красками был изображен средневековый замок. Его стены и башни вырастали прямо из обрывистой скалы. Позади замка – высились темно-синие горы.
Рыцарское гнездо смотрело на мир с мрачностью и угрозой.
Под картиной вилась надпись, сделанная на немецком языке ломким готическим шрифтом. В переводе на русский она значила: «Замок Альтан. Заложен в 1313 году от рождества Христова. Да защитит его Господь!»
Майор в свое время рассматривал декоративную тарелку очень внимательно. Судя по надписи на обратной стороне, она была сделана мастерами знаменитого германского города Мейсена ровно через шестьсот лет после основания замка, в 1913 году, – последнем мирном году перед началом Первой Мировой войны.
Мимикьянов кое-что знал о замке «Альтан», и потому не считал зловещий облик замка лишь созданием пылкого воображения романтически настроенного немецкого художника начала прошлого века. Совсем нет. Даже не подозревая о том, что произойдет через несколько десятилетий, мейсенский живописец чуткой душой художника ощутил настоящий характер этого места, его историю и судьбу. Судьбу загадочную и страшную.
В кухне сладко пахло ванилью.
«Наверное, Генриетта Павловна пекла плюшки, – подумал Мимикьянов, – Или это снова – запах ушедшей жизни? Тех событий, что за полвека кинематографической лентой промелькнули в этом непростом доме? Прошлое всегда пахнет сладким. Будущее – надеждой. А настоящее? А настоящее – тревогой», – беззвучно сказал майор самому себе.
В отличие от стен и серванта, кухонный стол с вытяжкой и мойкой был совсем новым.
С лампочкой над раковиной все, действительно, обстояло не просто. Светильник был вмонтирован в дно навесного шкафа так неудобно, что смена лампочки оказывалась на самом деле задачей не для женских рук. Пришлось попросить у хозяйки плоскогубцы и нож.
Не успел майор вынуть перегоревший источник света, как требовательно запиликал входной звонок.
Экономка пошла открывать.
– Кто там? – спросил Ефим у Генриетты, когда она вернулась.
– Мюллер опять нарисовался, – ответила она.
Майор вставил лампочку в патрон.
– С того света, что ли? – пошутил он, вставляя в пазы матовый экранчик.
– С этого, – ответила сибирская немка. – У нас в поселке так Секаченку с «Локомотива» зовут.
Мимикьяновская Интуиция вздрогнула и замерла, а его волчьи уши встали торчком. Ефим закрепил экранчик на положенном ему месте и повернулся к экономке:
– И что ему надо?
– Ну, откуда же я знаю? – повела плечами гражданка Эссель.
– Так уж ничего и не знаете? – демонстративно усомнился майор. – Уж вы-то Генриетта Павловна? Никогда не поверю!
– Ну, он без меня с хозяином разговаривает… Но я немного слышала, конечно… – потупилась экономка.
– И что слышали, Генриетта Павловна?
Женщина приблизила лицо к Ефиму и прошептала:
– Все про какой-то ГПУ спрашивает…
16. Непредвиденный конфликт
Ефим приложил палец к губам.
Оставив Генриетту Павловну в кухне, он тихо выбрался в коридор. Стараясь ступать бесшумно, майор направился к столовой. Ее стеклянная дверь с деревянным перепончатым переплетом была плотно закрыта. Но, разумеется, она не могла обеспечить полную звукоизоляцию. К тому же, разговор явно шел на повышенных тонах.
– Только не надо! – звучал голос Секаченко. – Не надо меня за нос водить!
– Виктор Сергеевич, ты русский язык понимаешь? Нет у меня никакого ГПУ! Нет! И ни у кого нет. Потому, что этого ГПУ давно нет на свете! – с непривычным для него раздражением отвечал Гергелевич.
– А, может быть, вы хотите ГПУ москвичам продать, а? – не обращая внимания на слова Гергелевича, громко произнес начальник службы безопасности акционерного общества «Локомотив». – Этим приезжим москвичам за большие деньги?
– Ничего я не хочу! И никаких москвичей не знаю!
– Ну, чего вы упрямитесь? – стоял на своем Виктор Сергеевич. – Цена не устраивает? Так скажите, сколько! Вы, Гарри Григорьевич, запомните, я этих москвичей в капусту изрублю. А ГПУ из поселка не выпущу!
– Руби! Не выпускай! – ответил хозяин дома. – Только никаких москвичей я не знаю.
Голоса замолчали.
Внезапно дверь распахнулась, и перед майором неожиданно вырос сам Виктор Сергеевич Секаченко.
– А это кто? – обернулся Виктор Сергеевич вглубь комнаты. – Дядя Никто? Или, Гари Григорьевич, это – ваша собачка? Мы же видели, как этот москвич к вам зашел! Мы же не дети, знаем, за кем смотреть!
