Марина Серова - Оружие страха
Я забралась на заднее сиденье мотоцикла, и мы помчались к моему «Свит Хоуму». Наш вояж напомнил мне полузабытые годы. Когда беспечная Танюшка летала на мотоцикле, бесстрашная и юная, как маленькая Богиня…
Боже мой, как давно это было! Подумать страшно… Почему человек не властен над временем? Хотя бы на минуту вернуться туда, где в отблесках лунного света познаешь первую истину быстротечности жизни… Ее хрупкости и ненадежности. Там, в этом прошлом, существовала Анька Волошина. Улыбчивая. Добродушная. Умная. Талантливая. Еще не выброшенная из окна руками убийцы…
Еще живая…
* * *Анька нас постоянно удивляла. Очень робкая с виду, внутренне она была стремительна, как болид. И бесстрашна, как скалолаз. Однажды она впервые села на мотоцикл и на максимальной скорости рванула по пустой улице. Мы мчались за ней, и один из Андрюшкиных знакомых, старый байкер, уважительно произнес:
— Хороша девица! Настоящий ездок…
Качества «настоящего ездока» Анька скрывала с простодушной одержимостью. Видимо, кто-то ей сказал, что нехорошо быть такой сумасшедшей. И она изо всех сил старалась выглядеть нормальной, тихой девочкой. Но в минуты опасности проявлялась ее недюжинная сила воли и умение сопротивляться обстоятельствам.
Еще в девятом классе мы как-то пошли покурить. Делать это нам приходилось тайком, дабы не засекли недремлющие очи матушек. Избирали мы для столь неблаговидного занятия лавочки в темных беседках детских садиков. Три девятиклассницы мирно курили, наслаждаясь моментом обрушившейся на них свободы, как вдруг идиллия была грубо разрушена подошедшим к нам отвратительным типом. Тип осмотрел нас с ног до головы и, решив, что по причине юного возраста и подростковой субтильности, сопротивления оказать мы не сможем, задумал потравмировать нашу нежную психику.
Он демонстративно полез в карман, облачил руку в черную перчатку и начал нечленораздельно бормотать, через каждые три слова повторяя самое знаменитое в русском языке существительное женского рода, начинающееся на «б». Мы выслушивали его излияния молча. Отчасти из инстинкта самосохранения, отчасти из легкого остолбенения. Тогда к подобным проявлениям мужского интереса мы еще не были готовы.
Романтические иллюзии еще гнездились в наших головах. Так что сей неприятный юнец был, можно сказать, первым камушком в огород мужского разоблачения. Разохотившийся парнишка, осознав, что не получит с нашей стороны сопротивления, ни с того ни с сего звезданул нашу подружку Вику по уху. Вика ойкнула. Тут и случилась странность. Заорала на недоноска не я, решительная и смелая. А наша скромная Анечка. Тогда еще не Волошина, а Данич.
Наша дворяночка чистых кровей выдала такую мощную тираду, основанную на глубоком знании народного языка, что мы остолбенели куда больше, чем от наглого вторжения чужеродного элемента. Чужеродный элемент тоже остолбенел. Он открыл рот, чтобы ответить, но наша новоявленная фурия, вскочив и уперев руки в бока, как заправская базарная баба, закончила тираду свою великолепным по наглости парафразом:
— Ты, козел, сначала вообще научись материться, а то от твоего «блина» уже затошнило во все стороны, а потом руки свои разворачивай, и вообще — дергай отсюда, мудило недоношенное, пока я тебе рот беззубым не оставила…
Сию коду наша Анечка завершила смачным плевком под ноги чужеродного элемента. Лицо ее при этом напоминало грозный лик Зевеса. Нахмуренные брови образовывали одну линию, глаза сверкали всеми молниями мира, а руки, упертые в бока, были сжаты в кулаки. Парень опешил. Резко повернувшись, он мелкими шажками засеменил прочь, бормоча проклятия и угрозы. А мы застыли, будто истуканы острова Пасхи, с удивлением взирая на нашу тишайшую доселе подругу. Тогда еще ее героизм был для нас внове.
Героизм… Я вспомнила! Я все вспомнила! Анькина натура могла проявиться и здесь. А тогда получается, что Аньку Волошину убили вовсе не по ошибке.
— Аньку убили не по ошибке, — твердо заявила я вслух, — черт знает как, но она во что-то влезла и стала для кого-то опасной.
Мельников смотрел на меня и усмехался. Мы уже доехали. Мой подъезд мило звал внутрь. В тепло и уют. Там можно додумать все до конца. Вдвоем с Мельниковым мы непременно доберемся до истины. И тогда разгадка Анькиной гибели у нас в кармане… Впрочем, некое видение поблизости от моего родного подъезда заставило меня напрячься.
