Фредерик Форсайт - Призрак Манхэттена
Когда все формальности окончились, наш шаловливый Главный Слуга Народа, взяв прелестную французскую аристократку под руку, повёл её по комнате, чтобы представить её тем, кого знал лично. Она была особенно рада познакомиться с полковником Биллом Коди, Буффало Биллом собственной персоной, чьи шоу в духе Дикого Запада так восторгают толпу за рекой, в Бруклине. С ним был никто иной, как Сидящий Бык, которого я никогда раньше не видела. Как и все остальные, я помнила, как в детстве с ужасом узнала, что индейцы племени Сиу сделали с нашими бедными парнями в Литтл-Биг Хорн, но в то же время здесь сейчас сидел этот спокойный старый человек, выглядящий таким же древним, как Чёрные Холмы, делая Жест Мира нашему президенту и его французской гостье.
Я подобралась поближе к окружению президента и услышала, как Тедди Рузвельт представляет мадам де Шаньи новому мужу своей племянницы, и скоро мне представился шанс перекинуться несколькими словами с этим удивительно симпатичным молодым человеком. Он только что вернулся из Гарварда, и сейчас учится в Колумбийской юридической школе в Нью-Йорке. Конечно, я спросила его, собирается ли он посвятить себя политической карьере подобно его дяде, и он ответил, что когда-нибудь, возможно, займётся этим. Так что, возможно, мы когда-нибудь услышим ещё о Франклине Делано Рузвельте.
Вечеринка вновь оживилась, еда и напитки циркулировали, и я заметила, что в углу стоит рояль, за которым сидит молодой человек, играющий приятную лёгкую музыку, которая так сильно контрастировала с серьёзными ариями оперы. Им оказался молодой русский эмигрант, говорящий с сильным акцентом, который объяснил, что это мелодии его собственного сочинения, и он хочет когда-нибудь стать знаменитым композитором. Ну ладно, удачи, Ирвинг Берлин.
В начале торжеств, казалось, отсутствовала только одна персона, с которой все хотели бы познакомиться и поздравить её – неизвестный певец, заменивший Дэвида Мелроуза в роли несчастного капитана Ригана. Сначала думали, что его отсутствие объясняется тем, что трудно снять грим, закрывающий большую часть его лица. Остальная труппа спокойно прогуливалась, представляя яркое зрелище голубых мундиров солдат Союза и серых плащей солдат-конфедератов, но даже те, что играли раненых солдат, уже сняли свои повязки и отбросили свои костыли. Но этого таинственного певца так и не было.
Его появление состоялось в главном дверном проёме лестницы, ведущей вниз, на сцену, где происходила вечеринка. И что это было за краткое появление! Неужели этот удивительно талантливый певец настолько застенчив! Многим из здесь собравшихся это чувство совершенно не присуще, хотя кое-кому всё же известно.
Когда он появился, я заметила, что на нём по-прежнему этот ужасный грим и повязка, закрывающая большую часть его лица: были видны лишь его глаза и линия челюсти. Его рука лежала на плече мальчика, который также столь удивил нас своим пением, на плече Пьера, сына мадам де Шаньи. Он что-то шептал на ухо мальчику, а ребёнок кивал в знак понимания.
Мадам де Шаньи сразу же заметила их, и на её лице, как мне показалось, промелькнуло выражение страха. Её глаза не отрывались от глаз этого человека, она побледнела, глядя на своего сына рядом с этим человеком в форме воина Союза, а её рука непроизвольно поднялась ко рту. Затем она быстро взбежала вверх по лестнице к этому странному человеку, в то время как играла музыка, а толпа болтала и смеялась.
Я видела, как в течение нескольких мгновений эти двое беседовали друг с другом крайне оживлённо. Мадам де Шаньи сняла руку певца с плеча своего сына и сделала знак мальчику спуститься вниз по лестнице, что мальчик и сделал, наверняка стремясь получить поскорее свою заслуженную содовую. Только тогда дива, наконец, улыбнулась и рассмеялась, словно испытав облегчение. Делал ли он ей комплимент по поводу её прекрасного выступления, или она боялась за мальчика?
Наконец я увидела, как он передал ей какое-то послание, которое она зажала в ладошке, а затем спрятала за корсаж. Затем он исчез, а примадонна спустилась вниз по лестнице, чтобы присоединиться к вечеринке. Я не думаю, что кто-либо ещё заметил эту странную сцену.
Уже было далеко зá полночь, когда все гости, очень уставшие, но очень довольные, отправились по своим отелям и домам. Я, конечно же, поспешила в редакцию New York World, чтобы сделать всё возможное для того, дорогие читатели, чтобы вы получили возможность скорее узнать обо всём, что произошло вчера в Манхэттенской Опере.
