Жорж Сименон - Мегре колеблется
- Во всяком случае в том, что вы не говорите всю правду.
- Вы считаете мужа невиновным?
- Я не могу считать кого-нибудь виновным или невиновным априори.
- Однако вы меня допрашиваете так, словно...
- В чем упрекала вас дочь, когда я приходил за нею?
- Разве она вам не сказала?
- Я ее об этом не спрашивал.
Мадам Парандон снова усмехнулась. Губы сложились в горькую складку ей хотелось изобразить жесткую, презрительную иронию.
- Значит, ей повезло больше, чем мне.
- Я спрашиваю, в чем упрекала вас дочь?
- Если вы этого добиваетесь - пожалуйста! В том, что меня нет рядом с мужем в такой трудный момент.
- Она считает виновным отца?
- А если и так?
- И Гюс, наверно, тоже?
- Гюс еще в том возрасте, когда отец кажется божеством, а мать ведьмой.
- Когда вы явились в кабинет мужа, вы знали, что я там?
- Нет, я полагала, что вы не можете быть повсюду одновременно и надеялась застать мужа одного.
- И вы спросили его...
- Вполне естественно. В подобных обстоятельствах этот вопрос задала бы своему мужу любая жена. Вы видели, как он реагировал? По-вашему, нормальный человек стал бы топать ногами и изрыгать проклятия?
Почувствовав, что попала в цель, она раздавила сигарету о мраморную пепельницу и закурила новую.
- Если хотите еще о чем-нибудь спросить - я к вашим услугам.
- Вы уже завтракали?
- Не беспокойтесь об этом... А если вы сами проголодались...
Выражение ее лица менялось каждую минуту. Поведение тоже. Она опять стала светской дамой. Чуть откинувшись на спинку дивана и полузакрыв глаза, она потешалась над комиссаром.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В начале разговора с мадам Парандон комиссару приходилось сдерживаться. Но мало-помалу раздражение сменилось грустью. Он почувствовал себя неумелым и неуклюжим, отдавая себе отчет, как не хватает ему данных, чтобы успешно провести подобный допрос.
В конце концов он примостился на одном из слишком хрупких для него креслиц и, не выпуская из руки потухшей трубки, сказал спокойным глухим голосом:
- Послушайте, мадам. Хотя вам кажется , что я настроен по отношению к вам враждебно, это не так. Я всего лишь служащий, и моя обязанность отыскивать истину всеми имеющимися в моем распоряжении средствами.
Я еще раз задам вам тот же вопрос. Прошу вас подумать, прежде чем отвечать, взвесить все за и против. Предупреждаю, что если впоследствии будет установлено, что вы солгали, я сделаю из этого соответствующие выводы и попрошу у следователя ордер на арест...
Наблюдая за ней, Мегрэ не отводил взгляда от рук, выдававших ее внутреннее напряжение.
- Выходили ли вы из своей комнаты после девяти часов утра и ходили ли зачем-либо в направлении кабинетов?
Она и глазом не моргнула, не отвернулась. Как и просил комиссар, она не спешила с ответом, хотя ему было совершенно ясно, что она ничего не обдумывает - ибо раз навсегда определила свою позицию. Наконец она бросила:
- Нет.
- И даже не показывались в коридорах?
- Нет.
- Не проходили через гостиную?
- Нет.
- Даже случайно не заходили в комнату к мадемуазель Ваг?
- Нет. И могу добавить, что считаю эти вопросы оскорбительными.
- Я выполняю свой долг.
- Вы забываете, что мой отец еще жив.
- Это - угроза?
- Нет, просто я хочу напомнить, что вы не в своем кабинете на набережной Орфевр.
- А вы хотите, чтобы я препроводил вас туда?
- Не посмеете.
Он решил не разуверять ее. Ему случалось удить рыбу в Мен-сюр-Луаре и однажды ему попался угорь. Какого труда стоило снять его с крючка! Он скользил между пальцами, упал на травянистый откос и в конце концов улизнул в реку.
Но он пришел сюда не забавы ради. Он не рыбачил на удочку.
- Итак, вы отрицаете, что убили мадемуазель Ваг?
Опять рутина. Всегда одни и те же слова, и тот же взгляд человека, отчаянно старающегося понять другое человеческое существо.
- Вы же это знаете.
- То есть что знаю?
- Что убил ее мой муж.
- С какой стати?
- Я вам уже сказала. При состоянии, в котором он находится, совсем не нужны какие-то определенные причины... Я вам открою одну тайну, которую никто не знает, кроме меня. Муж признался мне в этом еще до нашей свадьбы... Он побаивался ее, очень долго откладывал... Тогда я не догадывалась, что он все время советовался с врачами.
