Екатерина Савина - Иллюзия любви
Он подумал и прибавил к своему высказыванию еще несколько выражений – непечатных.
«Почему я опоздала? – мысленно проговорила Нина. – Почему я опоздала... Потому что мне нужно было зайти еще к дяде Моне. Борис, когда я дала ему очередную порцию зелья, лег на кровать и больше не поднимался... Наверное, это хорошо. Он не мешал мне размышлять».
Она рассеянно посмотрела на проплывающую за окном автомобиля ночную улицу, ярко освещенную неоновыми огнями витрин и вывесок дорогих магазинов и клубов.
«А обдумать мне нужно было много. Может быть, то решение, которое я приняла сейчас, самое главное решение во всей моей жизни... Хотя не знаю... Не знаю»...
Автомобиль мягко качнуло на повороте, и Нина несильно ударилась головой о холодное стекло. Она крепко зажмурилась. Воспоминания о недавно произошедшем событии стали всплывать в ее сознании, медленно и страшно, словно труп утопленника на поверхность реки.
* * *...Вот она стучится в ту самую дверь, в которую стучала уже почти год – каждый день. Открывает ей старуха и, кривя похожую на куриную ногу сухую шею, злобно шипит что-то неразборорчивое.
Нина, не слушая ее, проходит по темной и пропахшей какой-то застарелой мерзостью прихожей и два раза ударяет сомкнутой ладонью по шершавой поверхности двери.
Дверь открывается, Нина видит в середине чудовищно захламленной комнаты дядю Моню. Он поднимает голову и улыбается.
Нина удивлена – она уже была сегодня у дяди Мони и тот прекрасно должен помнить о том, что она никогда не приходила дважды в один день – но дядя Моня ничем не выразил своего недоумения по поводу прихода Нины. Напротив, у Нины создалось такое впечатление, что он ждал ее прихода.
– Проходи, проходи, дорогая, – улыбается дядя Моня, – говори, что тебе нужно. Ты же знаешь, что я тебе всегда готов помочь.
Нина вдыхает и выдыхает, стараясь собраться с мыслями, разогнать серый туман, клубящийся в ее голове. Ни одного слова не приходит ей на ум и она уже близка от того, чтобы сейчас сорваться с места и бежать вон отсюда. Но как только у нее появляется эта мысль – странное дело – мысли вдруг начинает строиться ровными рядами – и Нина начинает говорить:
– Дядя Моня, – шепчет Нина, – мне нужна твоя помощь. Один человек...
Тут она снова внезапно замолкает – слезы душат ее и мешают говорить. Дядя Моня ласково кивает ей головой, приглашая говорить дальше – словно добрая учительница, перед которой стоит проштрафившаяся школьница.
– Этот человек... Он мне очень дорог, – говорит Нина, – он... Его зовут Васик, – зачем-то добавляет она. – Дядя Моня, он правда мне очень дорог и я не хочу причинить ему зла.
Дядя Моня кивает и улыбается мудрой улыбкой, будто хорошо и давно знает того Васика, знает, что ему хочет сказать Нина и знает все на свете вообще.
– Васик влюблен в меня, – продолжает Нина, – он так увлечен мною, что... Я не хочу, чтобы с ним было так, как с Борисом. Конечно, странно, что я пришла к тебе с этой просьбой... Именно к тебе... Но идти мне больше некуда. И только ты мне можешь помочь.
– Говори, – вставляет слово дядя Моня, – я, конечно, помогу тебе. Ты мне сегодня дала денег больше, чем обычно... Ты, наверное, приходила с этой просьбой ко мне сегодня – первый раз? Но не решилась высказать эту просьбу, так оно было?
– Так, – шепчет Нина.
– Ничего не бойся, – говорит дядя Моня, подкрепляя каждое слово ласковой улыбкой, – говори, говори, я все исполню, если смогу.
– Ты сможешь, – шепчет Нина и на несколько минут замолкает, потому что ее снова душат слезы. Дядя Моня снова что-то говорит – ласковое и ободряющее – но Нина не слушает его.
– Мне нужно, чтобы Васик отстал от меня, – выпаливает наконец Нина, справившись с собой, – со мной он никогда не будет счастлива. Если он будет со мной, то... я боюсь, что с ним будет то же, что и Борисом... Кажется, я это уже говорила...
– Так что же ты хочешь? – говорит дядя Моня. – Конкретно?..
– Мне нужно, чтобы он забыл меня совсем – Васик, – шепчет Нина и снова опускает глаза, – просто... чтобы он никогда... Будто бы он никогда не появлялся в моей жизни. И я в его жизни... Чтобы никогда не появлялась. Пусть все останется так, как было... Мне все равно пропадать и я не хочу счастья, если есть риск, чтобы все повторилось... как с Борисом.
