Андрей Ветер - Случай в Кропоткинском переулке
Валентина Терентьевна Юдина сидела около стола, сильно согнувшись, глядя куда-то в пол. Иногда она поднимала глаза и смотрела на руки капитана Тамаева, неторопливо перебиравшего фотографии Антона Юдина. За её спиной поднимались до потолка книжные стеллажи, стояли полные собрания сочинения Ленина, Короленко, Маяковского, Пушкина, Диккенса и отдельные книги других известных авторов, теснились многочисленные журналы, в углу комнаты лежали одна на другой кипы перевязанных газет. На старинном шкафе, под самым потолком, Тамаев углядел стопки книг с пурпурным переплётом и золотистым тиснением «Сталин».
— Вот портфель, — она чуть двинула ногой тяжёлый школьный ранец, стоявший около стола.
— Что там, Валентина Терентьевна? — спросил Тамаев.
— Журналы всякие, вырезки из газет, открытки, фотографии.
Тамаев поднял старенький портфель и взвесил его в руках:
— Тяжёлый.
— Что вы сказали?
— Тяжёлый! Много ваш сын собрал вырезок.
— Антон с этим ранцем ещё в первый класс ходил. Он аккуратный у меня был, вещи берёг, не чета другим ребятишкам.
— Валентина Терентьевна! — громко позвал Тамаев. — Вы часто разговаривали с сыном о Финляндии?
— Он любил поговорить о том, что надо к родственникам уезжать. Меня не слушал, не понимал…
Она замолчала и увидела перед собой сына.
Антон сидел в белой рубашке, только что выбритый и причесавшийся на аккуратный пробор. Он собирался к кому-то на день рождения.
— Мама, жизнь не должна быть такой!
— Какой «такой», сынок?
— Вот такой, — он ткнул пальцем в окно, — серой! В этой стране жить нельзя! Разве ты не видишь, что во всём мире люди живут иначе! Лучше живут! Красивее живут!
— Это одна лишь видимость, сынок. Видимость.
— Вспомни, какие подарки привезли нам из Финляндии!
— Это было так давно, Антоша, что я уж и не помню.
— Зато я помню. Нам тут ни за какие деньги не купить таких вещей. И это не видимость, мама, это явь.
— Не в этом счастье, сынок. Если бы тебе довелось пережить военное время…
— При чём тут военное время? — Антон резко поднялся, выведенный из равновесия хорошо знакомыми словами матери. — Почему надо всё время талдычить одно и то же? Военные годы! Трудности восстановления! У нашей страны было так много врагов! Да мне плевать на всё это! Мне плевать на то, что было раньше, мама! Меня интересует сегодняшний день. А сегодня мы ни с кем не воюем! Разве ты не видишь, что государство держит тебя на голодной пайке? Всех нас держит на голодном пайке!
— Не говори так. Ты не знаешь, что такое голод.
— А я и не должен знать этого. Никто не должен знать, что такое голод. У нас огромная страна, у нас до черта всяких богатств, а мы живём не лучше отсталых африканских республик. Но там хотя бы бананы растут сами по себе, а у нас ничто само не растёт, у нас за всё надо биться в социалистическом соревновании! Почему нас приучают к постоянной войне против кого-то и за что-то? Я не хочу воевать! Я не желаю сражаться! Я хочу просто жить и наслаждаться! Я молод и умён. У меня есть право на счастье.
— Счастье нельзя познать, не испытав трудностей.
— Чушь! Какая это чушь! — он стукнул кулаком по столу. — Ты думаешь, что на Западе все проходят через трущобы и через безработицу? Нет, не все! Вспомни наших родственников. У них всегда был свой дом, они никогда не жили в коммуналке.
— И они всегда тяжело работали. С неба им ничего не падало.
— А ты разве легко работаешь? Небось, потруднее приходится, чем им! А что ты имеешь в результате? Шиш с маслом!
— Антоша, ты пойми… Финляндию поддерживало множество стран. У них же целый капиталистический лагерь. Они друг за друга стоят, когда надо против нас ополчиться. А нашей стране всё на собственном горбу пришлось вытаскивать.
— А страны социалистического лагеря разве не друг за друга?
— Сынок, это совсем другое. Они же на пустом месте появились после войны. Советский Союз всем должен был помогать, поэтому так мало средств для себя оставалось… То очень нетерпелив, Антоша. Но я уверена, что ты увидишь лучшую жизнь. Скоро у нас всё наладится.
— Да, я увижу лучшую жизнь, мама! Только не здесь, а в Финляндии. Я уеду туда! Туда! Я не хочу дожидаться какого-то абстрактного светлого будущего здесь. Я не верю, что здесь что-то изменится. Здесь только слова, слова, слова. Бесконечные комсомольские собрания, субботники, лозунги… И грязь на улицах! Мне надоела грязь!
