Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур
– Я думаю, нам следует купить здесь дом, – сказал он однажды.
С моря тянуло туманом и сыростью. Вода в преддверии зимы посерела. С виду она была точно дорогой холодный шелк, на который кто-то бросил обрезки серебряных нитей. Муаровое небо, расшитое облаками, держало драгоценный камень солнца.
И Шарль понял, что счастлив.
Именно сейчас. Именно здесь.
Именно с Жанной.
– Мы вернемся, – ответила она, облизывая пухлую нижнюю губу. – Мы вернемся… я должна.
– Почему?
– Прости меня.
– Неужели ты все еще желаешь…
– Я не желаю, – Жанна оперлась на руку. – Тогда я осмелилась подумать, что… не желаю быть фавориткой короля. Зачем король, когда у меня есть чудесный муж? Я и сейчас так думаю. Ты тот человек, с которым я готова прожить всю жизнь, зная, что ты никогда не предашь.
Это признание было удивительным. И сердце Шарля дрогнуло.
– Но в тот миг, когда я дерзнула принять решение… все и случилось.
– Совпадение. Ты переволновалась.
– Я боролась. Я не желала уступать, думая, что у меня хватит сил справиться с болезнью… – она отвернулась, скрывая слезы в глазах. – Она являлась ко мне во снах. Моя матушка…
– Она мертва.
– О да, я говорила ей, что она мертва и не должна вмешиваться в мою жизнь. Но она лишь смеялась. Твердила, что предсказание должно быть исполнено, что я умру, если буду упорствовать. Я взяла другую судьбу, и теперь уже не отступить.
Слеза, сорвавшись с ресницы, покатилась по щеке. А на губах играла прежняя, чуть лукавая улыбка, столь знакомая Шарлю.
– Видишь, я уже могу играть… умею притворяться. Мне поверят. Но лишь ты один будешь знать правду. Сердце Жанны принадлежит тебе.
– Хочешь, я увезу тебя? В Англию. В Испанию. Хоть на край мира!
– И что мы будем делать на краю?
Ее смех подхватило эхо, и море качнулось, норовя приблизиться к этой удивительной женщине, которая не пожелала умирать. Мог ли Шарль осуждать ее?
Ничуть.
– Я не смогу остаться с тобой, – сказал он, целуя руки. – Это будет слишком больно… позволишь мне уйти?
– А ты позволишь мне вернуться в Париж?
– Конечно… но сначала ты поправишься всецело. Обещаешь?
– Да.
Времени оставалось немного. Но эти дни на стыке осени и зимы, сама зима с ее студеным ветром и редким снегом, что рождался над морем, принадлежали лишь им. Это было счастливое время, когда каждый берег другого, зная о предстоящей разлуке.
После того побега королевы не стало.
Он пришел к ее дому, где не был целую неделю. Осень. Дожди. И мама не выпускала из дому, сама провожала до школы, а потом и назад, за руку держала, как маленького. Он не противился, пусть будет, если ей так спокойнее.
Мама приглашала в дом гостей. Правильных мальчиков и девочек-отличниц.
Она не говорила, как прежде, что с них следует брать пример, но лишь робко предлагала поиграть. Ланселот пытался. Он рассказывал про рыцарей и прекрасных дам, но, видимо, лишен был особого дара, который позволял Каре превращать вымышленные истории в правдивые. Сам же он путался, забывал, потом вспоминал и, обрывая нить рассказа, прыгал в прошлое.
– Ерунда какая, – сказал Санька, который был на год старше и думал, что он самый умный. – Человек-паук круче.
Едва не подрались, но успокоились – мама рядом, на кухне посудой гремит, но явно прислушивается ко всему, что происходит в детской.
А за окном дождь. Серый. Стылый. В такой страшно бежать, но однажды он решится, когда станет невмоготу.
– Ты просто ничего не понимаешь в рыцарях, – сказал он Саньке, а тот хмыкнул и ответил:
– Зато ты понимаешь. Бегаешь за этой… шалавой.
Слово было запретным, из тех, которые взрослые употребляли, думая, что никто их не слышит. Ланселот не знал, что оно означает, но явно что-то нехорошее.
– Ты о ком? – уточнил он, раздумывая, сумеет ли Саньку побить. Тот ведь старше и выше. И занимается со школьным физруком по особой программе…
– О Каринке твоей.
– Она хорошая…
– Ага. Она сиськи за деньги показывает. И с парнями в сарай ходит. Сказать зачем?
Договорить он не успел. Вдруг стало неважно, старше ли он, сильнее… главное – вцепиться в горло, сдавить и держать, не обращая внимания на слабые тычки и девчоночий визг.
– …отпусти…
Его отодрали силой, и сквозь туман он видел синие пятна на Санькином горле. И покрасневшее его лицо. Губы пухлые. Страх в глазах.
