Марина Серова - Коллекционер женщин
— Детей Таня больше не могла иметь, муж ее бросил…
Значит, мужа нет. Не выдержал, бедный человек.
— …И осталась наша Танечка совсем одна… Ну, пить начала. Сначала понемногу, потом…
Значит, сначала помногу.
— Сошлись как-то с Голубковым — не знаю даже, как. Он ее совсем споил.
Хорошо сказала: «совсем споил».
— Ну, потом узнала, что Виктор здоров, счастлив, женился удачно…
Не без вашей, надо думать, помощи, сударыня, до мадам Тимошенко дошла сия информация.
— Потом у Баргомистровых появились дочки-близняшки…
Настя неторопливо, с длительными перерывами вела свое повествование к логическому завершению, а у меня в голове вертелось одно, совсем не деловое: ай да покойничек! Везде успел «поработать», на всех «фронтах», царствие ему небесное, грешнику.
— И что же ваша сестра?
Театральный вздох.
— Они ведь соседи — Голубков с Витей…
— Я уже догадалась.
— Ну вот. Таня быстро узнала, кто за стенкой живет. С Голубковым-то часто пили… И денег он при ней ходил занимать.
— К Баргомистрову?
— Вообще — по соседям… Он во всем виноват! — неожиданно вспылила моль. — Он, Васька. Вот и пусть теперь за Таньку сидит. Он ее споил — пусть он и отвечает.
— Сударыня, это не наше с вами дело — вместо кого или за что арестовали Василия Семеновича. Нас — а особенно доблестную милицию в лице Дмитрия Дмитриевича, — я кивнула в сторону стража порядка, — в данный момент интересует ваша возлюбленная сестрица.
Дим Димыч в углу приложил к груди пятерню и с достоинством поклонился.
— Вы рассказали почти все, Настенька, — продолжила я. — Осталось самое главное: кому помешал несчастный Витя Баргомистров? Чего ради испачкали в крови прекрасный старинный подсвечник?
— Ну… — протянула моль свое обычное. — Ну, Таня — она…
— Я помогу, — вставил Дима «нежный» глас в наше «грубое» женское щебетание.
Белова вздрогнула.
«Моя милиция» молодец: сидит-сидит в темном углу безмолвным монументом; только к этому памятнику привыкнешь — а он как рявкнет! «Страшно — аж жуть!»
— Дама задумала страшное…
За окном — давно уже ночь; про свет мы почему-то не вспомнили, и Димин вывод в темной комнате прозвучал жутковато. Даже мне стало не по себе.
— Ты считаешь, это преднамеренное убийство? — громко, чтобы разрядить обстановку, спросила я.
— Думаю, да, — буркнул страж порядка.
Правильно поет Юрий Антонов: «Берегитесь женщин, женщин берегитесь!» Женщина — такой зверь… непредсказуемый — она на все способна. А обиженная женщина — тем более. Что ей стоит стукнуть неверного любовника по голове антикварным канделябром! Минимум усилий и минимум затраченного времени. Леди даже перчатки кожаные не забыла надеть, чтоб отпечатков пальцев не оставить.
Непонятно только, почему мужчина не сопротивлялся…
— Нет-нет! — торопливо возразила моль бледная. — Совсем не преднамеренное! Это случайно вышло.
— А вы откуда знаете? — строго осведомился невидимый Дима.
Что-то ты, радость моя, разговорился.
— Я знаю, Таня говорила… Я расскажу…
Угадайте, что последовало далее, любезные господа? Слезы, хлюпанье носом и тяжкие вздохи. Можно расслабиться (не выйдет) и передохнуть. Где мои сигареты — разве найдешь в темноте? Все время были под рукой…
…Успокоившись, Настя заговорила без приглашения — сразу наконец-то и без предисловий, на удивление твердым голосом:
— Тринадцатого Таня приходила к Голубкову. Утром он занял у Виктора денег; ну, выпили, добавили… Весь день сидели.
Ничего себе!
— Потом Васька уснул, а Таня собралась домой: не караулить же его, пьяного… Оделась…
— …надела перчатки, — дополнила я.
— Да. Оделась, приоткрыла дверь… я так подробно — потому что сестра рассказывала…
Таня приоткрыла дверь и увидела Ксеню — та к ней спиной стояла, ждала, когда Виктор ей откроет. Ну, Витя впустил ее…
— Ксению Вадимовну, — уточнил Дима со своего места в темном углу.
— Ну да. Но вы примите во внимание: Таня — она же… она с утра с Васькой…
— Простите, перебью вас, Настя. При чем здесь Королева?
— Ну как же, Ксеня пришла к Виктору, — затараторила моль (бледная или нет — в темноте не видно), — сестра их увидела; она была не совсем в себе… то есть совсем не в себе… то есть не очень трезвая… Ну и, знаете, вспомнилось всякое…
Допустим. Значит, товарищ Баргомистров пал жертвой «воспоминаний». Интересно.
