Наталья Солнцева - Черная роза
Корнилин вздохнул, встрепенулся и собрался было сказать…но тоненькая фигурка вытянула изящную ручку и крепко зажала художнику рот.
Откуда ни возьмись, появился Азарий, в черных рыцарских одеждах. Тяжелый меч волочился за ним по полу, царапая камень; темный, как ночь, плащ развевался за плечами, хотя ветра как будто не было.
– Его душа, – рыцарь показал на Корнилина, – пребудет в вечных муках! Навсегда закроются за нею двери Ада, а черные стражи пометят ее Знаком Вечного Заточения! Она будет навеки проклята и никогда не спасется!
Под мрачными сводами подземелья раздался странный и зловещий ритм, словно невидимый шаман стучал в свой ритуальный бубен… Рыцарь де Альвейр, вассал Розы, начал однообразные круговые движения влево, закручивая и раскручивая причудливые спирали шаманского танца. Этот дикий контраст – первобытного танца и рыцарского одеяния времен доброй старой Англии или средневековой Франции, – особенно неприятно поразил Горского. Черные перья на шлеме Азария колыхались в такт надоедливому ритму, от которого начало ломить в висках, и… непреодолимый сон навалился на Сергея, подобно глыбе гранита на месте последнего успокоения славного воина.
– Никогда-а-а… – гулко раздавалось под мрачными темными сводами, с которых капала вода. – Никогда-а-а…
Сергею, который очнулся от наваждения, стало так жутко, как будто это его, а не Артура ожидает вечное проклятие и плен.
– Быть несвободным, – что может быть хуже? – подумал он. – Наверное, «они» предложат мне душу Корнилина в обмен на Тайну. Может, рассказать? Ничто в мире не стоит гибели духа, пусть даже и униженного…
– Никогда-а-а… – повторяло эхо подземелья страшное слово, произнесенное черным рыцарем.
Что-то заскрипело, завизжало, заблеяло, загрохотало, и… нестерпимый свет ударил в глаза Горскому, который задохнулся от неожиданности. Разве у него все еще есть глаза, и он все еще дышит? Яркий свет ослепил его, лишил на мгновение сознания. Что это? Преисподняя разверзлась перед ним, или райские врата?
Все исчезло, – шаманские ритмы, черный рыцарь Азарий, безликие фигуры в капюшонах, жалкий, плачущий Артур Корнилин, – все. Осталось только подземелье, которое теперь, благодаря свету, Горский смог рассмотреть как следует. Ничего особенного: грязный каменный пол, мокрые своды, осыпавшаяся земля, дырка вверху, откуда льется холодный солнечный свет… Громкое блеяние привлекло внимание Сергея, – на полу, прямо на куче земли и камней возился козленок, светленький, с маленькими рожками.
– Так я все еще жив! – догадался Горский, – Раз я вижу и слышу этого козленка, значит…
Он приподнял голову и осмотрел себя. Тело как тело, даже не сильно худое; флорентийский медальон на месте, согревает грудь. Сергей попытался встать, и это у него почти получилось. Ноги слушались плохо, потому что он долго лежал неподвижно. Ударившись затылком о пол, он, по-видимому, потерял сознание, потом начались бредовые видения, галлюцинации, разные фантазии… Такое бывает. Может, у него сотрясение мозга или еще что посерьезнее! Все, происходившее с ним в подземелье, это последствия падения и травмы головы.
Козленок, наконец, очухался и подошел к Горскому, трогая его мягкой теплой мордочкой.
– Как ты сюда попал? – поинтересовался Сергей, и вдруг понял, что козленок провалился в подземелье случайно, и что теперь они оба смогут выбраться наружу, через ту дырку, которую он проделал при падении. Именно через нее льется свет, и через нее они выберутся наверх, к солнцу и жизни.
Сверху опять посыпалась земля, раздались громкие крики.
– Это пастух ищет козленка! – понял Сергей, и его сердце радостно забилось.
Через несколько часов, в домике у пастуха, вымывшись и переодевшись, Горский вдруг пожалел о том, что все, виденное им в бреду, в подземелье, на самом деле не существует. Ему вспомнилась Богиня, которая удивительно напоминала женщину с картины Артура Корнилина «Искушение», вспомнился сам художник… Было жаль, что он больше не увидит друга. Но особенно было жаль, что не существует Тайна, которую у него пытались выведать, и которую он сохранил, несмотря ни на что! А может…
Фантастическое предположение захватило Горского, повергло его в транс. Что, если он действительно знает ? Ему стало холодно, потом сразу бросило в жар. Что, если… В этот миг Сергей отчетливо и ясно понял, что в дом Мари он попал не случайно, что в подземелье он тоже провалился не случайно, и что благодаря «их» попыткам выведать секрет, он вспомнил. Вместо злости, Горский почувствовал облегчение и благодарность к неизвестным личностям, которые заманили его в подвал. Это действительно оказалась ловушка. Сиур был прав. Прав! А Сергей его не послушал, и правильно сделал. Теперь кое-что проясняется… По крайней мере, один фрагмент головоломки лег на свое место.
