Эйлет Уолдман - Преступления в детской
Недвижимость именно это и значит — земли, дома, квартиры и тому подобное. В базе содержалась оценочная стоимость и история права собственности всей недвижимости в большинстве, если не во всех, районах страны. На калифорнийском рынке недвижимости подавляющее большинство активов лиц, получающих среднюю — и не только среднюю — заработную плату, тесно связано с их домами. Один из лучших способов выяснить, кто чего стоит — или даже единственный способ, если только вы не из ФБР или Налоговой службы и не можете поднять банковские счета — узнать, сколько денег этот кто-то вложил в свой дом.
На то, чтобы найти, в какой собственности имела долю Абигайль Хетэвей, почти не понадобилось времени. Кроме дома в Санта-Монике она владела восемью домами под аренду в восточном Лос-Анджелесе и тремя небольшими многоквартирными домами в Южном Центре и Уоттсе.[31] Как мило — изысканная мисс Хетэвей была трущобным землевладельцем. Или землевладелицей? Как бы то ни было, она получала плату за пользование некоторым количеством домов в определенно неблагополучных районах Лос-Анджелеса. Кроме того, ей принадлежало офисное здание на бульваре Уилтшир и несколько незастроенных участков в пригороде. Магнат недвижимости в шкуре воспитательницы детского сада.
Просматривая документ, полученный по запросу на ее имя, я обнаружила еще кое-что: большое владение на побережье Центральной Калифорнии. Скорее всего, ранчо, потому что в описании значилось «сельскохозяйственное использование». Старые калифорнийские семьи имеют привычку покупать обширные ранчо по всему штату. Самое знаменитое — «Сан-Симеон» Уильяма Рандольфа Херста,[32] но семьи вроде Хьюлеттов, Паккардов и Браунов до сих пор владеют своими фамильными «деревенскими» приютами. Похоже, Хетэвеи принадлежали к этому избранному классу.
Теперь предстояло выяснить, как Абигайль Хетэвей оказалась владелицей этого разнообразного имущества, и какова доля Дэниела Муни, если она вообще есть.
Прежде чем продолжить поиски, я встала и на цыпочках вышла в коридор. У двери Питера я задержалась, прислушалась к быстрому перестуку клавиш. Определенно, работа у него пошла быстрее. Я отправилась дальше, остановилась у двери Руби, приоткрыла ее и заглянула в полутьму. Она лежала на кровати, широко раскинув руки и ноги. Этот ребенок, безусловно, умеет использовать пространство. Я послушала, как она сопит во сне, улыбнулась, тихо закрыла дверь и поспешила в ванную. Размеры переполненного мочевого пузыря оказывали губительное воздействие на внутренние резервы моего организма.
Сделав свое дело, я вернулась к рабочему столу. Слава Богу, за время отсутствия меня не выкинуло из базы. Вернувшись к поискам, я начала с дома в Санта-Монике. Запись гласила, что его приобрели в 1983-м году Абигайль Хетэвей и Филипп Эссекс. Так, в 1983-м. Я быстро подсчитала. Ну ладно, не так уж и быстро, но я дитя «новой математики»[33] семидесятых и не виновата, что для сложения и вычитания мне приходится использовать пальцы на руках и ногах. А уж о графиках и вспоминать не хочется. Так вот, это было шестнадцать лет назад. Дочери Абигайль, Одри, на вид около пятнадцати. Получалось, что Филипп Эссекс — отец Одри и, возможно, первый из мужей Абигайль.
Женатые люди обычно приобретают недвижимость в совместное владение. Это значит, что у каждого есть право наследования — если один умирает, второй получает все. Дом принадлежал Абигайль. Что еще интереснее, на эту собственность ни один банк не имел права наложить арест. Значит, либо за дом полностью заплатили при покупке, либо ипотечный кредит уже погашен.
Поскольку Абигайль уже владела домом до того, как вышла замуж за Муни, он принадлежал ей и только ей. По калифорнийскому закону о совместном имуществе супругов каждый из них сохраняет владение любым имуществом, имеющимся на момент заключения брака. Пополам делится только то, что они заработали или приобрели за время брака. Дом принадлежал Абигайль, и, если только она не сделала его частью общего имущества, чего вряд ли можно ожидать от женщины, прошедшей через один или два развода, Муни, разведясь с ней, не получил бы ни кусочка.
