Павел Генералов - Охота на олигархов
Ляля Гагарина была в этой сцене занята по полной. Это был, можно сказать, её личный выпускной. Путёвка во взрослую жизнь с предварительным посещением гинеколога. Так что надо было поторапливаться. А то с этими балами недолго и без обеда остаться.
Она, бросив шубу подскочившей костюмерше, быстро пошла по коридору к выходу из павильона.
Уже садясь в свой маленький спортивный БМВ, Ляля набрала номер:
— Привет, дорогой! Я еду. Ты на месте? Тогда закажи мне салат из морепродуктов, бульон и кусочек жареной сёмги. Нежирной. Нет, не объемся. Только без гарнира! Всё, жди!
От «Мосфильма» до Бережковской набережной ехать было минут пять от силы, если б не очередная пробка под Краснолужским мостом. Ну да проскочила! Но всё равно пришлось закрывать окна и включать кондиционер. А то дышать просто нечем, разве что свежим бензинчиком…
Возле сходен, ведущих на «палубу» речного ресторанчика «Причал» стоял «бентли», а позади него, прямо бампер к бамперу, серебристый «лендкрузер».
Метрдотель в форменном «речном» кителе с погончиками резво сбежал по сходням вниз и подхватил Лялю под локоток. Их с Лёвкой все здесь уже знали. Последний месяц, пока съёмки шли на «Мосфильме», обедали они в «Причале» чуть ли не через день.
Несмотря на довольно прозаическое название, ресторан был из дорогих. А в этом сезоне даже считался модным. Особенно хорош был выбор блюд из всяких морских гадов и речной рыбы. Не из Москвы–реки, конечно, а с севера Норвегии, из самых экологически чистых районов.
Лёвка ждал Лялю на веранде, нависавшей над как раз–таки Москвой–рекой, катившей свои мутноватые воды величественно и вроде нехотя. Мимо проплывали неторопливые речные «трамвайчики» и быстроходные «ракеты».
Салат принесли тотчас.
— Выпьешь? — поинтересовался Лёвка.
— Не-а! Сегодня ещё работать, — отмахнулась Ляля, со звериным аппетитом набрасываясь на салат.
— Ну, тогда и я не буду. Ещё минеральной, без газа, — приказал он официанту.
Через один столик от них, ближе к выходу с веранды, сидели две девицы, неуловимо похожие. Обе были в чёрных джинсах и лёгких шёлковых рубашках с короткими рукавами. На бедре у каждой топырилась чёрная же кобура с торчащей ручкой пистолета. Девицы невозмутимо болтали, попивая свой кофе. Третья из них, как знала Ляля, сидит на водительском месте «лендкрузера», только сквозь затемнённые окна её не разглядеть.
Это была Лёвкина охрана, которая сопровождала его повсюду. Ляля подозревала, что в её отсутствие это «повсюду» могло распространяться и на гостеприимную Лёвкину постель. Девицы были, конечно, на особый вкус — этакие мачо в условных юбках — но безусловно обладали своеобразной привлекательностью. А Лёвушка, он же такой ранимый!
— Слушай, Лёв, — дожёвывая кусочек какой–то каракатицы, проговорила Ляля. — Давно хотела тебя спросить. И почему это у тебя всё не как у людей?
— В смысле? — не понял Лёвка.
— Я понимаю — охрана. Отчего всё–таки бабы?
Лёвка улыбнулся. Не без некоторого самодовольства:
— А чем это тебе бабы не нравятся? По–моему видеть их гораздо приятнее каких–нибудь мордоворотов. Или я не прав?
— Ну, кому — как, — отведя взгляд в сторону, Ляля пожала плечиками. И вновь взглянула на Лёвку. — А что ты делаешь, когда ты с ними один, без меня? Дома или за городом… Не смущают?
— Да ты что, Лялька! — Лёвка склонился к самому Лялиному уху. — Я их боюсь как огня! — последние слова прозвучали столь искренне и достоверно, что Ляля расхохоталась, отодвигая опустошенную тарелку. Официант тут же поставил перед ней куриный бульон, посыпанный мелкой зеленью.
— А как они в деле? — не желала оставлять тему Ляля.
— В смысле?.. А, пока бог миловал. Я б вообще без охраны ездил, да Георгий Валентинович не велит. Сама знаешь, какой он у нас строгий. Кстати, с твоими дурацкими вопросами забыл о главном. Сегодня едем к нему. В Глухово. Пора тебе с нашими познакомиться. Во сколько у вас съемки кончаются?
— К шести, думаю, закончим, — ответила Ляля, быстро глянув на часы. — Уже поторапливаться надо. А то Пьянов вопить начнёт, если опоздаю. Где ты такого зверя–то отыскал? Сегодня опять зимние сцены снимали, представляешь?
— Я в творческий процесс не вмешиваюсь, ты же знаешь!
