Марина Серова - Смерть наяву
— Вот смотри, — говорила я Роальду, — когда мы сидели на даче и прокручивали «Печальные глаза осени» на видеомагнитофоне. — Как ты себя ведешь, расправляясь с бандитами, которые преследуют героиню? Сначала ты пуляешь в них из лука — по-моему, здесь цитата из «Командос», когда ты стоишь перед зеркалом своей возлюбленной, которую украли плохие дяди, вдруг начинаешь наносить ее помадой боевую раскраску на лицо.
Потом ты перерезаешь горло ее охраннику, швыряешь в главного злодея колбу с кислотой, кстати, снято довольно непрофессионально, — при медленной прокрутке видно, как несколько капель жидкости попадают тебе на руку, а ты даже не замечаешь этого.
А дальше ты подкладываешь бомбу в логово бандитов, потом стреляешь — уже в милиционера, который задержал героиню.
— И в конце…
— И в конце тебя сбивают мотоциклом, — заключила я. — Неужели ты забыл этот фильм?
— Знаешь, дело давнее. И потом все снималось вразбивку, теперь и не упомнишь.
— Так вот, — повернулась я к Роальду, — мы имеем дело с маньяком, который знает этот фильм наизусть. У него к тебе какой-то счет, но что он имеет против тебя — пока неизвестно. Можно с уверенностью сказать только одно — что этот человек играет с тобой, как кошка с мышкой, воплощая в жизнь свой план, — а маньяки, следует заметить, народ очень изобретательный. Он прошел по всем точкам твоей активности в этом фильме, аккуратно избавляя тебя от смерти. И стрела пролетела мимо, и горло перерезали не тебе, а бедной глупой Марго. Бомба была не такой уж большой мощности, а выстрел мотоциклиста вообще был направлен в «молоко».
— А минералка? — спросил Роальд. — Я же мог выпить эту воду!
— Постой, Роальд, а ведь ты прав. Тут какая-то несостыковка, — задумалась я. — Слушай, а ты вообще пьешь «Полюстровскую»?
— Упаси Боже! Предпочитаю «Перрье», а если нет, то нарзан или боржоми.
— Ну тогда и этот момент укладывается в общую картину, — подытожила я. — Итак, тебе предстоит встреча с мотоциклистом. У меня есть кое-какой план. Нам нужно помочь маньяку…
Когда я объяснила, как мы будем действовать, Роальд нахмурился.
— А это не опасно?
— Нет, — спокойно покачала я головой. — Можешь не волноваться. Ни за себя, ни за меня. Еще будут вопросы?
— Будут, — серьезно проговорил Роальд. — Кое-что мне до сих пор совершенно непонятно. Зачем ты купила «Крутую разборку»?
— Полюбоваться на тебя, дорогой, — честно ответила я. — Ты умеешь так смотреть…
Эту ночь мы провели вдвоем, и она была самой прекрасной в моей жизни.
По крайней мере на данный момент. А что будет дальше — кто знает…
* * *Если бы кто-то посмотрел из окна радиостудии после прямого эфира, он бы увидел, как Роальд Голицын, в своем кожаном плаще, высоко подняв воротник, медленно бредет по улице в полном одиночестве.
Впрочем, смотрящему из окна пришлось бы вытягивать шею по-жирафьи, потому что кожаный плащ Роальда уже маячил на перекрестке, а потом терялся из поля зрения — Голицын свернул в сторону от центральной улицы и начал петлять по предместьям.
Его прикид (сплошь кожа — плащ, брюки, шляпа, ботинки плюс черные очки, несмотря на осеннюю погоду и отсутствие солнца) можно было бы еще с полчаса наблюдать в довольно бедных и не предназначенных для прогулок столь знаменитых личностей районах.
Но человек в коже упорно брел, не очень-то разбирая дорогу, и со стороны могло бы показаться, что он просто шляется — то ли чуть под хмельком, то ли его обуревают печальные мысли, которые он стремится заглушить старым добрым способом — прогулкой.
Когда он пересекал пустынное шоссе в южной части города, там, где расположен электроламповый завод, из-за поворота вдруг выскочил мотоцикл, несущийся на предельной скорости.
В летние месяцы на этой магистрали было довольно оживленное движение, но сейчас на дворе стояла осень. Дачники, сползавшиеся на своих автомобилях по направлению к огородам, уже закончили все свои нехитрые дела на приусадебных участках.
Шоссе с четырьмя полосами движения можно было бы перебежать секунд за семь-восемь. Но мотоцикл не оставлял человеку такой возможности.
Тогда пешеход взял чуть вправо, возвращаясь к осевой и, очевидно, уступая лихому ездоку дорогу. Но тот проигнорировал свободную полосу и, чуть повернув руль, стал преследовать оторопевшего человека.
