Леонид Словин - Зеленое море, красная рыба, черная икра
Так мы тянулись еще некоторое время один за другим, пока неизвестный водитель неожиданно не свернул к Нахалстрою. Мы проскочили центр неряшливой площади с «Парикмахерской Гарегина», с основополагающими жизненными вехами – роддомом и приютом для престарелых. «Москвич» сделал еще два-три поворота, и тут я его потерял.
Было темно. Я мгновенно прекратил преследование, главным было сейчас – точно установить свои координаты, тогда утром можно продолжить розыск.
Я выскочил из машины. Прошел вдоль улочки. Глиняные невысокие дувалы. Тусклый свет. Приземистые домики с прилепившимися к ним террасками. Сарайчики. Гаражи.
«Если я точно свернул за ним, машина должна стоять где-то здесь…»
«Второй тупик Чапаева» – значилось на табличке.
Я почти бегом вернулся в машину, включил зажигание.
Пятиэтажный жилой дом – с водной милицией и прокуратурой в угловом подъезде – не спал. Идя по двору, я слышал доносившиеся сверху отголоски детского плача, приглушенный смех.
Окна водной милиции были ярко освещены, словно там отмечалось торжество. Балюстрада водной прокуратуры выглядела тускло. В кабинете у Балы неярко горела настольная лампа.
– Прокурор области вас разыскивает, Игорь Николаевич… – объявил дежурный Баранов. – Он просил сразу ему позвонить.
– Что-нибудь произошло? – сросил я.
– Да нет. Все нормально. Повезли осетрину сдавать – пока не вернулись.
– Следователь приехал?
– Сказал, уложит детей и приедет…
Я поднялся к Бале.
В кабинете было тихо. Мой помощник что-то быстро записывал. Напротив, обняв ладонями виски, беззвучно раскачивался на стуле Вахидов. Я понял, что он молится. Или плачет.
Я включил верхний свет. Вахидов поднял голову. Передо мной сидел человек, увидевший за моей спиной собственную смерть.
Я поманил Балу на балкон.
– Что случилось?
– Парфенов в машине повел себя резко. Сказал, что Вахидова надо расстрелять, как Умара Кулиева, потому что это экономическая диверсия – спекулировать осетриной, когда простой народ голодает…
– Ну и подонок!
– Вахидов понял, что начальство от него открестилось. Сделает козлом отпущения… Сейчас он все рассказывает…
– Все?
– Или почти все. Как выручал начальство. А заодно набивал карманы себе и им… – Бала выражался в не свойственной ему решительной манере. – По указанию областных властей он на протяжении ряда лет закупает у браконьеров икру и красную рыбу… Причем в большом количестве. В последнее время он приобрел двести пятнадцать килограммов приготовленной кустарным способом паюсной икры…
– И куда икра пошла дальше?
– На стол к узкому кругу лиц. На подарки. В Москву.
– А что руководство комбината?
– Оно – в курсе. Все оформляется через орс…
– А указания?
– Только устные. Ни письменных распоряжений – ничего! Собственно, мы как следует и не поговорили… Очень много звонков. Я не беру трубку, тогда звонят дежурному. Областной прокурор, директор сажевого комбината – все уже знают – Парфенов будто бы обвинил нас в провокации… Смешно!
Смешного было мало.
Бала не представлял себе людей, против которых мы выступили, и последствий нашего противостояния. За нечто совсем невинное по сравнению с этим я в один момент оказался по другую сторону Хазарского моря.
– На обыск к Вахидову уехали?
– Да. Хаджинур и обэхээсник. Сразу же, как мы вернулись.
– Бураков не приезжал?
– Его не нашли. Полковник Агаев в командировке.
– Сделаем так, Бала… Сейчас ты отсюда уедешь. – Он удивленно посмотрел на меня. – Тут нам не дадут работать. Перевезем Вахидова на пристань… – Несколько дней назад полковник Эдик Агаев уступил нам часть причала, где мы могли поставить свой катер. Там же у нас было небольшое помещение со столом и несколькими стульями. – Магнитофон у тебя на месте? – Я знал, что он держит в столе портативный магнитофон и кассеты.
– Тут.
– Возьми с собой. Обязательно запишешь его показания… – Я спешил, нервозность моя передалась Бале. – Будешь продолжать без меня. Я приеду, как только освобожусь…
Вахидов, не слушая наш разговор, тягуче-безмолвно раскачивался на стуле.
– Пойдемте с нами, – сказал я. Он покорно поднялся.
Мы пошли к дверям. Бала хотел выключить свет, но я предупредил:
– Не надо. Только дверь запри!
В приемной я нашел ключ от черной лестницы, незамеченные, мы спустились вниз.
– Сюда? – Бала показал на бежевую «Волгу» Вахидова.
– Пусть стоит. Я отвезу вас сам.
