Фридрих Незнанский - Свиданий не будет
– Кстати, а где сейчас его супруга? И с ней бы мне полезно встретиться. Ведь действительно, если – опять отправимся в область допущений – вы не просили адвоката о взятке судье, значит, это должна была сделать она. Или еще кто-то из родственников. Повторяю: судебная практика свидетельствует – посредник не передает своих денег. Эти деньги выдает ему взяткодатель. Кто он, этот взяткодатель?!
– Колины родители погибли восемь лет назад в автокатастрофе. Я для него самый близкий человек.
– Значит, должна была просить супруга. И она же должна была, по логике вещей, передать Андрееву деньги, чтобы он, в свою очередь, вручил эти деньги судье. Не так ли? А если и далее следовать этой простой логике, после ареста Андреева как взяточника следователи должны были приняться за Ингу. Вы что-нибудь знаете об этом?
– К сожалению, ничего на этот счет вам сказать не могу. Инга ведь живет в Усть-Басаргине, мы перезванивались. Когда арестовали Бориса Алексеевича, она была там. Узнав об аресте, я сразу ей позвонила, сообщила об этом. Инга заплакала, сказала фразу, я ее хорошо помню: «Ведь я предупреждала Бориса Алексеевича», и потом пообещала, что все равно выведет их на чистую воду.
– Вы не можете предположить, кого – «их»? Это те же, кто и «они»?
– Как знать. Возможно, Инга знала больше, чем я.
– И с тех пор вы ее не видели?
– Увы, ее телефон перестал отвечать.
– Вы пытались выяснить почему?
– Конечно. Поскольку они жили в Колиной квартире, квартире его родителей, я знаю там всех соседей. Позвонила одной, другому. В конце концов выяснила, что Инга куда-то уехала. Точнее, улетела. Сказали, что, возможно, в Москву.
– То есть искать правду в столице.
– Наверное, так. Но уж из Москвы-то она могла позвонить?
– Да, это все очень странно и не очень приятно. А что, улетала она из Усть-Басаргина?
– То есть на сто процентов. Если бы даже решила лететь из Булавинска, я бы об этом знала. Между нашими городами ведь не полчаса на электричке.
– С ее путешествием придется разбираться. Вообще очень странно, что они, арестовав Бориса Алексеевича, не разыграли дальше эту историю со взяткой. Ведь ни одному судье никакой даже самый красноречивый обвинитель не докажет, что адвокат принес деньги по собственной инициативе, не сообщив обвиняемому. Из своего гонорара он их отстегнул, что ли? Это повод для оправдания. Хотя в редких случаях суд возвращает дело на доследование.
– Вы думаете, они хотят довести папино дело до суда? – испуганно спросила Лида.
– Пытаюсь вот разобраться, чего же они хотят?! Но пока, Мария Гавриловна, вернемся к истории бедствий Николая. И когда же начались его неприятности?
– Думаю, с того времени, как убили Льва Чащина.
– Да, Володя мне говорил. А как конкретно?
– Мне об этом мало что известно. Но когда после смерти Льва начали наворачивать вокруг его имени всякую грязь, Коля решил наконец разобраться во всем этом деле. Он жил несколько дней в Булавинске, причем не у меня, как обычно, а еще где-то.
– Наверное, у него были причины.
– Я думаю. Самое главное, что он в те дни сделал что-то, что в конце концов и обернулось для него такой бедой.
– Но что?
– Вы знаете, Инга однажды сказала мне, что у Коли появилась незадолго до ареста какая-то кассета, от которой кое-кому не поздоровится. Она тоже об этом мало что знала, но что-то от Николая слышала.
Лида чуть не подскочила на своем стуле.
– Вот это уже теплее, – сказал Гордеев. – А может быть, и горячее.
– Вы имеете в виду кассету? – спросила Мария Гавриловна.
– Ее самую, хотя пока представить не могу, что там на ней записано.
– Надеюсь, папа знает что, – сказала Лида.
Глава 13. ПРЕВРАЩЕНИЯ ФИЛОСОФСКОГО КАМНЯ
А маки, взросшие из вен людских, все падают и падают…
Айзек Роузенберг. Рассвет в траншеяхПока Гордеев выяснял в больнице обстоятельства вокруг ареста Андреева, время перевалило за восемь вечера. На улице еще было светло, однако уже ощущалось приближение ночи. Короткой, июньской, но со своими неожиданностями, а может, и со страхами.
Гордеев с Лидой ждали Володю в аллейке около больницы. Он пошел отнести халаты, а заодно попытаться разузнать, где сейчас Павел Живейнов и вообще что-то еще о покушении на милиционеров.
Юрий Петрович покопался в своем портфеле, но не нашел того, что искал.
– Вы, насколько понимаю, не курите, – обратился он к Лиде.
– Увы, – развела та руками. – Несовременная девушка.
– Это как сказать, – возразил Гордеев. – Самые современные девушки сейчас не курят, много занимаются спортом и вообще ведут здоровый образ жизни.
– А что это такое – «здоровый образ жизни»? – лукаво спросила Лида.
