Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола
Мисюрь и Лавр каменный мешок тогда разорили полностью, но следов драгоценностей Марины Мнишек не нашли, под их кирками развалились полуистлевшие кости человеческого скелета. И кто был тот узник, осталось вечной тайной. Лавр отметил в заветном пергаменте, доставшемся ему от прадедов, тот тайник жирным крестиком и огорчился. Но тогда они только начинали совместные поиски, и впереди их ждало множество таких неудач и огорчений. А у Лавра еще целы были обе руки, и крепкие ноги держали могучее тело. Он не думал, не гадал, что скоро едва не погибнет под завалом. И, конечно, не подозревал о том, что настанет время, и его в подземных поисках сменит зеленоглазая жена Мисюря, которой из-под земли однажды выбраться живой не удастся, хотя удача улыбнется ей перед самой смертью бесценной короной непризнанной царицы.
Вот к тому, помеченному в пергаменте когда-то Лавром, разоренному каменному мешку, и вел бандитов Мисюрь. Тайника не было, но в стенах остались крючья, к которым в древности подвешивали узника цепями. Не на них ли теперь мучается его Донат? Вот что запало в голову Мисюрю. Крутился же возле Рожина Пашка Дубок. Этот юнец – проныра известный! Не раз гонял его Мисюрь от лазов и спусков в подземелья кремля. Мог и проследить за ним, мог и сам добраться со своей кодлой. А теперь выдал все секреты этим бандитам, дорогу указал. Надеялся Мисюрь выручить сына.
За поворотом, как и предупреждал Мунехин, воздух заметно посвежел, чувствовалось его движение, и сразу непонятно куда подевалась духота, исчезла испарина с лиц, спокойнее забились сердца. Мисюрь скомандовал свистком остановку, и все повалились с ног. Даже Рожин, не подававший признаков усталости, и тот присел, тяжко переводя дух. Мисюрь выключил фонарик.
– Дай свет! – заорал отчаянно Хрящ. – И так, как в могиле!
– Зачем выключил? – подал голос и Ядца.
– Тише! – прикрикнул Рожин. – Беречь батарейки надо.
– Взяли же с собой про запас! – снова взвился Хрящ.
– Закрой глаза, будто спишь, – только и ответил ему Рожин, и больше никто не посмел возражать.
В гнетущей тишине и кромешной тьме, не двигаясь поначалу, каждый приходил в себя от изнурительного перехода по узкому туннелю подземелья. Когда очухались под легким дуновением потока свежего воздуха и задышали спокойнее, начали шевелиться. Рожин ткнул рукой в одну сторону, в другую, былой тесноты в пристанище не ощущалось. Он включил свой фонарик, обвел желтым лучом пространство вокруг себя. Они находились на полу небольшого просторного помещения квадратной формы, где можно было свободно перемещаться, не мешая друг другу, всем пятерым. Как ни шарил он лучом света по своду, источника поступления воздуха не нашел.
– Здесь и жить можно, – мрачно сплюнул он под ноги.
Никто не оценил его юмора.
– Далеко до короны еще? – спросил он Мунехина.
Тот неопределенно пожал плечами:
– Как идти будем.
– Отдышимся, побежим.
– Тогда скоро.
– Дальше пойдем в другом порядке.
– Мне все равно.
– Я с сосунком за тобой. Хрящ следом, а Ядца замыкает. Поняли все?
– Я последним не хочу. Тут крысы бегают, – подал голос толстяк. – Того и гляди, вцепятся в ноги.
– Возьми крюк, – сунул ему свое металлическое орудие Рожин. – Мне он не понадобился. Где ты крыс видел?
– Я их чую. Мальчишку вон допекают. Под ногами пищат. Слышал, Хрящ?
– Я одну тесаком задел, – поднял вверх свой ножичек Хрящ. – Здоровенная, думал, кошка.
– Откуда здесь кошки? – хмыкнул Ядца. – Если и были, их давно сожрали эти стервы. Дай мне пацана, Кирьян. Пусть он последним будет.
– Сказано тебе! – рявкнул на толстяка Рожин. – Крысы от переднего шарахаются. До тебя не доберутся.
Ядца, понурившись, примолк. Рожин переместился поближе к Мунехину, но Игнашку к отцу не подпустил. Сам поманил Мисюря к себе и выключил фонарик.
– Пока лежим здесь, скажи, чтобы эти поганцы не слышали, как же ты сам эту корону царскую из тайника не упер? Говорил, что искал столько лет, подземелье все облазил со стариком тем да с женой и вдруг отказался брать? Не пойму я.
– Если не понял, то и сейчас не поймешь, – хмуро бросил Мунехин.
– Я тебя рукой не тронул, – Рожин сплюнул, – а ты, видать, не вразумел?
– Разные мы люди с тобой.
– Это чем же мы разные?
– Бандиты вы!
– А ты, значит, лучше?
– Я людей не граблю. Не убиваю.
– А воруешь?
– Чего я украл?
– Небось, с Лавром-то золота здесь накопали в церковных подземельях? Не зря ты сюда от Стеллецкого рванул. Знал, где клады прячут.
– Искали мы корону одну. У Лавра и был листок тот с чертежом, который я отцу Ефимию отдал. Говорил же. Листок древний, от прадедов ему достался. Лавр за ту корону здоровья лишился. А я жену загубил. Ей хотел корону ту достать из-под земли. Да Господь рассудил иначе. Грешники мы все великие!
– А корону ты видел? Не врешь?
– Видел. Только в руках не держал.
– Это как же?
– Десять раз тебе повторять?
– А тебе не убавится. Все равно лежим.
– Корона в тайнике была. И сейчас там хранится.
– Что за тайник?
– А мешок каменный.
– Это что же?
– Увидишь скоро, если не знаешь.
– А ты расскажи.
– Скелет там в камне замурован. И решетка его держит. На черепе корона.
– Это кто же? Сама Мнишек?
– Мнишек в столице умерла. Ее, когда поймали, к царю в Москву в клетке привезли вместе с любовником. Любовнику башку напрочь, дите Марины малолетнее тоже при народе казнили, чтобы бунтов новых не затевал, а Мнишек – в темницу. Там она и задохлась.
– А корона как же?
– Лавр рассказывал, что, когда в кремле у нас Мнишек с любовником своим пряталась, казак тот, ейный ухажер, еще одну бабу завел, молодую да краше. Эта молодуха втайне, милуясь с казаком, корону ту любила примерять, а Мнишек их застукала. Вот и запрятала свою соперницу в каменный мешок под землю, чтоб неповадно было, и корону ей на голову надела.
– Не пожалела, значит?
– В гневе, видать, была. Баба крутая, недаром на двух Дмитриях венчалась. И обоих пережила.
– А вот любовник ее подвел!
– Это как водится…
– Сказки все это.
– Лавру дед рассказывал, а ему другой дед. А тому… А тому – сам стрелец, который любовника того пленил вместе с Мнишек, когда они из кремля бежали по речке. Ему же пергамент тот достался, где начертан тайник был.
– А чего ж ты карту монаху отдал? Не жалко?
– А зачем она мне? Дорогу к тайнику я и без нее знаю. Иначе не вел бы вас.
– И короны тебе не жаль?
– Проклятие на ней.
– С чего это ты?
– Понял я. Только слишком поздно. Когда добрались мы с Марией наконец-то к тайнику, мне Лавр вспомнился. И тогда, когда Мария к решетке за короной сунулась, я не верил, что добыли мы жар-птицу. Так и случилось…
– А что Лавр? Чего вспомнил-то его?
– Лавр многое перевидал. Сколько ему жить досталось, люди не живут. Кладоискателей знал и истории про них рассказывал. Раскопал один такой золото в кладбищенской часовне…
– С покойника, значит?
– А клады, они только от покойников и достаются. Или покойники за ними сами приглядывают.
– Ты с ума-то не сходи.
Мисюрь только хмыкнул мрачно.
– Вот и я не верил, как тот, унесший золото из гробницы домой. Как в дом внес, так вся семья тяжким мором пошла. И родители, и жена полегли, и до детей смертушка добираться начала. Кладоискатель тот отнес золото в церковь, на него храм кладбищенский выстроили. Господь и простил грешника. А я вот поздно поверил и сгубил Марию.
– Как же засыпало ее?
– Я и сообразить не успел. Схватилась она за решетку, вроде как за короной потянулась, и обвал случился. Она вниз полетела. Там, видать, ловушка была. А сверху песок посыпался. Откуда ему быть? Везде камень… Откопал я ее, да не дышала уже.
– И ты корону…
– Проклял я ту корону! Там же и проклял, пока жену откапывал.
– Там и осталась?
– Корона-то? Там. Где же ей быть? Сидит на черепе скелета воровки той.
– Значит, там…
– Была…
– Стращаешь меня?
– Ты не малец какой, чтобы тебя пугать. Думай сам. Доната мне верни, а корону забирай, если не боишься. Отведу. Я же листок тот, карту стрельца, отцу Ефимию отдал. Думал, вернул свой долг. Снял проклятие. Ан нет. Ты за карту ту сгубил безвинного Ефимия. Сам себе судьбу выбрал.
– Ладно, – мрачно сплюнул под ноги Кирьян. – Перевели дух. Веди да помалкивай.
– А мне что? Ты решай. Слово держи за сына.
– Сделаешь свое дело без обмана, получишь живыми обоих. Мое слово – кремень.
По закрученной спирали бытия
Шофер дежурил в «Волге» у подъезда. Они прыгнули на заднее сиденье, и машина рванулась с места.
– Знаете куда? – коротко спросил Ковшов.
Нафедин кивнул.
– Хитер, однако, наш архиерей, а, Данила? – Шаламов озабоченно тер затылок.
– Мудрен.
– Хитер… Выслушивал, выведывал у нас все обстоятельства… Похлопал даже. А вопросики какие подкидывал? Это ему скажите? То поясните? А что вы по этому поводу думаете?