16
Лекция профессора Чарльза Блума
Факультет журналистики, Колумбийский Университет, Нью-Йорк, март 1947
Дамы и господа, юные американцы, стремящиеся за один день стать великими журналистами, поскольку мы с вами никогда не встречались, позвольте мне представиться. Меня зовут Чарльз Блум. Я работаю журналистом в основном в этом городе почти пятьдесят лет.
Я начал работать в начале века в качестве мальчишки-посыльного в старой New York American. К 1903 году я убедил дирекцию газеты перевести меня на более высокую должность главного репортёра городской редакции, который ежедневно сообщает обо всех событиях в городе.
За много лет я был свидетелем и описывал множество историй, некоторые из них были героическими, а некоторые имели огромное значение, некоторые изменили течение нашей и мировой истории, а некоторые были просто трагическими. Я освещал вылет Чарльза Линдберга с туманного взлётного поля, когда он отправлялся в полёт через Атлантику; я освещал инаугурацию Франклина Д. Рузвельта и его кончину два года спустя. Я никогда не был в Европе во время Первой мировой войны, но провожал солдат, отправлявшихся из порта на поля Фландерса.
Я ушёл из American, где я близко сдружился с коллегой по имени Дэймон Раньон и перешёл в Herald Tribune, а затем и в Times.
Я освещал убийства и самоубийства, войны мафии и выборы мэров, войны и договоры, благодаря которым они заканчивались, знакомился со знаменитостями и с эмигрантами со Скид-Роу, я общался с великими и могучими мира сего, с бедными и сирыми, описывал деяния великие и добрые, а также подлые и жестокие. Все это происходило в этом городе, который никогда не умирает и никогда не спит. Во время последней войны меня должны были послать в Европу, и я летел с нашими БИ-17 через Германию – признаться, это меня напугало до чёртиков – и видел, как Германия сдалась… уже почти два года назад. Моим последним заданием было освещение Потсдамской конференции летом сорок пятого года. Там я встречался с британским лидером Уинстоном Черчиллем, который потерял свой пост прямо в середине Конференции и был заменён свои преемником Климентом Эттли, а также с нашим собственным президентом Трумэном и даже с самим Главнокомандующим Сталиным, который, как я боюсь, скоро перестанет быть нашим другом и станет нашим врагом.
По моему возвращению меня ждал уход на пенсию, я сам предпочёл уйти до того, как меня выставят, и получил любезное предложение от декана этого факультета читать здесь лекции, чтобы попытаться научить вас тем вещам, которые я узнал за свою жизнь.
Если кто-нибудь спросил бы меня, какие качества должны быть у хорошего журналиста, я бы сказал, что их должно быть четыре: прежде всего ты должен не только видеть, наблюдать и описывать, но и понимать. Пытайтесь понять людей, с которыми встречаетесь, и события, которые происходят. Есть старинная поговорка: всё понять – значит всё простить. Человек не может понять всё, так как он не совершенен, но он должен попытаться. Поэтому мы стремимся рассказать о том, что произошло тем, кто не был там, но хотел бы знать. Потому что в будущем История скажет, что мы были свидетелями; что мы видим больше, чем политики, гражданские лица, банкиры, финансисты, магнаты и обычные люди. Потому что они живут в своих собственных замкнутых мирах, а мы были повсюду. Если мы были плохими свидетелями, не понимая того, что видели и слышали, мы просто передаём ряд данных, предавая лжи столько достоверности, что это создаёт ложную картину.
Во-вторых, никогда не переставайте учиться, будьте как белки, сортируйте информацию и примечайте всё, что попадается вам на пути. Вы никогда не будете знать, что эта крошечная щепотка информации может послужить объяснением чему-то необъяснимому.
В-третьих, у вас должен быть нюх на новости: речь идёт о шестом чувстве, об осознании того, что что-то идёт не так, ощущении, что есть что-то странное, но никто больше этого не замечает. Если вы никогда не разовьёте это чутьё, то, может быть, вы будете компетентным и любознательным, но все интересные новости будут проходить мимо вас, вы будете посещать все официальные мероприятия, где вам будут говорить, что от вас хотят узнать. Вы будете честно сообщать всё, что от вас требуется, ложное оно будет или истинное. Вы будете получать свой чек об оплате и идти домой с осознанием честно выполненной работы, но без особенного чутья вы никогда не зайдёте в бар, – на адреналине, понимая, что только что раскрыли самый крупный скандал года, – потому что вы заметили что-то странное в случайном замечании, колонку подделанных данных, неоправданное освобождение, необоснованное обвинение, а ваши коллеги не смогли обнаружить этого. Ничто так не привлекает в нашей работе, как этот адреналин. Это всё равно, что выиграть Гран-при, и вы знаете, что только что смоги раздобыть эксклюзивный материал и послать своих конкурентов к чёрту.