— Антоша, сыночек, но ведь если только возмущаться грязью, как это делаешь ты, то грязь-то никуда не денется. Надо трудиться, надо хотеть трудиться. Если бы ты видел, как нам тяжело приходилось перед войной с фашистами, как мы голодали… Но мы выстояли, мы вынесли всё, что на нас обрушилось… Если бы ты видел ту нашу жизнь, то понял бы, насколько сейчас всё налажено и благополучно.
— Разве это налажено? — фыркнул он. — Вот у финнов налажено.
— Нам во время Финской войны никто не помогал, а финнов поддерживали немцы, стеной за ними стояли! И после войны нам никто не помогал, сынок.
— Опять двадцать пять! Ну что ты заладила, мама! — Антон повернулся, чтобы выйти из кухни.
— Потому что мы тридцать лет после войны сами выкарабкиваемся! — почти закричала Валентина Терентьевна. — Мы социализм строим! И другим помогаем строить его! Я-то знаю, чего это стоило нашей семье, сколько крови и пота ушло на то, чтобы ты сейчас мог в этой белой рубашке в гости пойти! А ты думаешь, что всё само по себе в руки даётся? Вот у них там, на Западе-то, думаешь, все в потолок плюют, а денежки сами капают? Нет, Антон! Нет! Там жесточайшая эксплуатация! Там трудиться надо поболее, чем здесь!
— Не рассказывай сказки, мама. Мы тут живём хуже, чем рабы в Древнем. Риме!
— Не смей так говорить! Не смей! Ты ещё даже не работаешь, даже не попробовал работать! Ты не рубля домой не принёс, а уже смеешь рассуждать!
— А ты меня не попрекай, мама! — закричал он в ответ. — Я и не мог работать, потому что я в школе учился!
— А в капиталистическом мире ты бы давно газеты продавал или машины мыл бы, а не знаний набирался в школе! — выпалила она.
— Ты меньше слушай, что тебе на партсобраниях втюхивают! Можно подумать, что у них школ нет.
— Есть, но за это деньги надо платить. При капитализме за всё надо деньги платить! И не смейся, Антон, прекрати зубы скалить! Не смотри на меня, как на дурочку. Я знаю, что говорю. Я жизнь прожила! Полную жизнь! Непростую жизнь! Но честную и потому счастливую жизнь! А ты хочешь звёзды руками ловить! Да кому ты нужен там, в Финляндии!
— Уж кому-нибудь буду нужен, — убеждённо отрезал сын. — Я школу с отличие окончил. Мои знания дорогого стоят!
— А где ты эти знания получил? В Советском Союзе! Что ж ты так хвалишься своими знаниями, если страну, которая обучила тебя, не любишь? За что же ты так не любишь родину?
— За серость!
— Господи! Что ты говоришь, Антоша! Да как у тебя язык-то поворачивается! Неужто ничего тебе не нужно, кроме жвачек и ярких этикеток?..
Валентина Терентьевна закрыла глаза и тяжело вздохнула, опустив голову на руки. Воспоминания о спорах с сыном разрывали её сердце.
— Вам нехорошо? — спросит капитан Тамаев.
Она кивнула.
— Хотите, я приду завтра? — предложил он.
— Завтра легче не будет. Да уж и рассказывать особенно-то нечего… Тянуло Антона моего туда, — она качнула головой, указывая за окно. — Болезненно и наивно тянуло. Он не понимал, что там такая же жизнь, просто более ухоженная… Не понимал он, не хотел понимать… Но разве могла я предположить, что он решится на побег? Ох, какой позор на мою голову? Какой стыд… Как же я людям в глаза смотреть буду после этого?
МОСКВА. ВИКТОР СМЕЛЯКОВ
Смеляков пришёл на занятия раньше обычного и, сидя за столом, проглядывал конспекты по спецподготовке. В коридоре смена готовилась к заступлению на службу, замполит чеканным голосом зачитал сводку.
— В ночь на 15 апреля этого года из ИТК № 1 села Чернокозово Чечено-Ингушской АССР самовольно оставил место прохождения службы старший инспектор лейтенант внутренней службы Юдин Антон Викторович, 1950 года рождения, уроженец города Петрозаводск. Его приметы: на вид 25–30 лет, среднего роста, нормального телосложения, волосы светло-русые, лицо круглое, глаза голубые. Особая примета: над правой бровью шрам около двух сантиметров, полученный при падении с лыж в 1965 году. При задержании соблюдать осторожность. Юдин вооружён пистолетом Макарова с двумя обоймами.
«Почему? Зачем? — размышлял Смеляков — Ну вот что могло этому лейтенанту не понравиться? Он пятидесятого года, на четыре года старше меня, уже не пацан. Служил, служил и вот на тебе — дезертировал. И ведь был у него какой-то повод, какая-то причина…»
— Привет, Витёк, — в комнату вошёл Сытин. — Ты чего сегодня так рано?
![Хью Пентикост - Убить,чтобы остаться [Город слухов. Дом на горе. Уберегите ее от злого глаза. Убить, чтобы остаться]](/uploads/posts/books/160154/160154.jpg)