— Знаю, знаю. Но пожаловаться–то можно? — Ляля кокетливо улыбнулась, склонив голову набок. Лёвка не удостоил её ответом, провожая взглядом длиннющую баржу, груженую песком. Он аж привстал на стуле, повернувшись к Ляле всем, что называется, своим задом. И что ему эта баржа сдалась?
И тут словно приблудный чёртик что–то шепнул Ляле в ухо.
Бросив быстрый и, как ей казалось, незаметный взгляд на болтающих охранниц, Ляля схватила вилку и нацелилась Лёвке прямо по центру правой ягодицы, аппетитно обтянутой белыми брюками. Чуть отведя локоть назад, Ляля…
Ляля вскрикнула. Лёвка, наконец, обернулся.
— Что такое? — рявкнул он, явно не понимая, что происходит.
Ляля извивалась на стуле. Её правую руку медленно выворачивала одна из охранниц. Из разжавшихся Лялиных пальцев выпала вилка и жалобно звякнула, упав на дощатый пол.
— Больно! Пусти! — взвизгнула Ляля.
Охранница, так и не изменив выражения лица, отпустила Лялину руку. Лёвка, наконец, понял:
— Спасибо, Леночка. Всё в порядке.
— Ах, она уже и Леночка! — выдохнула Ляля. — Она ж руку мне сломать хотела! — чуть не плача, выпалила она, глядя в спину удаляющейся к своему столику девицы.
Та обернулась и даже позволила себе улыбнуться — правда, лишь самыми краешками губ:
— Извините, Ольга Олеговна. Но больше так не шутите. Профессиональный рефлекс!
Лёвка, едва сдерживая смех, всё же постарался сохранить серьёзное выражение лица:
— Знаешь, Лялечка, она ведь права. Чувство юмора не входит в её непосредственные обязанности.
— Ладно–ладно, Лёвушка, — со змеиной лаской в голосе прошипела Ляля, потирая запястье. — На тебе, мой дорогой, я сегодня ночью отыграюсь. Когда… этих стерв поблизости не будет. Защитнички мужской чести, твою мать!
***Глухово
— Эх, хорошо в деревне летом! — Гоша закинул руки за голову.
— Гошка, стоп! — предупредила Нюша, глазами показывая на маленькую Зеру.
Софья Пёрышкина рассмеялась — она тоже знала этот детский, не совсем приличный стишок.
— Хорошо в деревне летом, — упрямо повторил Гоша и схитрил, — пристаёт листва к штиблетам!
Все четверо рассмеялись. Только взрослые — над дурацким стишком, а Зера над забавным словом «штиблеты».
— Чему ты учишь ребёнка? — всё–таки попеняла брату Нюша. Достаточно лениво, впрочем, попеняла.
Они сидели в глуховском саду и переваривали чересчур сытный обед. До обеда весёлая компания уже провела маленький турнир по теннису, в котором победила, конечно, Зера. По крайней мере, так ей было позволено считать. Время второго турнира ещё не наступило, поэтому можно было просто сидеть, развалившись, в удобных шезлонгах и лениво перебрасываться словами.
Гоше было чрезвычайно комфортно рядом с этими тремя женщинами.
Моя семья, — расслабленно думал он, лениво переводя взгляд с личика засыпающей дочери, на милые лица сестры и Сони. Как всё–таки хорошо, что они сразу подружились с Нюшей. Хотя, казалось бы, такие разные…
У ног Гоши, навалившись всем своим весом, спал второй мужчина их дружной семейки — шоколадный лабрадор Боник. От Боника попахивало мокрой шестью. Он уже успел не только вдосталь наплаваться в пруду, но и вытащить оттуда несметное количество палок и дохлую мышь. Гоша еле оттащил от этой раздувшейся отвратительной тушки чрезвычайно заинтересовавшихся собаку и Зеру.
— К Соне хочу, — пробормотала Зера и ловко перебралась из своего шезлонга к Софье под бочок. Софья устроилась поудобнее, чтобы Зера могла положить голову ей на колени.
Соня гладила девочку по гладким тёмным волосам. Дочь Гоши, хотя и не обделённая вниманием и заботой, часто казалась ей слишком одинокой и хрупкой. И такой… незащищённой, что ли?
Идиллию нарушил Боник, вдруг во сне отчаянно залаяв. Пёс вскочил и испуганно стал озираться.
— Всё в порядке, Бонд, ситуация под контролем, — тихо сказал Гоша, но задремавшая было Зера всё–таки проснулась.
— Кошки, Боник, кошки? — тонким голоском подзадорила она лабрадора.
Но тот, не поддавшись на провокацию, закружился волчком, пытаясь догнать собственный хвост. В существование которого Бонд верил больше, чем в нашествие кошек, давным–давно изгнанных с его исконных территорий. Хвост был близок, но чрезвычайно ловок. Поняв наконец, что гармония недостижима, усталый Боник вновь улёгся на Гошины ноги.
— Скорее — мошки, — поставила диагноз Нюша и сладко зевнула. — Я просто не верю, что можно вот так сидеть, никуда не спешить…
