Дик Фрэнсис - Последний барьер
Через неделю пришел отпечатанный на машинке ответ.
"Выпускник, уничтожен в прошлом году на троицын день на скачках в Картмеле, графство Ланкашир, ноябрь и декабрь позапрошлого года провел в конюшне Хамбера. Хамбер купил Выпускника после облегченного стипль-чеза и продал с аукциона в Лестере около двух месяцев спустя.
Но: Выпускник взбесился перед началом скачек. Он был записан в заезд с гандикапом, а не на облегченный стипль-чез. Кроме того, финишная прямая в Картмеле относительно короткая.
Все эти факты выпадают из общего рисунка.
У Выпускника были взяты пробы на допинг, но анализы показали отрицательный результат.
Что случилось с Выпускником, никто объяснить не смог".
Томми Стэплтон, наверное, до чего-то додумался, иначе он не стал бы вырезать эту заметку; все же у него, видимо, были сомнения, и он, прежде чем действовать, решил сам все проверить. Проверка его и погубила. Теперь я в этом твердо убежден.
Я разорвал письмо и поехал с Джерри в сторону кафе. Надо быть осторожным, опасность ходит где-то рядом... Впрочем, аппетит у меня не испортился, пообедал я с удовольствием — хоть раз в неделю проглотить что-то съедобное.
Через несколько дней во время ужина я перевел разговор на скачки в Картмеле. Что это за скачки, спросил я, никто не знает?
Оказалось, там бывал пьянчуга Сесл.
— Сейчас там уже не то, что было раньше, — угрюмо пробурчал он, не заметив, как Регги вытащил у него из-под носа кусок хлеба и маргарин.
— А что было раньше? — не отступал я.
— Раньше была ярмарка. — Он икнул. — Карусели, качели, представления разные. По праздникам, на День троицы, к примеру. Единственное место, кроме Дерби, где на скачках есть качели. Но сейчас это дело прикрыли. Народ мог там как следует поразвлечься, так нет, жалко стало. А кому она мешала, эта ярмарка?
— По карманам можно было пройтись, — авторитетно заметил Ленни.
— Точно, — согласился Чарли, который еще не решил, стоит ли относиться к Ленни, как к равному, — ведь тюрьма в Борстале не идет ни в какое сравнение с местами, где бывал он.
— Там и собачьи бега устраивали, теперь и их прикрыли. А было на что посмотреть — хорошо бегали собачонки. Да вообще в Картмеле, бывало, отдыхаешь душой и телом. А сейчас? Как в любой дыре. Не лучше, чем где-нибудь в Ньютон Эбботе. Теперь там что праздник, что будни — все одно и то же. — Он рыгнул.
— А что там были за собачьи бега? — спросил я.
— Бега как бега. — Он глупо улыбнулся. — Один забег у них был до скачек, один — после, а теперь, сукины дети, все прикрыли. Последнюю радость у людей отнимают, чтоб они сдохли. Правда, — он хитро прищурил глаз, — для своих людей собачьи бега все равно остались, даже ставочки можно делать. По утрам проводят. Не там, где ипподром, а на другом конце деревни.
— Собачьи бега? — недоверчиво переспросил Ленни. — Ты не заливай! Куда же это собаки побегут без дорожки? Да и электрического зайца там, небось, нет...
Сесл неловко качнул головой в сторону Ленни.
— А никакой дорожки и не надо, — с серьезной миной невнятно пробормотал он. — Им нужен след, голова два уха! Какой-нибудь ханурик берет мешок с анисовым семенем, парафином, еще какой-нибудь дрянью и тянет этот мешок километр-другой вокруг холмов, по лесу. А потом спускают собак. И какая первой пробежит весь след и вернется обратно, та и выиграла.
— А в том году ты в Картмеле не был? — спросил я.
— Нет, — с сожалением признался Сесл. — Не был. Там в том году женщину убило, вот было делов-то.
— Это как же? — Ленни даже подался вперед.
— Одна лошадь распсиховалась в паддоке для показа да как сиганет через ограду — и прямо на какую-то дамочку. Приехала, называется, подышать свежим воздухом. Да, уж она, бедняга, точно не на ту лошадку тогда поставила. Эта спятившая кляча размолотила ее почище мясорубки, пока прорывалась сквозь толпу. Далеко она, ясное дело, не ускакала, но лягалась вовсю, еще одному мужику успела ногу сломать. Ну а потом притащили ветеринара, и он ее шлепнул. Сошла с ума, говорят, вот и все дела. Мой дружок был там рядом, у него в том же заезде лошадь скакала. Картинка, говорит, была не из приятных: эта несчастная бабенка, растерзанная в клочья, истекала кровью прямо у него на глазах. Эта жуткая история произвела на всех тяжелое впечатление. На всех, кроме Берта, который был глух и ничего не слышал.