Секаченко сгреб рукой ворот майорской рубашки и потянул его внутрь комнаты.
Видимо, просто сработал рефлекс. Во всяком случае, ничего похожего Ефим делать не собирался и потом в случившемся себя упрекал.
Он перехватил своей ладонью руку противника у запястья и, резко шагнув назад в коридор, дернул его за собой. Виктор Сергеевич вылетел из столовой, как пробка из бутылки.
Подобного обращения с собой он никак не ожидал и растерялся. Потому и к удару в солнечное сплетение оказался не готов. Виктор Сергеевич охнул и согнулся крюком. Ефим захватил его правую руку болевым захватом и потащил к входной двери. Около нее Секаченко попытался высвободиться, но Ефим так нажал на сустав, что начальник службы безопасности только зашипел и оставил попытки вырваться из плена. Открыв свободной рукой замок, майор выбросил незваного гостя на лестничную клетку.
– Ну, сволочь, – прорычал Виктор Сергеевич, разгибаясь, – ну, змееныш, теперь с тобой другой разговор будет… Теперь тебе уезжать не надо! Здесь навсегда останешься. Трупаком.
Ефим вышел на лестницу и прикрыл за собой дверь.
– Не кричи так громко! Воробьев на улице распугаешь! – с неожиданной для самого себя злобой произнес он.
Секаченко сунул руку за борт пиджака и вытащил пистолет.
– Я тебя, слякоть столичная, убивать не буду, я сейчас тебе яйца отстрелю! – оскалившись, выдохнул он.
Ефим подобрался.
Он решил сделать ложное движение в право, затем, резко уйти влево, и по стенке достать противника. План являлся не идеальным: стрелок вполне мог среагировать, изменить направление ствола и всадить в него пулю.
Но особенно долго размышлять времени не оставалось. Майор совсем не был уверен, что обиженный им начальник службы безопасности, к тому же, уверовавший в свою безнаказанность, не выстрелит. Мимикьянову было жаль не только тех частей тела своего тела, что, упомянул Виктор Сергеевич, но и всех остальных тоже.
И майор приготовился рвануться вперед.
Но не успел этого сделать.
Снизу неожиданно раздалось:
– Эй, Секач, ну-ка, брось пистолет!
На лестнице показалась лысая куполообразная голова, блестящая так, будто ее только что протерли лосьоном после бритья. Голова принадлежала инженеру Мамчину.
Виктор Сергеевич повернулся в его сторону.
Ефим видел: Секаченко анализирует вновь возникшую ситуацию. Виктор Сергеевич оказался между двумя противниками. Несмотря на наличие оружия, это была для него не слишком удачная диспозиция. Да и просто появление свидетеля для Виктора Сергеевича являлось обстоятельством в данном случае совсем не желательным.
– Ты, Мамка, не суйся не в свое дело! – бросил он стоящему внизу инженеру.
– А, для меня чужих дел в поселке нет, – ответил Шура, и сделал еще шаг вверх по лестнице.
Суровыми были серые глаза инженера Мамчина. У Ефима в сознании даже вспыхнуло слово – яростные. Таких глаз у Шуры майор никогда раньше не видел.
Секаченко перевел взгляд с него на Ефима, потом обратно на Мамчина, и вдруг бросился к перилам. Опираясь на свободную руку, он легко, словно подброшенный пружиной, взлетел над ограждением и упал вниз. Ефим тоже кинулся к перилам, но прыгать не стал, а просто посмотрел вниз.
Невредимый Виктор Сергеевич стоял за спиной Мамчина на нижнем пролете лестницы.
Начальник службы безопасности фирмы «Локомотив» улыбался.
– Ну, теперь Вас обоих веселая жизнь ожидает, – резко сбросив улыбку, произнес он. – Готовьтесь. Ждать долго не придется.
Он спрятал пистолет в оперативную кобуру, и, стуча по ступеням подбитыми каблуками, стал быстро спускаться вниз.
На лестничную клетку выглянул Гарри Григорьевич:
– Ну, вот! Вот! – упрекающим тоном громко сказал он. – И этот туда же! – он ткнул пальцем в пролет, где еще цокали подковки на подошвах. – Кто только эти дурацкие слухи про ГПУ распускает? Александр Михайлович, ты не знаешь, случайно?
Инженер пожал холмами плеч и слепил губы подковкой, опущенной концами вниз: дескать, откуда же мне-то знать? Сам ничего не понимаю!
Дверь подъезда внизу хлопнула громко и раскатисто. Как пистолетный выстрел.
А из квартиры на лестничную клетку выглянуло молочное лицо Генриетты Павловны.