— Честно говоря, я думал, что план отмщения был разработан до мельчайших деталей, — заявил «страж-невидимка».
— Нет-нет, не было никакого плана. Таня говорила, что ей просто захотелось рассказать Вите про свою жизнь… Они так давно не виделись…
Ах, как печально.
Отчего-то «про жизнь» тянет рассказывать исключительно на пьяную голову.
— И что же дальше?
— Таня стояла за дверью. Голубков спал и ничего не слышал. Он ни в чем не виноват, конечно, но пусть лучше его осудят, чем мою сестру.
Ну разумеется! Сестру-то жалко, а беспризорного алкоголика Ваську — нет.
Кстати, а почему вездесущая Анастасия Игнатьевна ни словом не обмолвилась о визитах странной дамы к мистеру Голубкову? Тем более что теперь о «пропитой» супруге распространялась довольно долго. Впрочем, я про родственников Василия Семеновича спрашивала — о них мне и дали полный ответ.
Ладно, теперь это уже неважно.
— Итак, Татьяна Тимошенко терпеливо ждала, когда же наконец госпожа Королева соизволит покинуть гостеприимный дом Баргомистровых.
— Было слышно, как Ксеня и Виктор опять выясняли отношения, — продолжала мадемуазель Белова. — Таня говорила — это ее совсем не интересовало…
— И тем не менее она продолжала стоять и слушать. Вместо того чтобы спокойно отправиться домой и последовать примеру Голубкова: лечь спать.
— Потом сестра увидела, что Ксеня вся в слезах…
А может, их и не было, слезок, — сплошные домыслы.
— …выбежала из квартиры Баргомистровых…
То есть наконец-то убралась с глаз долой.
— …Ну и вошла.
Стоп! Неправда, милая леди.
— Помнится, Ксения Вадимовна говорила, что она, уходя, хлопнула дверью.
«Домохозяйка и гувернантка» покачала головой.
— Нет. Замок был на предохранителе.
— Ну хорошо. Пусть так. Ваша сестра вошла — и?..
— Таня говорила потом, что Баргомистров был зол как черт.
А Королева утверждала: как собака.
— Ну, удивился, конечно, откуда взялась бывшая жена. Но ведь Таня к нему — со всей душой!..
И с пьяными слезами.
— Сестра стала рассказывать, как сложилась ее жизнь… вернее, совсем не сложилась… Про дочку сказала. Он рассердился еще больше: почему не сообщила о ее рождении… В общем, разговора не получилось.
Было б удивительно, если бы случилось обратное.
— Таня, в конце концов, тоже разозлилась и перестала себя контролировать…
Ах, она, оказывается, до сих пор контролировала себя!
— …ну и не удержалась.
— Пристукнула бывшего любовника подсвечником, — уточнил Дима.
Страж порядка вечно вклинивался в разговор, когда меньше всего этого ожидаешь.
— Нет, друг мой, только обвинила во всех смертных грехах, — возразила я моей милиции.
— Да, — подтвердила моль.
— Что — да? — одновременно спросили мы с Димой.
— Таня заявила, что во всех ее несчастьях виноват Виктор, что он сломал ей жизнь… ну и все такое. Но сестра же, сами понимаете, была… это самое…
— Понимаем, — успокоила я.
— Баргомистров сказал: «Иди домой, проспись, после поговорим». Или что-то в этом роде. И — Таня рассказывала — отвернулся, встал к ней спиной. Ну, сестра и…
— На этот раз пристукнула, — удовлетворенно произнес Дима.
— Виктор, конечно, не ожидал удара…
Почему, интересно? Может, специально маковку подставил? Скажете же вы иной раз, сударыня!..
— В общем, муж Маргариты Вадимовны скончался на месте, и ваша сестра мгновенно протрезвела…
— Не совсем…
— Правильно. Иначе избавилась бы от канделябра. Кстати, Голубкову велено было нацарапать в «добровольном признании», что он сей компрометирующий предмет утопил. Почему же эта мысль не посетила Татьяну? Уж если она пришла в голову майору Смолину…
— Кому?
— Да есть такой… «обвинитель».
— Таня, полегче, пожалуйста, — подал голос Дима.
А я и забыла совсем, что Анатолий Алексевич есть непосредственное (ничего подобного — очень даже «посредственное») начальство «моей милиции».
— Извини, Димочка. Не знала, что на святое замахнулась. — И, не давая стражу порядка времени для ответа, обратилась к мольке: — Итак, Настя, — мы отвлеклись, — почему же подсвечник не оказался в Волге?
В углу обиженно засопели и затихли.
— Не удалось, — объяснила мадемуазель Белова. — На набережной было много народу.