– Я вам потом расскажу, – пробормотал Гордеев под нос. – Вот и Володя возвращается.
Как рассказал Володе Олег Сергеевич, в больницу действительно заявились Мещерякин и Степной. Они стали требовать, чтобы Живейнов отправился на обследование в госпиталь УВД в Усть-Басаргино, однако Павел не соглашался, заявив, что он здоров и готов немедленно принять участие в операции по розыску и поимке убийцы Николаева. Однако это не вызвало у начальников энтузиазма. В конце концов они отправили Живейнова домой, дав ему для отдыха и выздоровления неделю. Они же объявили, что хоронить Николаева будут в понедельник на новом городском кладбище. Пока тело в морге, предстоит вскрытие судмедэкспертами.
– А вскрытия еще не было? – удивился Гордеев.
– Почему-то нет. Отложили до завтра.
– Странно. Сегодня пятница, рабочий день, в городе, как вы сказали, идет операция по отлову убийцы, а они медлят с получением, возможно, важнейших фактов. И пуля из тела не извлечена? Или она прошла навылет?
– Нет. Смертельная пуля в теле. Так, по крайней мере, считает больничный патологоанатом, его слова передал мне Олег Сергеевич.
– Потрясающе! Хоть организовывай засаду в морге.
– Вы считаете, что дело нечисто?
– Во всяком случае я считаю, что это непрофессионально. Но нередко бывает, что за непрофессионализмом скрывается профессионализм особого рода.
– И что предпримем? Я мог бы попросить сторожа, чтобы он внимательно…
– Погодите. У меня и так много помощников, но с каждым часом мне все больше хочется отправить всех вас куда-нибудь на молоко в деревню или на пляж в какую-нибудь тихую и безопасную Анталию.
– Нетушки, – полушутливо возразил Володя. – Где еще испытаешь такую остроту ощущений, как не в родимом отечестве?
– Тогда будем обходиться своими силами. Собственно, я не собираюсь влезать в весь этот змеюшник. Моя цель проста: во-первых, для начала, добиться освобождения из-под стражи Бориса Алексеевича, а затем, надеюсь, вместе с ним, разобраться во всем деле. Так что, дорогой Володя, если вам удастся что-то в ваших врачебных кулуарах выяснить о причинах задержки вскрытия Николаева, узнать результаты этого вскрытия – неплохо. А нет так нет, рисковать нет никакой нужды. Это прежде я был следователем и бегал, что называется, с пистолетом по крышам. А теперь я респектабельный буржуа и, скажем, даже небольшие неудобства при исполнении мною адвокатских обязанностей могут меня погрузить в тяжелую меланхолию. Так что пойдемте, господа, и проведем хотя бы остаток пятницы в мирном обсуждении насущных вопросов нашего движения.
Но едва они вышли за ворота больницы, как Гордеев словно забыл только что им говоренное.
– Кстати, Володя, – обратился он к юному эскулапу, увлекшемуся делами, опасно соприкасающимися с криминальными сферами. – Вы говорили, что у вас есть гениальный парнишка, который, несмотря на свою пагубную страсть, все еще способен произвести некоторые несложные химические опыты.
– А! Женька! Думаю, запросто. А что, собственно, нужно?
– Пустяк. Я, наверное, мог бы обратиться с этим к Живейнову, но все-таки он не химик, а главное, сегодня ему не до того, чтобы искать возможности для конфиденциального анализа. А мне нужно установить, что пили из двух маленьких хорошеньких стопочек.
– Да, вы говорили.
– Кстати, стопки совершенно невинные. Или почти совершенно. Из них пили какую-то, наверное, достаточно приятную жидкость. Правда, пили не совсем в том месте, где ее следовало пить. То есть можно сказать: распивали. И вот для выяснения обстоятельств этого распития мне необходимо на всякий случай знать, что пили.
– Попробую, – сказал Володя. – Где ваши сосуды?
– Сейчас выдам. Но естественно, этому вашему Жене не надо знать много. Ему надо сказать только необходимое. То есть что-то вроде: к вам привезли человека без сознания. Живого, но без сознания. Вероятно, перед тем как потерять сознание, он что-то выпил. Рядом с ним стояли стопки. На тумбочке стояли. Почему-то две. А человек был не молодой. Можно сказать, старый был человек. То есть не был, но есть. И вот чтобы его спасти, надо выяснить, что же он пил. Провести, так сказать, реабили… Впрочем, все понятно, Володя? – прервал сам себя разговорившийся Юрий Петрович. – Без особых подробностей. Только результат. Обратились вы к нему, потому что химико-биологическая лаборатория уже закрыта, а нужно безотлагательно. Но обязательно предупредите его, чтобы он ни в коем случае не хватался за стопки. Здесь на одной и так уже, наверное, Лидочкины пальчики запечатлелись. Скажите ему, что, если все же обнаружится что-нибудь не то, придется передать в экспертное управление облуправления внутренних дел, а его пальцы – этого Жени, да? – будут совсем ни к чему. То есть в его интересах оставить то, что там сейчас есть.