Пастух угощал гостя сыром и козьим молоком, причитая и сетуя на то, что «месье был так неосторожен».
– Хорошо, что козленок провалился, а я пошел его вызволять! – радовался он, выпивая очередной стакан белого виноградного вина, которое получилось в этом году немного кислым. – А то неизвестно, сколько бы пришлось господину сидеть в проклятом подземелье! В этих местах такое не редкость. В прошлом году взрослая коза провалилась, так месье Ален, – хозяин замка, – очень ругался. Когда они с женой здесь жили, мне приходилось пасти коз вон за тем холмом! – Пастух показывал рукой через окно, вдаль, туда где начинало садиться солнце. – Вокруг замка много подземных ходов, они часто осыпаются, поэтому гулять одному, без спутников, опасно.
– Какое сегодня число? – спросил Горский.
Оказалось, что он пролежал в подземелье три дня. Его снова стали одолевать сомнения. Происходило ли с ним все на самом деле, или привиделось? Из-за удара.
На затылке у него образовалась большая шишка, которая болела. Это был факт, а остальное – догадки и игра воображения.
ГЛАВА 9
Бабу Надю знобило. Наверное, потому, что она то и дело выбегала во двор полуодетая, – белье развесить, дров принести, корове дать корму. Вот и прохватило студеным зимним ветром. Печка за день раскалилась до бела, в доме тепло, а у нее зуб на зуб не попадает. Или это ее беспокойство гложет? Что там с Иваном? Вернулся ли?..
От деда Ильи пока никаких известий. Да и как бы он их передал? После метелей наступила оттепель, снег стал рыхлым, покрытым острой твердой корочкой. Идти по нему трудно и молодому, не то, что девяностолетнему старику. Так что нужно набраться терпения и ждать.
Баба Надя с девчонками осталась в лесном доме одна, без мужика. Это было непривычно и тревожно. Хотя она любила командовать и чувствовать себя «на коне», присутствие мужчины в доме было ей необходимо. Во-первых, чтобы было кому давать указания, а во-вторых, для безопасности. И ее покойный муж, и дед Илья, и Иван, – все были отличные охотники, белке в глаз попадали шутя и почти не целясь. Они и ее с малолетства к оружию приучили, так что ружье баба Надя, если что, не только зарядить сумеет, но и выстрелить из него тоже. Честно говоря, спустя день, как Илья с Петькой отправились в село, она зарядила не одно, а целых два ружья. Тайком от девчонок, чтобы не смеялись. Одно ружье баба Надя поставила у себя в комнате, за занавеской в изголовье кровати, а второе пристроила на кухне, в углу, за посудным шкафом. После этого на душе стало спокойнее.
– Чего я боюсь? – спрашивала она себя, но так и не находила ответа.
Местных, сельских мужиков и парубков опасаться было смешно, – все они сами обходили лесной дом сороковой дорогой. Баба Марфа умела народ в страхе держать, хотя ничего специально для этого не делала. Ее смерть осенью практически ничего не изменила: «ведьмино логово», как шепотом называли ее дом местные люди, осталось «табу». Никто сюда и близко не подойдет, тем более зимой. А чужим в лесу и вовсе делать нечего. Дорога плохая, на машине не проехать, да и то она только до леса, а оттуда надо ножками топать. Лесной дом построен в таком месте, что пешком не каждый найдет, разве что случайно.
Но баба Надя чуяла недоброе. Может, от этого и озноб, и бессонница, и головная боль. Сколько она голыми пятками по снегу за свою жизнь побегала, – и никогда даже насморка не подхватила!
В окна кухни смотрела темная ночь, за стенами глухо шумел лес. В доме тикали ходики, жарко дышала печь, распространяя запах перегоревших березовых поленьев, а на душе у бабы Нади творилось неладное.
– Да что ж это такое?! – рассердилась она на себя. – Надо оладий поесть, с вишневым вареньем. И чаю заварить с малиной и травами, – вон самовар поспел!
Еда считалась у нее первейшим лекарством от всякой хвори и методом решения всех проблем. Как только бабу Надю начинали одолевать тяжелые мысли или непонятные страхи, в голове сама собой рождалась идея: «Надо поесть!» Эта нехитрая жизненная философия помогла ей сохранить здоровье и способность здраво рассуждать при любых обстоятельствах. Опять же, пока ешь, нужная мысль сама в голову придет, – не надо напрягаться, думать до ломоты во всем теле!