Впрочем, ситуация неожиданно переменилась. Человек вдруг остановился, резко выбросил руку из кармана и несколько раз выстрелил по колесам мотоцикла.
Стрелял он хорошо. Мотоциклист, не ожидавший такого поворота дел, стал вихлять, да и метко посланные пули повредили ось переднего колеса.
Не справившись с управлением, ездок на полном ходу врезался в высокий каменный бордюр и вылетел из седла. Мотоцикл, бешено вращая колесами, сшиб ограждение и завалился в кювет, а ездок остался лежать на мостовой. Упал он довольно неудачно, вписавшись шлемом, на котором теперь была глубокая вмятина, в фонарный столб.
Человек в коже быстро бежал по направлению к неподвижному телу мотоциклиста. Теперь полы его плаща широко развевались, обнаруживая отнюдь не мужское сложение пешехода.
Вы, очевидно, уже догадались, что это была я, — идея «подсадной утки» стара как мир, но на нее обычно все покупаются.
Наклонившись над всадником «Юпитера», я подняла его голову и сорвала шлем.
Да это же девушка!
Я нырнула рукой в карман ее кожаной куртки. Ага, вот паспорт. Итак, тебя зовут Екатерина Самохина. Что ж, приятно познакомиться!
— Познакомиться? — неуверенно проговорила я, вглядываясь в ее лицо. — Да ведь мы с тобой, оказывается, уже знакомы!
Та самая девчушка, которую я видела в аэропорту, когда встречала самолет с Роальдом! И она же потом заходила домой к его родителям!
Хм, а ведь я тогда ошиблась, дав ей всего пятнадцать лет! Просто очень молодо выглядит для своих семнадцати с половиной. Впрочем, если говорить точнее, то не молодо, а инфантильно.
Хорошо, кое-что уже немного прояснилось… Но мотивы, мотивы?!
— Надо бы «Скорую»! — подбежал ко мне Голицын, до того медленно следовавший за мною на сохраняющем дистанцию «Фольксвагене». — Похоже, у нее что-то с головой!
— Значит, так, — скомандовала я. — Мотоцикл уже не починишь, пусть остается тут. Сейчас мы едем к ней — адрес ее прописки в трех минутах отсюда, если на машине. Из квартиры вызовем «Скорую».
— А она не…
— Да не волнуйся ты! — усмехнулась я. — Живехонька. Впрочем, если ты имеешь в виду, не станет ли она тебя терзать в моем «Фольксвагене», можешь успокоиться: в таком состоянии она и мухи не обидит.
Мы с Роальдом дотащили девушку до автомобиля и уложили на заднее сиденье. Я рванула с места, и вскоре мы уже тормозили возле ее дома на Вишневой, восемьдесят девять, — двухэтажный барак то ли позднесталинских, то ли раннехрущевских времен.
— Да помоги же мне! — окликнула я Роальда, который продолжал сидеть в машине, пока я вытаскивала оттуда тело девушки.
— Сейчас-сейчас, — засуетился Роальд, закидывая ее руку себе на плечо.
Он все же явно опасался каких-либо враждебных действий со стороны мотоциклистки, несмотря на ее бессознательное состояние.
Нам повезло: Катя жила на первом этаже и ее квартира была с отдельным входом — прямо с улицы. Найдя в кармане ее куртки ключ, я вставила его в замочную скважину и, повернув на полтора оборота, распахнула дверь.
— Ого! — не смогла я сдержать удивленного возгласа, когда мы перешагнули порог. — Да тут твоя полная иконография!
Действительно, все стены квартиры были завешаны изображениями Роальда, в том числе — и фотография, сделанная Катей из кустов в аэропорту. По большей части это были кадры из двух кинофильмов и фотографии из журналов, где Роальд давал интервью.
Это подтверждало мою гипотезу о том, что Катя была в курсе гастрономических пристрастий Голицына и знала, что он никогда не стал бы пить минеральную воду «Полюстровская».
А вот кое-какие фотографии были весьма своеобразно «украшены».
Все изображения Голицына, имевшие отношение к его амплуа телеведущего юмористической передачи, подверглись поруганию. Роальду были либо пририсованы усы с рожками, либо фотография была просто перечеркнута, либо — ого, вот это уже поинтересней! — поверх улыбающейся физиономии Голицына красным фломастером была тщательно нанесена мишень. А кое-где даже виднелись следы проколов — наверное, Катя тренировалась в «дартс».
Девушка, которую мы уложили на диван, вдруг застонала и повела рукой.
Роальд тут же отскочил, как будто перед ним была ядовитая змея.
— Знаешь, ты тут давай сама… — пробормотал он. — А я посижу на кухне.
Накручивая «ноль-три», я внимательно наблюдала за Катей, которая, кажется, начинала приходить в себя. Но — уж не знаю, к горю ли, к счастью для нее, — только на физическом уровне.
