Тиана Веснина - Двадцать три раны Цезаря
В комнату заглянула Берта.
— Я сказала, — быстро начала она, — что у вас больное сердце, что вы нуждаетесь в немедленной госпитализации. Вы можете сыграть приступ?
Роман, не мигая, смотрел на нее.
— Могу, — от волнения шумно сглотнув слюну, ответил он.
— Тогда возвращайтесь на место. И немного погодя начинайте.
Уманцева прошиб пот. Он пожалел, что никогда не участвовал в художественной самодеятельности.
Вернувшись на прежнее место, он постарался припомнить, как ведут себя люди, у которых бывают сердечные приступы. Но, как назло, все его друзья, знакомые, сослуживцы имели здоровое сердце. Тогда ему вспомнился какой-то фильм и он, внутренним зрением следя за актером, всплывшим в его памяти, стал повторять его действия.
Тяжело привалился к спинке стула, приоткрыл рот и принялся жадно глотать воздух, мысленно внушая себе, что должен мертвенно побледнеть. Затем приложил руку к сердцу, сморщился, склонив голову к плечу. Берта, что-то доказывавшая местному начальнику, обернувшись и заметив корчившегося на стуле Уманцева, бросилась к нему.
— Вам плохо? — наклонившись, спросила она.
— Да, — выдавил из себя Уманцев. — Сердце. Опять.
Берта выпрямилась и стала наступать на начальника. Тот сдался, махнув рукой. Берта тут же послала молодого человека из своей команды за носилками. А сама протянула Уманцеву валидол. Уманцев продолжал морщиться и тихо постанывать.
Молодой человек вернулся с двумя санитарами, которые в мгновение ока уложили Романа на носилки и с комфортом доставили на борт самолета. Там уже находилось несколько, по всей вероятности, тяжело раненых.
Роману предложили лечь на аккуратно застеленный голубой простыней матрас. Он лег и приказал себе не смыкать глаз до тех пор, пока самолет не взлетит. Это оказалось невероятно трудно. После обильного и вкусного обеда, после исчезновения постоянно гложущего ощущения опасности до головокружения хотелось спать. Но страх за алмаз каждый раз встряхивал погружавшегося в сон Уманцева.
«Неужели я вот так запросто окажусь не где-нибудь, а в ФРГ? Надо же, повезло. А я собирался сначала на остров, потом в Португалию, а потом… даже не знаю куда. А тут ФРГ. Здорово! И еще повезло, что познакомился с Бертой. Она знает русский, она поможет сориентироваться. А вдруг она из ГДР? Точно ли этот, как его, Виттенберг, в ФРГ? А если нет? — Уманцев стал припоминать известные ему названия городов федеративной и демократической республик. — Кельн — это ФРГ, Мюнхен — тоже, и Дюссельдорф, — вспомнив футбольную команду, добавил он. — Дрезден, Берлин — это ГДР. Черт возьми, а Виттенберг? По-моему, все-таки, ФРГ», — успокоился он.
По поведению команды он понял, что самолет готов к взлету. Последней на борт поднялась Берта и какой-то мужчина, по-видимому, самый главный. Уманцеву хотелось узнать, действительно ли они летят в ФРГ, но внутренний голос посоветовал ему не торопиться.
После взлета Берта подсела к Роману и попросила подробно рассказать его историю. Уманцев прикинул, что если они летят в ГДР, то встреча с сотрудниками из комитета Госбезопасности ему обеспечена. Если же они летят в ФРГ, то… В любом случае он решил честно рассказать все, что с ним случилось, умолчав лишь о некоторых не столь важных, с его точки зрения, моментах.
— Какой ужас! — не выдержала Берта, услышав о живом факеле. — Я все не верила, когда прочла о случившемся в газетах. Признаюсь, думала, что это очередная уловка КГБ, — она задумалась. — Это просто чудо, что вам удалось спастись. Ну, а дальше?
Уманцев продолжил, не забывая при этом корректировать свой правдивый рассказ.
— Ну что ж, — тяжело вздохнув, сказала Берта, когда он окончил повествование. — Отдыхайте. Мы еще побеседуем перед посадкой в Берлине.
Уманцев подскочил на своем матрасе.
— Где?
— В Берлине, — повторила Берта и удивилась, отчего он так встревожился.
Уманцев поторопился изобразить улыбку.
— А! Ну да!.. А я… я почему-то решил, что мы сразу в Москву.
Она похлопала его по плечу.
— Отдыхайте.
«Ничего себе, отдыхайте! — мысленно пробурчал Роман. — В Берлине меня сразу подхватят под мышки кэгебисты. Разденут, обыщут, начнут допрашивать до синевы в глазах. А как же алмаз? Да и мелочи алмазной у меня много. Неужели придется?.. — он почувствовал, как от страха у него похолодело внутри. — Ведь это опасно. Ведь можно умереть». — Но несмотря на грозившую ему опасность, он уже для себя решил, что сделает это. Нужно только было выбрать время, когда: сразу по прилету в Берлин или подождать до Москвы?
