Николай Черкашин - Опасная игра
— Может, с нами пойдете, батюшка? — предложил Тимофеев, поднимая чарку.
— Вот когда на Афон соберетесь, тогда и пойду, — отшучивался отец Симеон, моложавый и крепкий иеромонах из Ново-Иерусалимского монастыря.
— А нам что в Хайфу, что в Афон! — хорохорился Тимофеев. — Вот золотишко колчаковское с Артамонычем найдем, купим себе персональный танк, Карину в наводчицы возьмем, Ленку в заряжающие и махнем в Арабские Эмираты.
Проводив священника и договорившись с хозяином «жигулей», что тот заедет сюда завтра с утра, Еремеев вернулся на яхту и распределил спальные места. Девушкам отдал носовую каюту, Тимофееву отвел диван левого борта, себе — диван правого. А невысокий Артамоныч с превеликой охотой забрался в спальную шхеру, уходившую в корму по правому же борту за рундуком кокпита.
Выход назначили на завтра сразу же, как только Еремеев привезет Дельфа.
* * *Уходили в полдень под дизелем. Карина с Леной героически загорали на носу под совсем еще нежарким майским солнцем. Чуть поотдаль — у мачты — лежал на крыше салона забинтованный Дельф, время от времени побивая пушистым хвостом в пластик кровли. Тимофеев с Артамонычем резались в салоне в домино. А Еремеев сидел на руле, изредка поглядывая на удаляющийся город. На губах блуждала блаженная улыбка. Он не бежал из Москвы, он уходил из этого чудовищного мегаполиса победителем — на белом водном коне, с отбитой девой-красой, с друзьями-товарищами. «Санта Марина» в его глазах походила на ковчег, который спасал пять душ, не считая собачьей, уносил их к новой, заведомо лучшей жизни.
Все впереди, а ныне
За метром метр… —
ревел из стереодинамиков в салоне любимец майора Тимофеева, —
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр»…
Пройдя под мостом автомагистрали, Еремеев поднял грот и стаксель, в которые сразу впрягся свежий майский ветер. Зажурчала под кормой вода, яхта, кренясь на правый борт, понеслась к вратам первого шлюза…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗНАК ВИШНУ
(Лейтенант Орест Еремеев)
Глава первая
АЛЬТХАФЕН. АПРЕЛЬ 1945 ГОДА
КАК ПИТЬ ДАТЬ…
Только когда мотоцикл въехал в массивные ворота комендатуры, лейтенант Еремеев перевел дух и размазал по лбу скопившийся в бровях пот.
Жарко!
Да что жарко!.. Тут кого угодно бы холодный пот прошиб. Шутка ли, конвоировать «вервольфа»[7] по незнакомому городу. Этих субчиков, судя по тому, что Еремеев о них слышал, надо перевозить в бронированных автомобилях. Но у смершевского автофургона полетела коробка передач, и за добычей капитана Сулая прислали этот дохлый колясочный мотогроб.
Капитан Сулай первым из смершевцев взял в Альтхафене живого «вервольфа»; неделю выслеживал его в портовых водостоках. И уж, конечно же, майор Алешин, прекрасно понимавший, кого добыл Сулай, мог бы расстараться если не насчет «виллиса», то уж хотя бы насчет бортовой полуторки.
Таинственный «вервольф» в серой докерской спецовке выглядел весьма прозаично. Тем не менее Сулай затянул на поясе пленника крепкий флотский линь, а свободный конец намертво привязал к скобе коляски. Руки оставил свободными, чтобы не привлекать внимания прохожих. «Вервольф» покорно позволил проделать все это и даже предупредительно поднял руки, чтобы Сулаю удобнее было обвязывать поясницу. Капитану эта предупредительность не понравилась, уловил он в ней что-то насмешливое, обидное для себя и потому узел на скобе затянул потуже. Сулай повел свою группу по горячим следам, а мотоколяска с добычей покатила через Хинтерланд в город.
Еремеев с любопытством поглядывал на белобрысый затылок немца. Он впервые так близко видел живого диверсанта и никак не мог понять, что заставляет его воевать после того, как война уже закончилась.
Посреди двора, у широкого колодца, сделанного, видимо, из бывшего фонтанного бассейна, плескался голый по пояс помощник коменданта капитан Кистенев. На фигурной закраине колодца стояло ведро. Кистенев ладонями черпал из него воду и блаженно поливал спину.
— Привет, Еремеич! Иди освежись!
И плеснул пригоршню на горячий мотоцикл. Капли попали в лицо пленному, он жадно слизнул их с верхней губы и, впервые за всю дорогу обратился к конвоирам:
— Господин лейтенант, разрешите попить… Воды.
Еремеев молча распустил узел на колясочной скобе, и «вервольф», обвязанный веревкой, словно францисканский монах, побрел к колодцу.
