Анна и Сергей Литвиновы - Небесный остров
– Ну да. Трехлитровую банку спирта привез и, видно, слишком выпить торопился, – объяснил Женя.
Взглянул в обеспокоенное лицо девушки и снисходительно заверил:
– Но ты не бойся, привидений здесь нет. Хотя в городе болтают, конечно.
– Да? И что говорят?
– Как обычно – о любых домах заброшенных, – хмыкнул парень. – Дама в белом, убийство, неуспокоенный дух. Вроде даже сторожу она являлась. Он всем, кто слушать готов, пока жив был, рассказывал.
– А что за дама?
– Да понятия я не имею! И вообще, не было тут никаких убийств. Сторожу примерещилось спьяну. Алкаш был известный, – отмахнулся Евгений.
Рассказывал и между делом хлопотал. Вскипятил воды, заварил чай. Даже тарелку откуда-то извлек, протер, светски выложил на нее конфеты с печеньем. Пригласил:
– Угощайся!
Надя опасливо опустилась в ветхое кресло, взяла чашку. А Женя – он явно был сегодня в ударе – провозгласил:
– Ну, хлебом я тебя обеспечил. Теперь – зрелища. Подожди.
И скрылся в смежной комнате. Явился с объемной картонной папкой в руках. Аккуратно распустил завязки. Надя увидела целую пачку фотографий. И на самой верхней – она сама. Лежит на пляже, задумчиво смотрит в перспективу моря.
– Ой! – выдохнула девушка.
Женя молча протянул ей ее портрет.
Надя с удовольствием отметила: выглядит она на нем даже лучше, чем на дисплее цифровика. Глаза яркие, кожа безупречная. Евгений, похоже, и в фотошопе изрядно потрудился.
– Спасибо, – растроганно пробормотала Митрофанова.
– Снимать вас – сплошное удовольствие! – галантно откликнулся собеседник.
И наградил ее таким взглядом – у Нади сразу холодок по спине пробежал. Неужели сейчас последует объяснение в любви? Подоплека которого – вожделенная перспектива перебраться в Москву?
И девушка, дабы избежать скользкой темы, быстро произнесла:
– Изумительная фотка. А что у тебя там еще есть?
– Да все, что на работе держать нежелательно, – отмахнулся Женя. – Ерунда. Тебе неинтересно будет.
– Нет, покажи!
– Ну вот, например. – Он протянул ей еще одну карточку.
Надя увидела: снято, судя по всему, в спортивном зале. Несколько подростков в спортивной форме в упоре лежа на полу. А перед ними мужчина в добротном костюме. Ногу в ботинке подставил прямо парням под нос.
– Велит им: «Ноги целуйте», – прокомментировал Евгений. – К соревнованиям, типа, ребят готовит. Правильно отжиматься их учит.
– А что за мужик?
– Чиновник один из мэрии, – усмехнулся фотограф.
– О-о, Женя, – протянула Надежда. – Да у тебя рискованная работа!
– Эту тоже предлагал в газету «Экспресс», – доложил тот. – Но не взяли. Сказали: был бы мэр – тогда да. А мелкий чиновник из Приморска в масштабах страны – не фигура. – Он досадливо закончил: – А мэр наш, сволочь, осторожный. Сколько ни охочусь за ним – ни разу еще не попался.
– Неужели ты не боишься с ними связываться?
– Боюсь, – честно признался он. И жарко добавил: – Но еще больше боюсь, что на всю жизнь мне придется остаться, – в голосе зазвучали нотки презрения, – фотокорреспондентом газеты «Приморский вестник». – И уверенно добавил: – Мне б только одну фотку сделать. Одну-единственную, но чтоб все ахнули! Как у Эдди Адамса, за которую он Пулицеровскую премию получил. «Убийство вьетконговца, совершенное начальником полиции Сайгона», знаешь?
– Знаю, – кивнула Надя. И (не зря же в библиотеке работает!) блеснула: – Только убитый был действительно преступником. А генерал, который стрелял, просто выполнял приказ. Но у него, когда фотографию опубликовали, вся жизнь под откос пошла.
– А, неважно, – отмахнулся Женя. – Главное, что Эдди Адамс одним снимком себе карьеру сделал.
– И что же можно снять сейчас – чтоб одним махом сделать карьеру? – задумчиво произнесла Надя.
– Бог весть, – вздохнул фотограф. – Но военный корреспондент Роберт Капа знаешь как говорил? «Если ваши фотографии плохи, это означает, что вы находились недостаточно близко к месту событий».
Он захлопнул папку. В лице его Надя увидела разочарование. Досаду. Усталость.
Девушка мягко произнесла:
– Ты всего добьешься. Обязательно. Когда цель есть – это уже полдела. А я вот ни к чему не стремлюсь. Просто живу, плыву по течению – и все.
Отставила пустую чашку. Спросила:
– Поедем?
