Михаил Петров - Гончаров и женщина-убийца
* * *
"Милый мой Костя, снова они заставляют меня писать, а у меня уже нет ни силы, ни желания. Мне уже все равно, поскорее бы убили. Они говорят, чтобы ты, как только получишь письмо, ни секунды не мешкая, шел в банк и снял сто миллионов. Потом тебе нужно поехать в Антоновку, но не доезжая до деревни полтора километра с правой стороны будет полуразрушенный сарай. Там под ржавое ведро ты должен положить деньги. После того как ты уедешь и они убедятся, что приезжал ты один, они их заберут и меня отпустят. Они говорят, что письму можно верить только в том случае, если будет цела печать. Если печать сломана, тогда жди других известий. Ничего не говори милиции, а то они сразу меня убьют.
Валя".
* * *
Заскрипев зубами, я порвал письмо. Кажется, я принял долгожданное решение. Из-под кровати вытащил большую спортивную сумку и вытряхнул из нее меховой камуфляжный костюм, недавний подарок Ухова. Сам я не надевал его ни разу, но видел, как это делает Макс. Веревка вокруг пояса, кобура к ноге, нож в специальный карманчик, еще кобура за пазухой. Господи, как они ходят в такой амуниции?
Но почему не звонит Макс? С ним задуманное мной предприятие выполнимо легче. Кое-как собрав трубку, я позвонил ему сам.
- Он на задании, - сухо ответил голос дежурного, и я понял, что мне придется действовать одному. Это значительно снижало мои шансы, но медлить было нельзя.
Они следят за каждым моим шагом, и, если я не заеду в банк, встреча просто не состоится.
В Сбербанке снять все деньги мне не позволили, ссылаясь на их отсутствие (удивительная страна), пришлось ограничиться половиной, но для меня теперь это не имело значения. В четырнадцать часов я выехал на дорогу, ведущую в Антоновку. До нее было километров десять.
Мой план был примитивен и прост, поэтому я надеялся на успех. Сейчас я доеду до этого гребаного сарая. Покурив там пару минут, я выйду, сяду в машину и поеду в обратном направлении. Дорога пустынна, и никто не заметит, если я остановлю какую-нибудь задрипанную машину типа "Запорожца". Выкину из нее водителя и попрошу его отогнать мою "девятку" подальше, с глаз долой. Сам сяду за руль его машины и буду неспешно контролировать дорогу. Когда увижу остановившуюся возле сарая машину, то попросту прострелю ей скаты, и тогда голуби окажутся в моих цепких руках. Что и говорить, умен и дерзок господин Гончаров, к тому же коварен, как змей. Что будет потом, я представлял плохо, но "потом" на то и "потом", чтобы рисовалось оно неясно.
На горизонте показалось ветхое деревянное сооружение, очевидно, это и был намеченный пункт передачи денег. Сбросив скорость, я внимательно осмотрелся кругом. Пустынная дорога, безмолвное белое поле, и на нем черная отметина сарая, а в километре за ним чахлая лесопосадка. Лучшего места для намеченного действа не придумаешь. До строения расстояние метров сто. Я остановился строго напротив, несколько минут постоял, слушая тишину, потом вышел из машины и прошелся вдоль обочины, внимательно разыскивая возможные следы. Нет, все нормально. Снег оказался нетронутым. Поудобней пристроив пистолет, я побрел на свою Голгофу. Чем дальше я шел, тем муторнее становилось на сердце, хотя вроде бы оснований для этого не было никаких. Если не считать черных горластых ворон, вокруг не было ни души. Приблизившись, я понял, что сарай когда-то выполнял функции насосной станции, потому что из него торчало несколько труб, теперь почти скрытых под снегом. Вход располагался со стороны дороги, и здесь снег был девственно чист. По крайней мере, сюда никто не заходил со вчерашнего вечера. Я потянул отвратительно скрипящую дверь и на вытянутой руке просунул туда шапку. Никакой реакции, даже обидно. Водрузил шапку назад на бестолковую голову и уже смело вошел. Было бы гораздо лучше, если б я этого не делал. Я думал, что в сарае темно, но глубоко заблуждался, мириады празднично-ярких огней, словно воды Ниагары, стремительно обрушились на мою голову. Я упал, захлебываясь в этом праздничном море света и тьмы.
Естественно, я не помню, какой промежуток времени я пребывал в этом блаженном состоянии. Вывела меня из него дикая головная боль. Я застонал, но, услышав голоса, остатками разума понял, что самое лучшее в моем положении дышать в тряпочку. Меня обыскивали и при этом вели неторопливый, содержательный разговор. Мужчина и женщина. Оба голоса мне были смутно знакомы. Обыскивала баба, эх, если бы она была одна... то я бы все равно ничего не сделал, потому что лежал обездвиженной куклой.