Вы ведь не знаете, что когда ему было семнадцать лет, он покушался на самоубийство, считая себя неполноценным? Да. Вскрыл себе вены. А когда потекла кровь - перепугался до смерти и стал звать на помощь... сказав, что это получилось нечаянно.
Вам, конечно, известно, что означает склонность к самоубийству?
Мегрэ жалел, что не захватил с собой вино... То-то удивились Бол и Тортю, когда вернулись и нашли в кабинете бутылку Сент-Эмилиона... И, конечно, уже прикончили ее...
- Его мучила совесть. Он боялся, что дети у нас будут ненормальные... Когда Бэмби была маленькой, только начала говорить, с какой тревогой он следил за ее развитием!..
Может быть, она говорила правду. В ее словах несрмненно заключалась доля правды, но комиссар чувствовал какой-то пробел, какое-то несоответствие между ее словами и действительностью.
- Он одержим страхом болезни и смерти. Доктор Мартен знает об этом.
- Я виделся сегодня с доктором Мартеном. Казалось, удар попал в цель, но тотчас же к ней вернулась обычная уверенность.
- Он сказал вам об этом?
- Нет. И ему лаже в голову не пришло, что ваш супруг мог убить...
- Вы забываете о профессиональной тайне, комиссар... И вдруг перед ним словно блеснул какой-то просвет, но пока еще далекий, смутный...
- Я говорил по телефону с вашим деверем. Он в Ницце, на конгрессе.
- Это было уже после... происшествия?
- До.
- И что же он?
- Во всяком случае, он не счел нужным рекомендовать наблюдение за вашим супругом.
- Однако он ведь должен знать...
Она снова закурила сигарету. Курила она непрерывно, одну сигарету за другой, глубоко затягиваясь.
- Разве вам не встречались люди, потерявшие всякую связь с жизнью, с действительностью? Люди, которые выворачиваются сами перед собой наизнанку, как перчатка.
Поговорите с нашими друзьями - с нашими приятельницами, пусть они скажут - проявил ли муж интерес к кому-нибудь из них? Уступая моим настояниям, ему иногда приходится бывать с гостями, но при этом он почти никого не замечает, почти ни с кем не разговаривает... Весь уходит в себя...
- Скажите, пожалуйста, он сам выбирает знакомых?
- Это люди, с которыми мы должны встречаться По своему положению. Люди нормальные, ведущие нормальный образ жизни.
Мегрэ не спросил ее, что она называет нормальным образом жизни, считая, что лучше дать ей высказаться. А ее монолог становился все более назидательным.
- Прошлым летом, поверьте, он ни единого раза не был ни на пляже, ни в бассейне! Все время просидел в саду под деревом... То, что до замужества я принимала за рассеянность (представьте, вдруг он переставал меня слушать), впоследствии обернулось полной неспособностью жить с людьми.
Вот почему он уединяется у себя в кабинете, почти не выходит оттуда, а уж если выйдет - таращит на всех глаза, словно филин, ослепленный светом... Вы поторопились с выводами, мосье Мегрэ!
- Я хочу задать вам еще вопрос... Он был заранее уверен в ответе.
- Вы прикасались к револьверу со вчерашнего дня?
- А с чего бы это?
- Я жду не вопроса, а ответа.
- Нет.
- С какого времени вы его не трогали?
- Наверно, несколько месяцев... Я уже целую вечность не наводила порядок в этом ящике.
- Но ведь вчера-то вы мне его показывали.
- Ох, совсем забыла...
- А раз я брал его в руки, значит, там остались мои отпечатки поверх других?
- И это все, что вам удалось установить? Она смотрела на него так, словно ее огорчало, что Мегрэ такой неловкий, такой недотепа.
- Вы очень красочно рассказали мне про отчуждение вашего мужа, об отсутствии у него контакта с жизнью. А вот вчера еще он занимался у себя в кабинете чрезвычайно важными делами с людьми, которые в облаках не витают.
- А как по-вашему, почему он избрал специальностью Морское право? Ведь он ни разу в жизни не был на корабле, никогда не знал моряков... Все у него только на бумаге, все - в теории, ясно?.. И это еще раз подтверждает то, о чем я вам говорила и что вы никак не хотите принять во внимание...
Она вскочила и принялась расхаживать по комнате, словно это помогало ей собраться с мыслями.
- И даже его конек, пресловутая статья шестьдесят четвертая... Разве это не доказывает, что он просто боится - боится самого себя и старается себя успокоить? Он знает, что вы здесь и допрашиваете меня, - в нашем доме все известно, кто куда и зачем пошел. Знаете, о чем ему думается? О том, что нервы у меня не выдержат и я потеряю голову. Тогда подозрение падет не на него, а на меня... А попади я в тюрьму - он свободен.
- Минутку. Мне что-то непонятно. О какой еще другой свободе идет речь?