Решил, что по прилету в Берлин, так как был уверен — ребята в строгих костюмах его обязательно будут встречать. Едва Роман немного успокоился, придя к решению, как сон стал одолевать его, и сил сопротивляться уже не было. Последнее, о чем подумал Уманцев, это как бы не проспать, успеть сделать необходимое.
Роман проснулся и понял, что самолет идет на посадку. Он взволнованно приподнялся на локте, ища в салоне Берту, но ее не оказалось. Тогда он подошел к молодому человеку в форме.
— Берлин? — показывая рукой вниз, спросил он.
Тот сначала не понял, а потом отрицательно замотал головой.
— No, Cairo.
— А, — переведя дыхание, перехваченное спазмами страха, — протянул Роман и подумал: — «Наверное, на дозаправку. Тогда можно еще вздремнуть».
Когда самолет приземлился, Уманцеву вновь предложили поесть. Он не отказался. Особенно ему понравилась кока-кола. Она так ароматно щекотала в носу и цветом напоминала крепкий квас. А Роман почему-то думал, что она должна быть прозрачной, как минеральная вода.
Уловив момент, Уманцев попросил у молодого человека в форме иголку и нитку, показав, что ему надо зашить оторвавшийся нагрудный карман. Тот принес ему швейные принадлежности.
После дозаправки самолет взял курс на Берлин. «Эх, если бы на Бонн, — мысленно вздохнул Уманцев. — Ну да видно, не судьба!»
Узнав, что до посадки в Берлине остался час, Роман весь похолодел.
«Может, не стоит так рисковать? — вопрос несколько минут оставался без ответа. — Но тогда зачем все это было? Нет! Должен!»
Уманцев поднялся и пошел в туалет. Грустное было занятие комкать долларовые купюры и смывать в унитазе. «А вот если бы летел в Бонн… да, не повезло… там сразу почувствовал бы себя человеком свободным. Что при мне — то мое. А теперь!.. Доллары — в унитаз, алмазы — в собственный желудок, — человек прибывает в лагерь… социалистический. Там за него решают, что его, а что нет».
Роман ножницами вспорол нитки на поясе и вынул потемневший, точно от обилия впитанной им крови, алмаз. Затем расстегнул булавку, которой был пристегнут к трусам мешочек и высыпал на ладонь пригоршню мелких камней. Вздохнул глубоко и прерывисто и отчетливо услышал, как сжавшееся от нехорошего предчувствия сердце, сбиваясь с ритма, отсчитывает удары. Но обратного пути у Романа не было. Он аккуратно расправил на полочке заранее припрятанный им кусок целлофана и завернул в него свои сокровища. Вдел нитку в иголку и тщательно зашил его со всех сторон. Опустил голову, сосредоточился, затем глянул на себя в зеркало, по возможности бодро подмигнул своему отражению. Правда, с трудом верилось, что это именно он сам и есть. Потому что вместо привычной выбритой физиономии на него смотрел заросший, почерневший человек с ввалившимися глазами.
Подождав еще с полминуты, он взял пластмассовый стаканчик, налил из-под крана воды, поднес ко рту малоаппетитный на вкус целлофановый пакетик, положил его на язык, но увы… Он не мог его проглотить, сколько ни пил воды, сколько ни делал жадных глотательных движений.
«Господи! Что же делать? Отдать аккуратно упакованный сверточек прямо в руки ребят из органов? Да ни за что! — рассвирепел Роман. — Рот себе разорву, а проглочу!».
Лицо его окаменело от напряжения, глаза, замерев на одной точке, смотрели в зеркало, ничего не видя. Он вновь наполнил стакан, положил на язык пакетик… и проглотил. В тот же миг он увидел себя в зеркале: беспомощного, испуганного. «Ведь если станет плохо, придется признаться, что я проглотил алмазы. Операцию-то сделают, камни вынут, а меня посадят за сокрытие. А может, и не посадят. Может, некого будет сажать. И получит Ирка груз, как там он у них называется?.. За каким-то номером, что ли?.. А мой алмаз в любом случае прикарманят».
Он уже собрался открыть замок, но спохватился: «Нельзя заранее обрекать себя на поражение. Если я столько вынес и остался жив, значит, и все, что еще предстоит, выдержу».
Роман приосанился и вышел из туалета. Проходя мимо одного из раненых, положил рядом с ним ковбойский пояс Варичева и вернулся на свое место.
Как ни готовил он себя психологически к встрече с сотрудниками в неброских, но хорошо сшитых костюмах, они все равно появились неожиданно, заставив его внутренне содрогнуться.