Едва я вернулся, как в коридоре раздались шаги. Последним движением я выгреб из сейфа кучу бумаг, бросил на стол. И тут же кто-то без стука властно распахнул дверь.
– Могу?
На пороге стоял круглощекий, спелый, как наливное яблоко, зампредисполкома Шалаев, который еще на днях интересовался, не задерживали ли мы браконьеров с икрой. За ним выступал собственной персоной прокурор области Довиденко – длинный, под потолок, колосс на бог весть уж каких там ногах.
На Довиденко была «генеральская» – государственного советника юстиции – форма. Непонятно, почему он оказался в ней в столь поздний час. Может, надел специально? Чтобы покрепче надавить?
Кто-то третий – невидимый мне – подергал дверь кабинета Балы, но, решив, что она заперта изнутри, отошел.
– Вот он, возмутитель спокойствия!.. – вполне дружески, даже радостно приветствовал меня Шалаев. Небольшого роста, в отличие от Довиденко, он производил впечатление человека сильного и крупного, с крутыми, как у зубра, плечами и короткой шеей. – Навел, понимаешь, страху на всех, а сам сидит тут со своей макулатурой… – Он показал на сваленные в беспорядке бумаги.
– Дежурный передал тебе, чтоб позвонил? – сухо спросил Довиденко. – Может, забыл? С ним станется…
Я успокоил его:
– Передал.
– А чего не звонил?
Он хотел, чтобы я четко определил позицию. «Не дозвонился», «У тебя было занято», «Извини»… Мне простилась бы любая ложь, потому что за ней стояло отступление, нежелание портить отношения с местной властью, покорность, капитуляция.
– Не позвонил – и все! – сказал я.
– Как это? «Не позвонил – и все»? – попер Довиденко.
– Ну так. Как ты слышал…
Я с ходу сломал его представления о каких-то отношениях, которые будто бы связывают нас крепче, чем наши обязанности перед законом, перед совестью. Перед элементарной порядочностью.
– Да я!.. Да ты знаешь!.. – От моей наглости Довиденко даже потерял дар речи.
– Пошел ты! Знаешь, куда…
– Бросьте вы, мужики… – Шалаев просунулся между нами. С его круглого смешливого лица не сходила терпеливая, ласковая улыбка. – И ты тоже хорош! – Он обернулся ко мне. – Мы к тебе в гости в первый раз… А ты? Разве гостей так встречают?
В ту же минуту, словно по волшебству, в дверь постучали. Баранов внес на подносе заварочный чайник, ложки, чашки, тарелочку с миндалем и изюмом. Откуда-то появилась бутылка «Кер-оглы». Дежурный проворно разлил по чашкам коньяк, сунул в каждый чайную ложечку, как в чай, пожелал нам приятного аппетита и неслышно удалился.
Я узнал школу Эдика Агаева.
– За встречу, – Шалаев поднял чашку, предварительно убрав из нее ложку. – За успехи. И служебные, и личные.
Шалаев не опустился до разговоров о квартире для прокурора, как это сделал до него незадачливый зампред Рыбакколхоз-союза, и даже не упомянул о Парфенове.
– Непорядков много. Не все идет, как хотелось бы…
Он оказался хитрее и дипломатичнее прокурора – он понял меня сразу и теперь пытался переориентировать дубоватого, прямолинейного Довиденко.
– Но надо друг другу помогать. Интересы-то у нас одни.
Так? Надо всем вместе. Тогда, может, что-то и получится… – Он допил чашку. Мы с Довиденко только пригубили. – Что нам делить?
Мы немного еще поговорили. Шалаев взглянул на наши чашки с коньяком, на часы, поднялся.
– Ну, вы тут сами, мужики. Если что надо, мы всегда поддержим, только чтобы для дела хорошо…
Я проводил Шалаева вниз. Когда я вернулся, Довиденко ждал меня в приемной, глядя на закрытую дверь в кабинет Балы.
Из-под двери моего зама тянулась узкая светлая полоска. Я включил свет в приемной, и она исчезла.
Мы вернулись ко мне в кабинет.
Несмотря на то что Довиденко приехал специально, чтобы со мной поговорить, начало разговора у него не было готово. Слишком долго действовал он и жил только либо как начальник, либо как подчиненный. Обе эти позиции сейчас не годились.
– Какие у тебя силы, чтобы раскрутить это дело с рыбой? – Довиденко, наконец, решился.
– Не густо, – признал я. – Нас всего трое.
– Следователь у тебя один?
– Один.
– Еще у Агаева один, – задумчиво сказал Довиденко. – Да еще двое оперативников.
– Трое. Один в ОБХСС.
– Да-а…
Он вынул расческу, несколько раз тронул макушку, где уже намечался заметный отлив волос, продул зубцы и, не глядя, сунул ее назад, в карман. Несмотря на генеральские отличия, он был похож на начальника станции, принарядившегося к встрече поезда с делегатами.