– Я могу помочь тебе, – говорит дядя Моня, – я всегда даю людям то, что они просят. Сейчас, погоди...
Дядя Моня исчезает за грудой наваленного у стены тряпья и через секунду появляется с крохотной коробочкой в руках.
– Вот это, – говорит он.
– Что это? – спрашивает Нина.
Дядя Моня снова улыбается и говорит – тихо-тихо:
– Очень хорошая мазь. Намажешь ей губы, поцелуешь своего ненужного возлюбленного... – тут дядя Моня хихикнул, – и скажешь ему то, что хочешь. Можешь быть уверена – что он выполнит все так, как ты его попросишь. Это очень хорошая мазь, – повторяет он.
Нина принимет коробочку дрожащими руками, едва не выронив, прячет ее в карман.
– Все, – кивает ей дядя Моня, – я все выполнил, как ты и хотела. Что-нибудь еще?
Нина отрицательно мотает головой и отступает в дверной проем. Дверь захлопывается за ней.
* * *Дядя Моня еще некоторое время стоит, улыбаясь, и смотрит на закрытую дверь.
А потом беззвучно смеется, широко раскрывая рот, будто прекрасно знает все, что случится сегодня, завтра и послезавтра...
Но Нина этого уже не видит.
* * *...Автомобиль останавливается у подъезда большого многоэтажного дома.
– Код подъезда не забыла? – обернувшись к Нине, проговорил водитель.
– Нет, – очнувшись от своих мыслей, сказала Нина.
– Тогда вперед, – повысил голос водитель, – и с песней. Чего заснула? Клиента этого ты знаешь, он тебя не обидит, так что я подниматься не буду.
Нина вышла из машины и направилась к подъезду.
– Вот шалава, – усмехнулся человек в черной машине и сунул в рот сигаретку, – на ходу спит. И ведь – трахаться будет точно так же – подмахивать и покрикивать, а на самом деле думать о другом... Одно слово – проститутка...
Человек в черной машине прикурил от дорогой зажигалки и с удовольствием затянулся.
* * *Мы с Дашей только-только пригубили свой чай, а хозяйка квартиры успела нам представиться и немного рассказать о себе (ее звали изысканно и красиво Марианна Генриховна, хотя родом она была из глухой деревеньки под каким-то провинциальным городком с труднопроизносимым названием).
Поговорив с нами о том, о сем, Марианна Генриховна достала из духовки яблочный пирог, присела за стол – напротив нас и – не успели мы с Дашей опомниться, как она изумительно мелодичным голоском сплела нам печальный рассказ. Речь шла о ее дочери Анне, как я поняла, несколько лет назад пропавшей без вести в трущобах того самого провинциального города...
Анна, как и ее мать, не была коренной горожанкой. Родилась и провела свое детство и большую часть юности в захолустной деревне, а, приехав в город, она удивительно легко вписалась в безумную городскую жизнь.
Наверное, повлияло на это то, что единственной отдушиной ее детства были мыльные сериалы, где импозантные длинноногие героини разъезжали в шикарных авто, купались в ваннах, размером с колхозный пруд и влюблялись в знойных темноглазых красавцев, причем, что очень удивляло маленькую девочку Аню, совершенно не замечали, что живут в возмутительной роскоши и абсолютно не представляли себе другой жизни.
Когда Анне исполнилось семнадцать лет, она сделала неожиданное открытие, в корне изменившее основы ее миросозерцания и миропонимания.
Как-то раз в общественной бане в очередную пятницу (по субботам в единственную баню на селе ходили мужики) она заметила, что очень отличается от своих преждевременно расплывшихся и потерявших всю привлекательность юности сверстниц, и почти совсем не отличается от героинь мыльных сериалов, если снять с них бриллианты, дорогие шубки и умопомрачительные вечерние платья.
«Это самое главное, – размышляла Анна, разглядывая себя в темное, покосившееся зеркало в сыром вестибюле бани, – То, что получили от матушки-природы телевизионные женщины, досталось и мне. Не хватает только почему-то дорогих нарядом, шикарный автомобилей и темноглазых красавцев»...
Исправить это досадное недоразумение в родной деревне никак не представлялось для Анны возможным. Единственный завидный жених – сын председателя – был почти с младенчества оккупирован назойливыми поклонницами и уже в шестнадцать лет вынужден был жениться на ненароком забеременевшей от него двадцатидвухлетней доярке Маше.
Других достойных кандидатов в деревне не было. Более или менее здравомыслящие парни уехали в город. Дома остались только наследственные алкоголики и совсем никчемные отпрыски пастухов и навозозаготовщиков, у которых месячный заработок частенько не превышал цены за автобусный билет до ближайшего районного центра.