— О, черт! — вырвалось у меня. Мельников воззрился на меня с удивленным интересом.
— Что случилось? Ты забыла ключи от квартиры? — поинтересовался он. Я покачала головой. Ключи от квартиры я не забывала. Все свое, простите, ношу с собой. Я показала ему кивком головы в ту сторону, где стояла, меланхоличная и загадочная, таинственная белая «девятка».
Мельников отчего-то заинтересовался ею. Даже протянул:
— Ничего себе, Иванова, ты влипла!
Я посмотрела на него, ожидая продолжения. Оказывается, мой верный дружок что-то знал об этой проклятой машине. Но ждала я напрасно. Мельников открыл дверь в подъезд и быстро запустил меня внутрь. Вернее даже сказать, втащил. Облегченно вздохнул он только в лифте. На мой требовательный и вопрошающий взгляд он коротко кивнул и пояснил:
— Сейчас расскажу. Только в квартире.
Глава 13
Мужчины представляют собой интересную философскую субстанцию. Это я поняла уже давно. Им ужасно нравится выглядеть сильными и загадочными. Конечно, я имею в виду мыслящую часть этого контингента.
Они могут быть циничными, пошлыми, гадкими, но все равно не лишены определенного обаяния. Самой большой загадкой для меня является их умение сочетать в себе цинизм с детской наивностью. Однако стремление изображать из себя «спасителей гарема» у них в крови. Поэтому умная женщина не будет излишне сопротивляться. Иногда это даже приятно. Почувствовать себя чуточку беззащитной. Или хотя бы сделать вид, что ощущаешь себя таковой. Потом они будут благодарны тебе за это. Даже одарят тебя поклонением и любовью.
Конечно, существуют и другие типы мужчин. Но почти всем (за исключением тех, о которых я даже не собираюсь задумываться) необходимо чувствовать себя Ланцелотом Озерным хотя бы две минуты в сутки.
По этой причине я мудро промолчала. Пускай Мельников себя поощущает таковым. От меня не убудет. Сейчас еще явится Волошин, и я окажусь под охраной королевских мушкетеров. Какая божественная картина: я — в длинном парчовом платье, а Мельников и Волошин в плащах с позументами. «Вы — под надежной охраной гвардии Ее Королевского Величества, баронесса Таня…» Бог мой, до чего приятно!
Правда, я с трудом представляла, как эти дылды заползут на коней. Но ничего. Справятся с Божьей помощью. В конце концов, защита прекрасных дам не может быть слишком легким делом.
Мой первый Ланцелот озабоченно смотрел в окно, явно заинтересовавшись белой «девяткой». Объяснить свой чрезмерный интерес к ней он явно не спешил. Наслаждался, так сказать, один. И ожидал кофе. Я поняла, что без кофе мне ничего не скажут. И, вздохнув, поплелась варить его.
Дабы варить было веселее, я включила свой маленький кассетник, выбрав из груды записей тарантиновские хиты. От музыки возлюбленного Тарантино душа моя приободрилась, я даже попробовала подпеть, но вышло неудачно. Во-первых, от простуды мой голос немного подсел и охрип. А во-вторых, я была слишком занята процессом изготовления кофе, чтобы отдаться пению на полную катушку.
Мельников был не дурак. Он кофе любил исключительно вареный в джезве. И на песочке ему подавай. Горячего песочку у меня не нашлось, и я использовала кирпич. Через пятнадцать минут кофе был готов, и я внесла его в комнату с улыбкой верной парии. Или гурии. Не помню, кто там у них в гаремах. Кроме евнухов. Евнухом я точно быть не могу. Потому как женщина.
Мельников встретил кофе и меня благожелательно. Когда он отпил первый глоток, я рискнула спросить:
— Так во что же я влипла?
Он помолчал, посмотрел на меня и ответил:
— В банду. В целую банду. Я все тебе расскажу. Только ответь — ты сейчас живешь одна?
— Нет, — покачала я головой, — у меня Волошин квартирует. И Марина Матвеева. А что?
— Слава Богу, — облегченно вздохнул Мельников. — Так мне будет за тебя спокойнее.
После этого он занялся кофе, игнорируя мой живой интерес. Я кашлянула, чтобы напомнить о своем существовании. Он вскинул на меня глаза и, вспомнив о моем присутствии, протянул:
— Ах, да…
После этого мне пришлось еще немного подождать. Потому что он еще чуть-чуть подумал и, наконец, сообщил:
— Тебя, наверное, собираются убить… Эти ребята шутить не любят.
Ой, как мило! Замечательное объяснение. Сразу все стало понятным. Голубым таким. Таким зеленым… Кажется, я начинаю злиться. И бесит меня мельниковское спокойствие. Впрочем, убивать-то собираются не его. Значит, ему можно оставаться в глубоком покое.