Пусть боится! И всем скажет, что никто не смеет порочить королеву!
На следующий день пришел участковый и о чем-то долго говорил с мамой и папой. Мама плакала. Папа был мрачен. Участковый и с Ланселотом говорить пытался.
Понимает ли он, что едва не убил Саньку?
И что его теперь поставят на учет?
И что нельзя бросаться на людей… и много чего, но все – пустое.
– Ты… – мама заговорила после ухода участкового. – Ты становишься совершенно неуправляемым! Сделай же что-нибудь!
Это уже папе. Он и сделал. Снял ремень и выдрал. Только Ланселот уже другой, он умеет терпеть боль. А под утро – сбегать через окно.
В дождь. К дому королевы… В окнах темно. И он бросает камушек за камушком в ее окно, пока наконец окно не открывается. Только за ним не Кара, а спитая старушечья морда.
– Чего?
– Карину позовите. Пожалуйста, – он решил быть вежливым.
– Нет ее.
– А где она?
– Увезли, – старуха зевнула и потерла левый глаз. Правый заплывал лиловым синяком.
– Куда?
– В интернат… куда ж еще. Хорошо, хоть не на зону, шалаву этакую…
Старуха закрыла окно, а он, трясясь от бессильной ярости, нового, неизвестного доселе ощущения потери, схватил не камушек – камень и швырнул в стекло.
Попал.
Сбежал. И вернувшись домой, ревел, кусая подушку… Рыцари ведь не плачут. Но один раз можно… сейчас… они думают, что победили. Пускай.
Ланселот не остановится. Он найдет свою королеву.
Волосы пришлось отмачивать долго. Алина стояла под душем, раз за разом намыливая голову. Шампунь был мужским, а бальзама и вовсе в пределах видимости не наблюдалось, и значит, высохнув, волосы распушатся, перевьются и расчесать их будет невозможно.
Эта грядущая неприятность занимала все мысли Алины, наверное, чтобы не оставалось места другим сложностям. Из душа выдернул телефонный звонок.
Мама? Нет, она не стала бы звонить. И Дашка тоже… кто тогда?
– Алло, – Алина попыталась, удерживая телефон плечом, отжать косу. – Я вас слушаю.
– Алина?
– Да.
– Алина…
– Да, это я.
Щелчок. Шум какой-то и обещание.
– Потерпи. Мы скоро встретимся.
И гудки.
Алина так из душа и выбралась, с телефоном в одной руке, с косой – в другой. Леха сидел на полу у кровати, положив на одно колено ноут, на второе – кружку с чаем. Ох… а вот о том, что спать придется вместе, Алина и не подумала. Это… это как-то неправильно. Одно дело – тогда, на Алинином диване, на котором определенно не могло произойти ничего этакого, и совсем другое – теперь.
Кровать, конечно, огромная, и если разделить территорию, то… смешно. Еще меч положить на границе толстым намеком на целомудрие. Господи, она же взрослая женщина. Наверное.
– Чего? – Леха поднял голову.
Он носил очки. Круглые. С проволочными дужками и тонкой оправой.
– Это… зрение садится… а врач сказал, что когда за компом, то надо, – Леха торопливо стянул очки и спрятал за спину. – Сильно смешно?
– Нет. Не представляла тебя в очках. Если врач велел, тогда надо.
Он кивнул и послушно вернул очки на место.
– А мне… – Алина колебалась, надо ли говорить о звонке. Пожалуй, она промолчала бы, не будь иных странностей. – Позвонили.
– Кто?
– Не знаю. Не представился. И вообще, наверное, ерунда.
Похоже, что совсем не ерунда. Леха поставил кружку и ноут, очки сунул в нагрудный карман и, поднявшись, отобрал телефон. Это невежливо и бессмысленно, потому как номер не определился.
– Что он сказал?
– Да ничего такого. Спросил: «Алина?» Я ответила, что да. Он попросил потерпеть. Скоро встретимся. Кто это был?
– Шутник. Кто-то прикольнуться решил.
Ложь. Так откровенно Леха еще не лгал. И Алина не знала, стоит ли сказать ему, что его вранье замечено. Наверное, все-таки не стоит. Ссора в день свадьбы – не самый лучший подарок. Да и действительно, что такого случилось? Подумаешь, звонок телефонный.
– Ты же не испугалась? – заботливо поинтересовался Леха.
– Нет.
А телефон возвращать не спешил. И когда Алина протянула руку, смутившись, сказал:
– Я его завтра отдам. Пробью только… шутника. Скажу, чтобы не шутил так больше. Лады? И вообще, тебе другой телефон нужен.
– И шуба.
– Ага. Длинная. Чтоб как у боярыни в сказке.