Глава 10
К концу моего первого месяца ушел Регги (жаловался на постоянное недоедание), и через пару дней на смену ему явился совсем еще мальчишка с лицом младенца и фальцетом сообщил, что его зовут Кеннет.
Среди этой бесконечной процессии отребья всех сортов я пока оставался ничем не примечательной личностью. Я старался по возможности не привлекать внимания Хамбера: если он выделит меня из общей массы, я вообще ничего не смогу добиться. Он отдавал приказания, я их выполнял. Если я что-то делал не так, как ему хотелось, он ругался и наказывал меня, но не больше Других.
Одет он был всегда с иголочки, словно хотел подчеркнуть разницу между нашим положением и своим собственным. Вообще, туалет, как я понял, был для него главным объектом тщеславия, но о его доходах можно было судить и по машине — «бентли» последней марки. Чего в ней только не было! Телевизор, плюшевые ковры на сиденьях, радиотелефон, меховые коврики, кондиционер и, наконец, встроенный бар, где на специальных полках хранились шесть бутылок, двенадцать стаканов, сверкающий приборчик для открывания бутылок, пешня для льда и разные мелочи вроде палочек для помешивания напитков.
Я так хорошо это знаю, потому что каждый понедельник после обеда мне приходилось ее мыть и чистить. По пятницам это делал Берт. Хамбер гордился своей машиной.
В дальние поездки за руль этого символа процветания садилась сестра Джуда Уилсона Грейс, надменная амазонка, которая управлялась с этой большой машиной вполне свободно, а уход в ее задачу не входил. Я ни разу не обмолвился с ней словом: когда нужно было куда-то вести машину, она приезжала из дому на велосипеде и так же уезжала.
Во время чистки внутри машины я всегда заглядывал во все уголки. Увы, Хамбер не был настолько любезен или легкомыслен, чтобы оставить в перчаточном боксе шприц для подкожных впрыскиваний или пузырек со стимулирующими средствами.
Весь первый месяц стояла холодная погода, я сильно мерз, но это было не самое страшное — время, по существу, тратилось впустую. В скачках наступил перерыв, Хамберу незачем было давать лошадям допинг, и я не мог определить, что изменяется в жизни конюшни, когда скачки проводятся на каком-нибудь ипподроме с длинной финишной прямой.
Кроме всего прочего, Хамбер, а также Джуд Уилсон и Касс постоянно находились в конюшне. Меня так и подмывало заглянуть в контору Хамбера, находившуюся в кирпичном домике в дальней части двора, но я не мог на это решиться: туда в любое время мог зайти кто-то из них и застукать меня. А вот когда Хамбер и Джуд Уилсон уедут на скачки, а Касс поедет домой обедать, я, пожалуй, смогу проникнуть в контору и обыскать ее, пока остальные конюхи будут сидеть в кухне.
С другой стороны, сомнительно, что беглый осмотр незапертой конторы позволит мне раскрыть тайну конюшни. Не стоит подставлять себя под удар. Надо проявить терпение, подождать, когда обстоятельства сложатся в мою пользу.
Представляло интерес и жилище Хамбера — чисто выбеленный дом по типу жилых домов на фермах, он примыкал ко двору конюшни. Пару раз мне удавалось украдкой заглянуть в окна, когда после обеда он посылал меня чистить снег на его садовой дорожке. Что я увидел? Чистехонькое сооружение фактически необитаемое, похожее на ряд комнат которые видишь в оконных витринах, безликое, необжитое.
Хамбер был холост, и, по крайней мере, в комнатах первого этажа я не нашел ни одного места, где он мог бы проводить вечера.
Через окна мне не удалось увидеть ни стола, в котором стоило бы порыться, ни сейфа, где он мог бы держать под замком свои секреты. Все же я решил, что обойти этот дом вниманием будет несправедливо, и если мой визит в контору ничего не даст, а голова в то же время уцелеет, я загляну в дом при первой возможности.
В пятницу вечером Касс сказал мне, что хозяин двух моих охотничьих лошадей хочет забрать их на субботу, и вскоре после второй тренировки я вывел их из денников и погрузил в фургон, приехавший специально за ними.
Владелец лошадей стоял неподалеку, опершись о переднее крыло выдраенного «ягуара». Его охотничьи сапоги блестели как зеркало, кремовые бриджи были само совершенство, пальто розоватого цвета сидело на нем без единой морщинки, вокруг шеи — гладкий белоснежный шарф. Высок, широкоплеч, лысоват. С виду — лет сорок, красивый. Лишь вблизи я увидел на его лице недовольное выражение, заметил, что неизбежный процесс старения кожи уже начался.
— Эй, ты. — Он указал в мою сторону стеком. — Иди сюда.