– Ты хочешь домой? – Он ожег ее взглядом.
– Да.
– Конечно, Надя, – покорно кивнул Евгений.
И, пока вез ее обратно, больше не проронил ни слова.
И даже толком не пристал, паразит.
* * *Ларионов. Звезда, профессор, научное, блин, светило!
Имей он возможность убить его – не колебался бы ни секунды. О, с каким наслаждением всадил бы в дряблое тело сталь ножа, взорвал впалую грудь пулей. Но пока он лишь мечтать мог.
…Эдик, как всегда по утрам, обходил свои владения и просто кипел. Зачем они вообще держат эту номинальную фигуру? Знатока морей, планктона и прочих бесполезных вещей?
Любой нормальный директор на его месте московского проныру выгнал бы взашей. А Вадим Андреевич перед журналистом разливаться начал. «Мы – прозрачная организация, пожалуйста, ходите, смотрите!»
Да что бы он понимал, беспомощное кабинетное существо!
Институт моря – всего за три года (по меркам вечности – секунда) – был восстановлен из руин. Превращен из жалкой конторы в преуспевающую структуру. Получает реальную – и очень серьезную – прибыль. А любому здравомыслящему человеку понятно: честный бизнес – только в фильмах, снятых по заказу налоговой полиции. Особенно в России.
И старый индюк имеет наглость заявлять: им скрывать нечего!
И кому заявляет – столичному журналисту! Приходи, мол, дружок, куда угодно: в любую лабораторию, на какую желаешь кафедру. В ресторан, бар, санаторные корпуса.
Разумеется, московский писака просиял. Приглашением воспользуется, явится. И, конечно, без труда докопается… ох, даже страшно подумать, насколько быстро. И до мелочей – вроде «мертвых душ» в аспирантуре и серых зарплат. И до лекарств, что используют санаторные врачи, – чрезвычайно эффективных, но, увы, не сертифицированных. А их ночной клуб, куда едут со всего края? Ради музыки, хорошей кухни, модных диджеев. Но еще в большей степени – ради качественной «травки», которой приторговывают швейцары.
Его величество директор просто никогда не забивал себе голову секретами их общего преуспевания. Дожил до седин, нахватался дипломов и регалий, но невдомек ему: Институт моря – далеко не открытая, не кристально честная структура. Больших денег одним успешным менеджментом, увы, не заработаешь. Эдик – спасибо Хозяину (реальному здесь Хозяину) – эту науку прекрасно усвоил.
Молодой человек вышел на пляж.
Море серебрилось миллионами искр, мимо пробежали двое мальчишек-курортников. Будто случайно, опрокинули ему на ноги детское ведрышко с водой, расхохотались, умчались дальше.
Эдик натянуто улыбнулся – хотя все внутри кипело. Случалось с ним иногда, когда накатывало волной, бесило все. Настолько, что контролировать себя не мог. (От Хозяина эту свою слабость он тщательно скрывал.)
А как быть со смертью Лиды Корсаковой? Что, если проклятого журналиста не убедили отказ в возбуждении уголовного дела, показания свидетелей и их с Ларионовым заверения? Что, если он, раз получил зеленый свет, с удвоенным пылом продолжит расследовать гибель девчонки?
С ее смертью все элегантно, конечно. Подстраховались они со всех сторон. Недовольных нет. Но слабое звено – единственное – имеется. И стоит столичному деятелю поднажать, расколется человек. Всех сдаст.
Черт, сколько проблем! Проклятый Крамаренко, проклятое его письмо! Проклятая жизнь!
Чувствовал он себя, как в раннем детстве, когда мамашка подкинула ему сестрицу (той было два месяца от роду). Заперла дом и усвистала на два дня. К концу маманиного загула он, одуревший от детского крика, точно так же не знал, что делать.
Эдик (хотя настроения и не было) продолжил обход своих владений. Заглянул на кухню пляжного кафе. Зашел в приемную санатория – убедился, что кондиционер, барахливший вчера, починили.
– Может быть, кофе? – дрожащим голоском предложила ему новенькая регистраторша на рецепции.
Он окинул взглядом свежее личико, ладную юную фигурку… хороша, отдел кадров знает, кого нанимать. Но нет. Не до нее сейчас.
Отрицательно покачал головой, повернулся к выходу и еле на ногах устоял.
Сестрица.
Пулей вылетела из массажного кабинета, чуть не сшибла его. Увидела брата – сразу глаза долу, смутилась. Шею (несмотря на жару) шарфиком кутает. Как ни старалась (а может, потому что старалась) укрыть, Эдик разглядел: на нежной коже красуется свежий синяк. След от страстного поцелуя. Ну естественно, молодые массажисты свою страсть не сдерживают.
Нет, сестра безнадежна.
– Ты опять? – прошипел он ей в ухо.
– Это… это совсем не то, что ты подумал! Я просто ходила на массаж, – глупо улыбаясь, залепетала она.