— Василий Петрович, дай ему воды! — крикнул Еремеев, расправляя сбившуюся под ремнем гимнастерку.
Кистенев уступил ведро и потянулся за гимнастеркой, сложенной на краю колодца. Едва он натянул ее на голову, как «вервольф» отшвырнул ведро и, выставив руки вперед, нырнул в колодец. Еремеев застыл. Кистенев, так и не продев вторую руку в рукав гимнастерки, ошеломленно вглядывался в колодезный зев.
Первым опомнился сержант Лозоходов.
— Утоп, гадюка! — метнулся он к колодцу. — Чтобы живым не даться!.. Во гад, а?! Во псих!..
— Багор! — осенило лейтенанта. — Срочно багор! Багром достанем!..
Через минуту Еремеев уже шарил длинным шестом в темной воде. Ржавый крюк скреб по стенкам бетонного ствола, но в дно не утыкался.
— Ничего! — утешил Лозоходов Еремеева. — Всплывет в одночасье.
Еремеев покусывал губы.
Через три дня кончался стажерский срок. Теперь все. После такого казуса — прощай, контрразведка! Шляпа-растяпа.
Еремеев на минуту представил, как капитан Сулай презрительно сощурит свои глазки — ни бровей, ни ресниц, — как процедит свое уничтожающее: «Пианист!»
На шум и суету у колодца подоспели командир комендантской роты и несколько малознакомых Еремееву смершевцев. Тыкали шестом в дно и Еремеев, и командир роты, и капитан Кистенев, и остальные офицеры, однако так никого и не нашли. Да там вообще ничего не было, кроме ровного песочка!
— Придется вызвать водолазов! — мрачно резюмировал капитан Горновой, оставшийся за майора Алешина.
Пока ждали машину с водолазами, Еремеев писал объяснительную записку: «После того, как я разрешил арестованному напиться воды, тот подошел к колодцу и прыгнул в него с целью самоутопления. В упущении вражеского диверсанта признаю себя виновным полностью и безоговорочно. Прошу наказать меня со всей строгостью. Лейтенант Еремеев».
Приехали водолазы.
Мичман в беловерхой фуражке интересовался глубиной колодца.
— Метра четыре, — отвечал ему Еремеев, слегка воспрянувший при виде моряков, выгружавших из кузова воздушный насос, шланги и блестящий медный шлем с округлыми оконцами.
На дармовое зрелище набежал комендатурный люд — шоферы, писари, стрелки. Капитан Горновой прохаживался возле колодца и гнал любопытных.
Мичман склонился над колодцем и вдруг подозвал офицеров рукой.
— Товарищи начальники, не ваш ли там клиент купается?
Горновой и Еремеев свесились в ствол: из воды выдавалось что-то похожее на спину и затылок.
— Багор, живо! — крикнул Горновой Лозоходову.
Сержант в мгновение ока принес шест, подцепил труп за край брезентовой спецовки. В три пары рук они вытащили его и положили у колодца лицом вниз.
Моряки забрасывали свои шланги обратно в кузов, и мичман, довольный, что не пришлось возиться с тяжелыми доспехами, по-хозяйски постукивал скаты грузовика.
— Товарищ капитан, осмотреть бы надо, за что он там зацепился. Что-то долго он не всплывал… — догнал Еремеев Горнового.
— Пусть водолаз осмотрит.
Морякам снова пришлось выгружать снаряжение. Четыре матроса, растянув ворот прорезиненной рубахи, втряхнули туда мичмана, привинтили к фланцу шлем, задраили передний иллюминатор и бережно спустили своего начальника в колодец. Пузыри воздуха, вырывавшиеся из воды, гулко клокотали в бетонной трубе.
Через четверть часа, сипя и шипя, на поверхность вынырнул медный шар шлема. Водолаза вытащили наверх, вывинтили переднее стекло.
— Ни-че-го! — сообщил мичман почему-то по складам. — Ровнехонькие стенки. Грунт — песок с галькой. На глубине три метра махонький отросточек водопроводной трубы. Наверное, за него и зацепился. Одно слово — труба дело.
«Труба дело…» — мысленно повторил Еремеев.
В ворота въезжал «виллис» майора Алешина.
Глава вторая
ЧЕРНЫЙ «АДЛЕР»
Вопреки всем скверным предчувствиям наказание за оплошность с «вервольфом» оказалось вовсе не таким уж суровым. Майор Алешин в присутствии Еремеева прочитал объяснительную записку, расспросил, как все было, и, ничего больше не говоря, отпустил лейтенанта восвояси. Два часа, которые прошли до повторного вызова в алешинский кабинет, показались Еремееву самыми томительными в жизни. Должно быть, эти два часа понадобились майору Алешину, чтобы подыскать достойное наказание для незадачливого конвоира, и он его нашел.
