Евгения Михайлова - Исповедь на краю
Одна калитка закрыта на замок, другая просто на засов. Можно было открыть снаружи. Но раз уж влезла… Сандра отжимает язычок засова и отпускает его, так, чтобы не попал, куда нужно, но выглядел так, как будто заперто. Интересно, гуляют ли они и когда. Наверное, утром. Сандра возвращается к ограде, легко взбирается на нее и прыгает прямо на свою шубу.
* * *Сергей Кольцов заглянул в МУР узнать, как дела, и скрасить тяжелые будни коллег. В пакете лежала бутылка «Хеннесси», бутерброды с сырокопченой колбасой и апельсины.
– Явился вынюхивать? – Павел Иванович приветствовал его, как всегда, без всякого почтения.
– Но он же с честными намерениями, – с готовностью встал на его защиту Слава Земцов, с вожделением глядя на пакет.
– Слава, ты просто читаешь в душах. Таких честных намерений у меня не было, даже когда я женился, – заявил Кольцов.
Сергей живописно разложил содержимое пакета на свободном столе.
– Смеркается, ребята. Рабочий день подошел к логическому концу. Отблагодарим же за это судьбу.
– Обязательно, – заторопился Слава. – Это мое любимое занятие – благодарить кого-то. – Он вопросительно посмотрел на Павла Ивановича и, когда тот кивнул, закрыл дверь кабинета на ключ. – Прошу, сыщики на привале! Что бог послал, то Сережа и принес. Поэтому не будем, Павел Иванович, рассматривать эти скромные дары как попытку подкупа при исполнении. Я наливаю?
Через несколько минут атмосфера заметно потеплела. Раскрасневшийся Слава с глубокомысленным видом уставился на Кольцова.
– Скажи мне, Сережа, что ты думаешь о современной молодежи?
– Ты застал меня врасплох. Я уже два дня о ней совсем не думаю. А кого ты имеешь в виду? Не нас?
– Ну что ты. На нас уже легла пыль истории. – Он осторожно подул Сергею в волосы. – Молодежь сейчас – это 13–14 лет. Максимум. Недавно смотрю по телевизору репортаж с какого-то конкурса красоты. Комментатор говорит: «Внимание всех было приковано к 12-летней красавице ростом сто девяносто пять сантиметров!» Я сразу вспомнил свое босоногое детство. Сколько радости мальчишкам мог бы доставить такой башенный кран в пятом классе. А сама бы она плакала и просила мамку ее вылечить. А сейчас – все совсем другое. Теперь есть выход – конкурс красоты.
– Некий смысл есть в том, что ты говоришь, – развеселился Сергей. – Я тут ночью заглянул на сайт «www. dai. ru». Там мальчики и девочки пишут друг другу все, что думают о любви, делятся опытом. Один написал: «Не знаю, как сказать своей подруге. Меня сильно возбуждает мысль, чтобы она пописала мне в рот».
– И что ему посоветовали? – заинтересовался Павел Иванович.
– Ему дали миллион советов. Я даже вам не могу всего процитировать.
– Жалко, – загрустил Слава. – Боюсь, ты нам не доверяешь.
– Все, – подвел итог встречи Сергей. – Из этой бутылки не выжать больше ни капли. Подвезти вас?
– Чтобы мы – с пьяным за рулем? – изумился Павел Иванович. – Да мы лучше тебя отвезем.
– Нет, – отказался Сергей. – Я трезвых за рулем не выношу. Пока, ребята. До новых встреч.
Когда он шел к своей машине, расслабленный, усталый, мечтающий о диване и телевизоре, у него в кармане раздался звонок мобильного.
– Сергей, – взволнованно сказал Володя Пантелеев, один из его помощников. – Есть подозрительный дедуля, который в ту ночь вез маленького ребенка. Сказал, что везет внука на дачу. Я проверил: нет у него никакого внука.
Глава 18
Филипп Нуаре, представитель торгового дома «Черный бриллиант» в России, встретил гостей в Шереметьеве. На выставку авторской коллекции украшений прилетели известная модель Наталья Борисова и лорд Джон Фортмен, автор нескольких эскизов. Филипп поцеловал руку стройной, изысканно одетой девушке, с удовольствием окинув ее взглядом. На Наташе было пальто из лайки, тонкой и блестящей, как шелк, нежного розового цвета а-ля «русская Снегурочка», приталенное, с воротником, манжетами и опушкой из голубовато-серой белки. Она сняла темные очки, счастливо зажмурила глаза со светлыми, ненакрашенными ресницами и произнесла голосом школьницы, приехавшей на каникулы:
– Ой, Москва! Не могу поверить. Как хорошо она пахнет зимой!
Джон посмотрел на нее с сомнением и зябко поежился.
– Это и есть полярная ночь?
– Нет, Джон. Это всего лишь московские сумерки.
– Сейчас мы получим багаж и поедем в очень хорошую гостиницу, я забронировал люкс и заказал столик в ресторане.
