Эд Макбейн - Голова лошади
— Ваша честь, я внесу залог за этого человека!
— Ваше имя, сэр? — спросил судья.
— Артур Пэрсел, ваша честь, — сказал человек.
Малони обернулся и увидел Пэрсела — симпатичного светловолосого мужчину лет тридцати, в сером костюме, белой рубашке, при черном галстуке, который шел по проходу между рядами стульев к столу судьи. Судья предложил оформить это дело с бейлифом, и Пэрсел тут же направился к правой стене зала, где бейлиф деловито перебирал разные гербовые бумаги, разложенные перед ним на столе. Малони наблюдал, как Пэрсел сунул руку в задний карман брюк и достал бумажник, и в этот момент судья выразительно покашлял, и Малони снова обратился к нему.
Судья сообщил ему, что он должен будет предстать перед судом семнадцатого мая, а если он не явится, залог будет аннулирован и конфискован, а на его имя будет выписан ордер на арест. Он спросил, понял или нет Малони это предупреждение, и Малони ответил, что все полностью понял. Очень хорошо, сказал судья, тогда вы освобождаетесь под залог в пятьсот долларов до семнадцатого мая, и постарайтесь до этого срока не попасть в какую-нибудь историю. Малони заверил его, что будет очень стараться, продолжая размышлять о пиджаке в библиотеке и о том, сколько билетов ему купить на Джобоун и как он потратит такие бешеные деньги плюс свой выигрыш на жизнь, полную романтических приключений где-нибудь в Монако или Рио-де-Жанейро, а может; даже в Джакарте. Когда он, как в тумане, двигался к обитой кожей двери зала, его нагнал Пэрсел.
— Спасибо вам огромное, мистер Пэрсел, — сказал Малони. — Я очень ценю вашу щедрость и доброту.
— Благодарите не меня, — сказал Пэрсел и придержал дверь, пропуская его вперед в мраморный холл.
— Кого же мне благодарить? — поинтересовался Малони и сразу увидел стоящего у окна К.
К, уже не был одет в грязное рванье, как накануне. Теперь на нем был тщательно отутюженный синий костюм. Он выглядел в высшей степени суровым, хотя и очень аккуратным, маленькая золотая булавка в виде буквы «К» по-прежнему сверкала в его галстуке. Он поманил Малони пальцем, и Малони решил, что не имеет смысла спорить с ним сейчас, тем более что пиджак Пэрсела очень выразительно оттопыривался слева, причиной чего не мог быть бумажник: Малони помнил, что он держал бумажник в заднем кармане брюк. Не мог он забыть и того, что К, лично продырявил его любимую кремовую рубашку, чего он никогда не сможет ему простить. Кто-то, кажется, Файнштейн, однажды посоветовал ему никогда не спорить с людьми, у которых имеется оружие, поэтому Малони решил просто поболтать и отчаянно пытался придумать, с чего завязать беседу, которая помогла бы стереть слишком зловещее выражение с лица К. Пэрсел тоже уже не выглядел добрым приятелем, пришедшим на помощь попавшему в беду другу.
— Я слышал, что вы погибли, — наконец сказал Малони.
— Нет, я выжил, — уверил его К.
— Да, вижу.
— Вот так. в своей шахте. Проигнорировав присутствие среди пассажиров нескольких дам, он первым выскочил из лифта, как только двери начали раздвигаться, и поспешил к выходу. Он не оглядывался, пока не достиг угла Леонард-стрит, и тогда увидел К, и Пэрсела, торопливо сбегавшего по лестнице Здания суда. «Лошади на треке! — сказал он про себя, подражая Фрэдди Капоселла. — Приближается время старта!» Он глубоко вздохнул, произнес вслух: «Марш!» — и побежал.
Денек был вполне подходящим для бега.
Если уж человеку приходится бежать, думал Малони, трудно желать лучшей погоды. Он вспомнил, как однажды ночью ловил голубых крабов на пристани в Файе-Айленд. Ирэн освещала крабов фонариком, а он совком собирал их в сеть, и они продолжали это восхитительное занятие, пока не начался дождь. В ту ночь им пришлось убегать, потому что дождь обрушился на них сплошным стремительным потоком и они испугались, что утонут, если останутся на пристани. Дом, который они сняли на август, находился в самом конце длинного настила из досок, проложенного по берегу, оба были босиком и боялись насажать заноз, оба были одеты слишком легко для такого ливня с грозой: когда они собирались ловить крабов, небо было совершенно чистым, только луна и звезды. Тем не менее они мчались под хлещущим по спинам дождем и за минуту промокли до нитки.
И тогда сразу не стало смысла спасаться бегством, все равно с них и так уж ручьями стекала вода. Ну и черт с ним, сказали они, взялись за руки и медленно пошли по настилу, они смеялись и пели, разбудили по меньшей мере двоих возмущенных их легкомыслием соседей, которые орали на них, требуя тишины, и тем самым разбудили еще нескольких. Они промокли и продрогли до самых костей, пока наконец добрались до дома, и дрожали от холода на крыльце, пока Малони пытался вытянуть ключ из мокрого кармана джинсов. Они выпили бренди, чтобы не заболеть, и Малони решил развести огонь в старом камине, отчего весь дом наполнился едким дымом, и они снова, захлебываясь от хохота, выскочили под дождь.
Он всегда с огромным удовольствием вспоминал их тогдашний побег от дождя, и сейчас подумал, что, пожалуй, в тот раз они сделали самое разумное, разве не разумно было остановиться и продолжать мокнуть под дождем, ведь им уже нечего было терять… в отличие от него. Сейчас он мог потерять жизнь.
И снова он пытался догадаться, что же за тайна скрыта в пиджаке, брошенном на полу Публичной библиотеки, и никак не мог.
Понятно, ему надо поскорее вернуться в библиотеку, пока кто-нибудь не нашел его там, но он не мог на это решиться, когда за ним по пятам мчались К, и Пэрсел. Поэтому он продолжал бежать на восток, удаляясь от вожделенного пиджака, выскочил к Чайнатаун и помчался на северо-восток, пока не влетел на Хьюстон-стрит, где понесся мимо тележек уличных продавцов, промтоварных магазинов, ресторанов, кафе, кулинарий и гастрономов и, оглядываясь назад, все время видел позади К., и Пэрсела, причем постепенно дистанция между ними сокращалась. Ему грозила реальная опасность быть пойманным. И в первый раз с прошлой ночи в коттедже Мак-Рэди, когда ему показалось, что он увидел Призрак К., он познал страх — страх, что попадет к ним в руки и это будет концом всего, концом всех его надежд. Он не сможет скрыться от них, у него не хватит сил обежать весь город, запутывая следы, чтобы одному вернуться в библиотеку, и завладеть пиджаком, и раскрыть его тайну. Он никогда не поставит этой сумасшедшей суммы на Джобоун и не полетит ни в Рио, ни в Джакарту, и смуглые черноглазые девушки не будут кормить его с руки янтарным виноградом…
И вдруг какой-то бородатый человек встал у него на пути.
У мужчины были черные густые брови, нависающие над горящими черными глазами. Борода у него была растрепанная, тоже черная, и весь он был одет в черное, за исключением белого платка, завязанного на ковбойский манер вокруг шеи: черное пальто, черная шляпа, черные туфли и черные носки. Малони охватил панический ужас. Он слышал тяжелый топот башмаков К, и Пэрсела, быстро приближающихся к углу улицы, а здесь ему загородил дорогу этот ужасный черный человек. Это международная банда, в отчаянии подумал он, мне некуда бежать, они окружили меня!
Человек схватил Малони за руку и наклонился к нему.
«Он убьет меня, — подумал Малони, — сейчас он убьет меня и в доказательство отдаст мою голову К.».
— Вы еврей? — спросил его человек.
— Да! — крикнул Малони, надеясь, что тот оставит его и пройдет мимо.
— Очень хорошо, — сказал черный мужчина. — Пойдемте, вы нужны нам для миньяна[6].
Глава 9
СОЛОМОН
Торопливые шаги слышались уже на тротуаре пустынного переулка, когда, мягко шурша, дверь синагоги закрылась за Малони и его черным провожатым.
— Сюда! — донесся крик К.
— Где он? — кричал Пэрсел. — Куда он делся?
— Сюда, сюда!
Тяжело дыша, закрыв глаза, Малони прислонился спиной к двери, с замиранием сердца прислушиваясь к затихающим в отдалении шагам.
— Куда же он мог деться? — снова раздался крик Пэрсела.
Малони открыл глаза.
Бородатый человек внимательно смотрел на него.
— Gouim?[7] — спросил он.
И поскольку Малони почувствовал, что gouim означает «враг», а К, и Пэрсел были для него именно врагами, он кивнул и судорожно вздохнул. Оба молча стояли, прислушиваясь. Голоса на улице отдалялись. К, что-то кричал, но слов было не разобрать. Они продолжали напряженно прислушиваться. Наконец шум на улице затих. Бородатый человек улыбнулся, в его спрятанной черной бороде сверкнули белоснежные зубы. Он поманил Малони рукой, и тот последовал за ним вниз по длинной лестнице, начинающейся сразу за входной дверью.
До сих пор ему только однажды пришлось побывать в синагоге — во время похорон Файнштейна — и то была богатая синагога, что полностью соответствовало положению Файнштейна при жизни. Подземный храм, где Малони оказался на этот раз, был маленьким и сумрачным, с двумя высокими окнами на уровне тротуара и двумя другими, выходящими на каменную стену многоквартирного дома. Около трех десятков раскладных деревянных стульев стояли перед резным деревянным столиком с канделябром, в котором горели шесть свечей, — это алтарь, заключил Малони. За алтарем на стене помещалась, как сначала ему показалось, картина, но, приглядевшись, он понял, что это цветное окно-витраж, расположенное очень высоко на стене, тоже на уровне тротуара. Он не мог бы сказать, что изображено на стекле, казалось, это просто красивое сочетание голубых и зеленых пятен, перемежающихся с темно-синими и черными, прорезанное желтым переплетом оконной рамы. Справа от окна и почти на таком же уровне горела свеча — во всяком случае, ее пламя мерцало в небольшом металлическом сосуде, свисающем с потолка на медной цепи. Ниже и сзади этого сосуда со свечой виднелись тяжелые складки бархатного занавеса, а полка на соседней стене была завалена какими-то шарфами из шелка с бахромой.