Я поискала оценочную стоимость дома и присвистнула, прокручивая страничку. Ого. Именно по этой причине мы с Питером никогда не сможем купить дом в местечке вроде Санта-Моники. Дом Абигайль, конечно, милый, но определенно не роскошный, оценивался в два миллиона сто тысяч долларов. Да-да, все верно: два миллиона сто тысяч. И это всего лишь оценочная стоимость. Кто знает, сколько она могла бы за него выручить на открытом рынке.
Многовато. Я переключилась на страничку собственности на побережье. С правом собственности здесь еще проще. Имущество приобрел в 1914 году Александр Холл Хетэвей, и теперь оно принадлежало фамильному трасту Хетэвеев, во главе которого стояла Абигайль. Ранчо оценивалось в добрых двадцать шесть миллионов. Для Абигайль это хорошие вести, но для Муни ровным счетом ничего не значит. Унаследованная собственность законами о совместном имуществе не рассматривается. Если бы они развелись, он бы и тут ничего не получил. Хотя, видимо, он и после ее смерти ничего не получит. Я была почти уверена, что ранчо отойдет наследнице Хетэвеев — Одри.
Осталось выяснить, кто владел коммерческой собственностью — разными домами и участками, разбросанными по всему городу. Это было потруднее, но я все же сумела вычислить собственника. Как ни странно, оказалось, что Абигайль была единственным владельцем каждого из сдаваемых домов и пустых участков. Офисное здание на бульваре Уилтшир принадлежало некоему ООО «Абигайль Хетэвей», партнерству с ограниченной имущественной ответственностью. Переключившись на списки компаний, я ввела в строку поиска ООО «Абигайль Хетэвей» и вскоре получила список партнеров. Его единственным членом являлась Абигайль Хетэвей.
Я вернулась к документам по имуществу и провела какое-то время, выясняя последовательность передачи прав на разные здания. Все они были проданы Абигайль Хетэвей между 1989-м и 1995-м годами. Любопытно, что всю недвижимость, кроме офисного здания на бульваре Уилтшир и одного из пустых участков, Абигайль продала одна и та же организация — корпорация «Мунрейкер». Мунрейкер — это наверняка Дэниел Муни.
Попытавшись выяснить, из кого, собственно, состояла корпорация «Мунрейкер», я запуталась в замысловатой сети всяких партнеров, собственников и кредиторов и в конце концов сдалась. Чтобы найденное обрело смысл, мне нужен кто-нибудь с опытом в этой области. Я аккуратно загрузила нужные документы и сохранила их в файле «Мысли о животных».
Я поняла, как у меня болят шея и плечи, только когда вышла из Интернета и переключила компьютер в режим ожидания. Я размяла шею так, что хрустнули позвонки. Работа детектива изнуряет. И от нее хочется есть. Переваливаясь, я вышла на кухню, положила себе полную миску мороженого, полила его карамельным сиропом и выдавила из баллончика взбитых сливок. Я уже почти поставила баллончик обратно в холодильник, как вдруг меня обуяло внезапное непреодолимое желание. Я откинула голову, открыла рот и наполнила его сливками. Одновременно кашляя и глотая, я отправилась в постель вместе со своей легкой закуской.
Глава 12
На следующее утро, покормив Руби и усадив ее смотреть «Улицу Сезам», я устроилась за кухонным столом и прикинула, кто может помочь прояснить смысл того, что мне удалось обнаружить прошлой ночью. Мне нужен юрист, работающий с недвижимостью. К счастью, одним из плюсов учебы в Гарвардском юридическом колледже было то, что мои старые друзья и однокурсники удачно устроились на работу в хорошие правовые фирмы по всей стране, и если мне требовался совет юриста, найти его чаще всего несложно. К несчастью, в этом конкретном случае я смогла припомнить только одно имя — Джером Коли. Джером попал в Гарвардский юридический колледж через офис губернатора в Сакраменто, где он был одним из самых молодых пресс-секретарей, когда-либо там работавших. Еще раньше он был защитником в футбольной команде Стэнфордского университета и два года подряд попадал во «Всеамериканскую сборную».[34] Ему отчаянно везло. Закончив университет, Джером принял предложение о работе в Лос-Анджелесе, в известной местной фирме, и, насколько я помню, специализировался на операциях с недвижимостью.
Но тут имелась небольшая сложность: когда я училась на втором и третьем курсе, мы с Джеромом встречались, хотя наши отношения не зашли настолько далеко, как могли. Мы просто не подходили друг другу. Джером один из тех парней, чьи амбиции можно пощупать. Он абсолютно точно знал, как устроит свою жизнь. Почти всем он говорил, что его цель — стать сенатором от штата Калифорния, а мне доверил свою настоящую мечту — стать президентом. Я не особенно сомневалась, что он в этом преуспеет.