- ...кажется, деньги принес, пересчитайте. Ствол, фонарик, нож, еще ствол, какие-то ключи, опять деньги. Ой, шеф, он, кажется, живой, с чего бы это? Вы так его навернули по голове, что слона уложить можно.
- Не болтай. Давай побыстрее, а по башке его перманентно бьют. Скотина, он принес только пятьдесят миллионов, но теперь все. Больше мы от него не получим ни копья, мертвые не любят платить. Ты все его барахло оставь при нем, лишние улики нам не нужны, а вот ключи от машины давай сюда, машину ты угонишь и где-нибудь бросишь.
Я не мог предпринять даже попытки к сопротивлению, в этом случае они наверняка меня добьют из моей же пушки. Оставалось одно - смиренным бревном неподвижно лежать перед мерзавцами, полагаясь исключительно на волю Божью. Но кто они? Оба голоса знакомы, что мужской, что женский, если бы не так кошмарно болела голова, то я бы непременно сообразил, кто эти поганцы. Ну да ничего, у меня еще будет время подумать об этом на досуге, когда мои губители отсюда уберутся.
- Пошевеливайся, Галя, надо уже сматываться, письма при нем нет, его дружки могут пойти по следу.
- Шеф, а может, на всякий случай вскроем ему вену, чтоб наверняка?
- Да ну тебя, только в крови измажешься, колодец метров десять, если даже он не свернет себе шею, так подохнет, поехали.
Слишком хорошего мнения я был о них, подумав, что меня оставят помирать собственной смертью, не на тех нарвался. Ребята привыкли работать чисто. Меня потащили по полу, и я слабо застонал, пытаясь сопротивляться, чем вызвал у них неудержимый приступ веселья. Когда мои ноги свесились над пустотой, я понял, что теперь-то отпрыгался навсегда. Прощай, раб Божий Константин. Аминь!
- Шеф, - чуть придерживая меня на краю, что-то вспомнила гадина, - а ведь он у нас юбилейный, с тебя шампанское! Константин Иванович, приятного вам полета!
Оказывается, жизнь бывает и после смерти. Это я понял через несколько минут после того, как меня столкнули в колодец. Правда, не так приятно, как на земле, но ничего, жить можно. Есть некоторые неудобства, но со временем можно адаптироваться. Первое неудобство - это кромешная тьма. Второе - полная скованность рук при совершенной свободе ног. Удивительное чувство невесомости, как будто материнские руки держат тебя над горшком, и такое же неторопливое покачивание и такое же всеобъемлющее умиротворение. Только вот ужасно давит под мышками и болит голова, но должны же быть на том свете какие-то лишения, тем более жизнь я прожил далеко не безгрешную... Интересно, как тут относятся к спиртному?
Самое неприятное в моем положении было то, что плечевые суставы казались блокированными намертво. Странные, однако, здесь порядки. Собравшись с силами, я сделал более решительное движение, а именно - подтянулся на немеющих руках. Что-то твердое, ледяное уперлось мне промеж лопаток, но и руки приобрели некоторую свободу, по крайней мере, я смог ощупать свои карманы и извлечь фонарик.
Первое, что я увидел, направив луч вниз, это множество скрюченных трупов... Лежали они от меня совсем недалеко, дно шахты находилось в каких-нибудь четырех-пяти метрах. От такого соседства настроение мое не улучшилось, тем более три верхних мертвеца еще не успели замерзнуть: в них я признал своих недавних знакомых, Ударника с товарищами. Видимо, не все при падении разбивались насмерть, потому что позы некоторых свидетельствовали о мучительной агонии уже после падения. Что и говорить, неприятным ремеслом занимались мои вымогатели. Но почему я не разделил ложе с прочими здешними обитателями? Места хватило бы всем, что же помешало мне?
Свет фонарика скользил по обледенелым бревнам колодца в поисках разгадки. И, только задрав голову кверху, я все понял. Узкая полка, вероятно предназначенная для насоса и электродвигателя, спасла меня от неминуемой смерти. И даже не она сама, а толстый металлический крюк, когда-то служивший для фиксации кабеля. Он был надежно приварен к краю мощного швеллера. Пройдя между моей спиной и уховским бушлатом, этот крюк меня спас, подцепив, словно жука на булавку. Все это отлично, но каким образом мне с него спрыгнуть, и притом вверх? Даже повернуться вокруг своей оси я не в состоянии. Размотать веревку я в состоянии, но без якоря она бесполезна. Черт возьми, не помирать же мне над грудой трупов! Это будет полный абсурд. Битый час я извивался ужом, пытаясь выбраться на поверхность, но все было безуспешно, мешала боязнь сорваться вниз.