– А когда же я поеду домой? – забеспокоилась Наташа. – Меня ждут мама и сестра.
– Ну, вы решите. По-моему, нужно сначала в отель, ресторан, а потом вас отвезут к маме.
– Джон, ты со мной поедешь?
– Конечно. Я буду очень рад. Только… может, завтра? И ты тоже завтра?
– Нет, – решила Наташа. – Я с вами поужинаю, посмотрю твой номер и поеду домой.
* * *Сандра подъехала к ограде детского дома. Ну, наконец-то, вывели гулять. Она приехала сюда третий раз за день. Оно и к лучшему. Сумерки. Детей на фоне кустов и деревьев толком не рассмотришь. Охрана детства называется. Чем они думают, эти придурки? Сандра потрогала калитку. Засов со вчерашнего дня не закрыли. Сандра взяла с заднего сиденья яркую игрушку и прозрачный пакет с мандаринами и конфетами. Чуть приоткрыла калитку и протиснулась в нее. На ней было черное пальто, черный платок, мягкие сапоги без каблуков. Постояла рядом с высокой старой сосной. Детей оказалось девять. Раиса сказала: «От пяти до десяти лет». Но здесь дети живут только до семи, потом их переводят в другое место. По всей видимости, это и есть старшая группа, то есть пять-шесть лет. Дети не смеялись, не кричали. Они тихонько сидели на корточках в покрытой снегом песочнице и лепили снежки. И даже не бросали их. Просто складывали рядом. Толстая воспитательница в синтетической шубе и вязаной шапке зевала рядом. Сандра стояла уже минут двадцать, но ничего не менялось. Она тихонько посвистела. Воспитательница не повернулась, ребятки тоже не отреагировали. Лишь один мальчик поднял голову. Из-под шапки торчали крупные смешные уши. «Не зря ты такой ушастик», – довольно подумала Сандра и посвистела еще. Мальчик оказался еще и смышленым. Не стал обращаться к воспитательнице, а сам уставился на то место, откуда раздавался свист. Сандра выждала несколько минут. Толстуха склонилась над девочкой: завязывает ей шарф. Сандра свистнула в третий раз, вышла немного вперед и, встретив взгляд ушастика, показала ему пакет с мандаринами и игрушку. Он молча пошел к ней.
– Поиграй со всеми, а когда вас позовут в дом, подбежишь ко мне, я тебе все это отдам, – быстро прошептала Сандра.
– Юра, вернись. Играй со всеми, – приказала воспитательница. Мальчик послушно вернулся.
Гуляние закончилось минут через десять. А еще через пять Юра сидел рядом с Сандрой в ее «Рено», разглядывал машину, жевал мандарин, и ушки его пылали от мороза и счастья.
– Ты моя мама? – доверчиво спросил он Сандру.
* * *Поздно вечером Наташа вышла из гостиницы «Ренессанс-Москва» с водителем Филиппа Нуаре, который положил ее огромный чемодан в багажник черного «Крайслера».
– На проспект Вернадского, – сказала она, откинувшись на спинку заднего сиденья.
Большинство окон в доме уже погасли. Наташа вошла в свой подъезд, нажала кнопку лифта и ждала водителя с чемоданом. В это время открылась дверь квартиры дворничихи на первом этаже. Наташа повернулась и увидела в проеме двери Андрея. Небритый, в растянутом спортивном костюме, с ниточками первой седины в роскошной шевелюре, он был все таким же потрясающе красивым, каким она его запомнила. У нее возникло чувство, будто он обнимает взглядом ее всю. Они встретились глазами, и на его лице появилось выражение, которое Наташа не смогла бы определить словами. Ей казалось, что он сейчас упадет замертво к ее ногам. Но вместо этого он резко и громко захлопнул дверь. Опять она ему не угодила. Опять он оставил ее одну. Когда водитель поставил чемодан у лифта, Наташа беспомощно взглянула на него полными слез глазами. Как будто просила о помощи. Водитель деликатно отвернулся. Точно говорят: богатые тоже плачут. Дверь ее квартиры долго не открывали. Видимо, мама и Дашка легли спать. Потом над цепочкой показалась лохматая Дашкина голова, сонные глаза поморгали… и раздался визг на весь дом: «Наташка приехала! Мама, вставай, посмотри на эту чувиху!»
Нина вышла, кутаясь в халат, и на секунду оробела при виде элегантной дамы в своей прихожей. Наташа бросилась ей на грудь и расплакалась. Она даже не осознавала до сих пор, как ей не хватало мамы. А Нина сквозь запах французских духов жадно узнавала аромат своей девочки. Умница, красавица, скромница. Не то что Дашка.
Нина с Наташей долго пили чай и не могли наговориться, насмотреться друг на друга. А Дашка кружила по квартире с шилом в заднице. Она вытерпела затянувшееся чаепитие, абсолютно второстепенные, на ее взгляд, разговоры, нервно кусала ногти, пока Наташа была в душе, но, когда та собралась лечь под одеяло в новом ситцевом пододеяльнике, Дашка возмутилась:
