Николай Зорин - Формула влияния
Музыка внезапно исчезла. Голос, спокойный, реальный, такой родной, такой любимый, спокойно проговорил:
— Ты что, уснула?
— Да, — улыбаясь так, словно действительно только что проснулась, сказала Полина. — Вернее… Знаешь, — она тряхнула головой, отгоняя остатки этого навязанного музыкой чужого, безумного сна, — я вот о чем подумала. Пока ты звонил, я слушала песню этой группы, очень внимательно вслушиваясь в каждое слово, — о погружении и своих не вполне здоровых ощущениях, навеянных песней, она решила умолчать. — Это очень странная группа. Даже без применения каких-то специальных средств их музыка прямо-таки давит на психику. Так, может, то, что произошло на концерте, объясняется просто? На зрителей так подействовала эта музыка? Только сама музыка, сами слова — и никаких спецэффектов? Ты должен обязательно послушать. — Полина сняла плеер и протянула его Виктору.
— Послушаю, потом, — он положил плеер на стол. — Мы же договорились: никакого концерта не было, — вкрадчиво, словно внушая здравую мысль сумасшедшей, проговорил Виктор.
— И нужно скачать все, что они написали.
— Зачем? Какой в этом смысл? Хотя… если тебе понравились их песни. Хорошо, но только вечером, сейчас совершенно нет времени. Я должен уехать. Как назло, машину оставили у этого чертового парка, теперь придется опять вызывать такси.
— Что-нибудь случилось? — забеспокоилась Полина.
— Да, случилось. — Виктор понизил голос. — Сердечный приступ. Этого и следовало ожидать! Я должен был подумать об этом раньше и…
— У Владимира Тимофеевича? — спросила Полина, представляя Хавронина почему-то в одиночной камере, хотя знала, что это не так: глубокая ночь, он пытается позвать на помощь, но не может сказать ни слова. Если бы были соседи…
— Нет, — перебил ее размышления Виктор, — у его жены, у Марии Ильиничны.
— Ах, вот как! — Полина почувствовала облегчение, но тут же его устыдилась. Мария Ильинична не виновата в том, что ей не понравилась, показалась неискренней, какой-то фальшивой. В конце концов, на ее счет она вполне могла ошибаться.
— Сегодня ночью Марию Ильиничну увезли в больницу. Она в двенадцатой городской, в кардиологическом отделении. Я должен поехать.
— А «Скорую» кто вызвал?
— Не знаю, сама, наверное. Я звонил Битову, следователю, который ведет дело Хавронина, он мне и сказал.
— А с Владимиром Тимофеевичем что?
— Ничего. Там все без изменений. Он так и не заговорил. Все еще пребывает в состоянии шока. И… Не думаю, что он самостоятельно сможет из него выйти. После того, что произошло… Надо бы похлопотать, чтобы его перевели в больницу.
— Да, ты прав. — Полина вздохнула. — Значит, «Скорую» Мария Ильинична вызвала себе сама? — уточнила она язвительно — ей так и не удалось до конца отделаться от ощущения, что со стороны жены Хавронина все это лишь какое-то притворство. Она никак не могла заставить себя ей посочувствовать.
— Наверное. Кто же еще мог вызвать «Скорую», если сейчас Мария Ильинична осталась совершенно одна?
— Ну да, конечно, — не стала спорить Полина.
— Сейчас позвоню в такси. Завезем тебя в агентство — наш обеденный перерыв растянулся и так уже на три часа, — а потом поеду в больницу.
* * *Палата Марии Ильиничны находилась напротив поста медсестры. Из-за этого возникли непредвиденные осложнения. Дежурная медсестра Светлана — имя Виктор узнал по бейджику, приколотому к ее весьма обширной груди, — стояла насмерть и ни за что не желала его пропустить. Никакие разумные доводы на нее не действовали.
— Больная Хавронина в тяжелом состоянии, — твердила Светлана, — ее только в девять утра перевели из палаты интенсивной терапии. Ни о каких посещениях сегодня не может быть речи.
Виктор попробовал изменить тактику, спустился вниз, купил букет самых лучших роз, вручил их Светлане, наговорил кучу комплиментов, даже сделал вид, что успел слегка ею увлечься как женщиной, но и это не помогло. Медсестра была просто непробиваема.
Но должен же быть к ней подход, думал в отчаянье Виктор, так не бывает, чтобы у человека, а тем более женщины, совсем не было слабого места. Он окинул Светлану внимательным, изучающим взглядом, пытаясь найти эту слабину. И понял, что надежды нет никакой — у этого монолита, у этого воплощения нечеловеческой непреклонности слабых мест по определению быть не может.
— Вашего коллегу я сегодня тоже не пустила, — заговорила вдруг Светлана. В ее голосе Виктор уловил оттенок неприкрытой гордости и мысленно возликовал. Да ведь это и есть ее слабое место — непреклонность. Она ею гордится, лелеет и холит ее в себе.
— Моего коллегу? — переспросил он, как бы не понимая, о чем она говорит.
— Да. Вы ведь из полиции, — не спросила, а утвердила она.
А вот и еще одна слабость: Светлана думает, что прямо-таки убийственно проницательна. На этих ее слабостях и нужно играть.
— В проницательности вам не откажешь, — восхищенно проговорил он. Светлана благосклонно кивнула, принимая комплимент. — Только в моем случае вы несколько ошибаетесь. Я не из полиции, я частный детектив, а наняла меня Мария Ильинична. Так что я представляю ее интересы. Я не вражеская, а дружеская сторона, как, например, адвокат. Да к тому же — бывший ученик Марии Ильиничны. У нас она вела историю. Прекрасный педагог, удивительная женщина! История была моим любимым предметом. — Виктор немного помолчал, как бы уносясь в воспоминания детства. — Ну, ладно, если вы считаете, что беспокоить Марию Ильиничну сегодня не стоит, зайду завтра. Наверное, вы правы. — Он сделал вид, что собирается уходить.
— Подождите! — остановила его Светлана. — Если ненадолго, то можете к ней зайти. Я ведь думала, что вы… А бывший ученик и личный частный детектив — это совсем другое дело. Ей сейчас так нужны положительные эмоции, лучше всяких лекарств. Такое несчастье свалилось на бедную женщину — муж под следствием — страшно представить! Только обещайте, что не станете ее расстраивать и не задержитесь.
— Обещаю! — с чувством проговорил Виктор, открывая дверь палаты.
Больница, куда привезли Марию Ильиничну, была совсем новой, очень современной и считалась в городе лучшей. Все палаты были не больше чем на трех человек, с туалетом и душем. Мария Ильинична лежала в двухместной. Ее соседка спала. Стараясь двигаться как можно тише, Виктор прошел к кровати своей бывшей учительницы.
Глаза Марии Ильиничны были полуприкрыты, губы подергивались, словно в нервном тике. Его поразило и испугало, до какой степени она изменилась. Не так давно, месяца два или три назад, они с Полиной встретили на улице Владимира Тимофеевича с Марией Ильиничной, и он тогда подумал, что есть люди, которых возраст нисколько не портит, наоборот, годы накладывают на них отпечаток благородства и мудрости, делают их красивее, сильнее и жизнерадостней. А теперь перед ним лежала страшно измученная, несчастная, беспомощная старуха. Создавалось впечатление, что это совсем другой человек, абсолютно ему незнакомый. У Виктора даже промелькнула мысль, что медсестра по ошибке пустила его в чужую палату. Он хотел уже повернуться и поскорее уйти, но тут женщина открыла глаза, увидела его, улыбнулась — той, прежней, такой знакомой улыбкой.
— Здравствуй, Витя, — сказала Мария Ильинична. — Ты пришел… Я так рада! Присаживайся. Там, кажется, был стул у окна, принеси его сюда и садись.
Виктор послушно сел. Он был подавлен и никак не мог начать разговор.
— Ты по делу пришел или просто навестить? — спросила Мария Ильинична.
По делу? Навестить? Он и сам не мог бы ответить. Скорее, по порыву. Узнал, что Мария Ильинична попала в больницу, и поехал. Но ведь ему действительно необходимо задать ей несколько чисто деловых вопросов. Вот только каких? Все из головы вылетело.
— Как вы себя чувствуете? — вместо ответа спросил Виктор.
— Лучше, — с непонятной интонацией проговорила Мария Ильинична. — Не беспокойся, мне уже гораздо лучше.
— Вот и прекрасно! — с наигранным воодушевлением воскликнул Виктор. — Я вам бананов и абрикосов принес. — Он вытащил из сумки пакет и положил на тумбочку рядом с кроватью. — Вам очень полезно для здоровья. Сейчас для вас самое важное…
— Спасибо, Витя. — Мария Ильинична вымученно улыбнулась. — Сейчас для меня самое важное — это мой муж. Витя, — она посмотрела на него отчаянным взглядом — он понял, что Мария Ильинична собирается спросить его о чем-то очень важном, но вопрос этот задать ей очень трудно. — Витя, скажи мне честно… Мне нужен только откровенный ответ. Ты веришь, что Володя… Владимир Тимофеевич убил Федора?
— Нет, не верю, — твердо проговорил Виктор. — И никогда не смогу в это поверить.
Он знал, что просто обязан сейчас убедить ее в невиновности мужа. Впрочем, он и сам был с самого начала в этом убежден. Несмотря на неопровержимые улики против Хавронина.
