Александр Аде - Возвращайся!
– Лисенка ты обрядила в курточку, а на Михе нет ничего, кроме шерсти. Почему?
– Прихоть художника.
– А почему олимпийский? Он что, спортсмен?
– Еще чего. Михаил – значит, мишка. Мишка – значит, олимпийский. Да он и внешне смахивает.
– Что ж, продолжим… Федор Иваныч. Ого, какой же он морщинистый! И физиономия алкаша. А почему тигр?
– Сначала хотела сделать его львом, царем зверей. Но у Федора Иваныча прическа явно не львиная, три волосинки. Значит, тигр.
– А что за орден у него на шее?
– Это я его наградила. Видите, на ордене написано: Тигр Театра.
– Но если артисты так его боготворят, может, кто-то из девчонок в него влюблен?
– Да вы что! Он же старичок, ему больше пятидесяти. Даже я – а уж мне вроде и терять нечего – и то отношусь к нему как к дедушке. А вообще-то он очень хороший. К нему можно запросто подойти, поплакаться, пожаловаться на жизнь. Можно денег попросить. Даст, и потом не будет требовать обратно. Он просто душечка. Добрый тигр. Славный. Тигруша. Тигрушенька, – Зинка посылает невидимому режиссеру воздушный поцелуй.
– А это, как я понимаю, Регина.
– Она самая, – в голосе Зинки откровенная неприязнь. – Как, по-вашему, похожа она на черную пантеру, как здесь нарисовано? Что-то вроде Багиры. Глазищи черные. Грива черная, крашеная. Я лично ее побаиваюсь. На месте Сержа я бы держалась от Регинки подальше. Грохнет, не задумываясь. Мне иногда кажется, что она вурдалак. Ночью вену надкусит и всю кровь выпьет.
Она смотрит на меня серьезно, и не понять, прикалывается или впрямь в это верит.
– Кстати, ты намалевала ей здоровенные цыганские серьги. Я не заметил у нее сережек.
– Носит. Правда, не всегда. Как вырядится, обязательно нацепит висюли в тонну весом, чтобы уши до самого пола оттягивали. Помешана на золоте и всяких побрякушках. А от брюликов вообще с ума съезжает.
Разглядываю следующий лист ватмана.
– Серж – волк? А мне показалось, что он душечка, очаровашка. Милый зайчик. А тут, гляди-ка, жестокие глаза, оскаленная пасть, клыки… Да он ли это, Зин?
– Будь он зайчиком, я б его даже не заметила. Не переношу травоядных. Нет, Серж – настоящий волк. Хищник. И именно таким я его люблю.
– Ему-то портрет понравился?
– Еще как! Даже попросил сделать копию. Сказал, что повесит над своей кроваткой.
– А что у волка на лапе? Вроде бы золотая печатка.
– Она самая. Плоский круг размером примерно с пятидесятикопеечную монетку. Или чуточку больше. Серж надевает ее очень редко, раза три в год. А попросишь: «Дай подержать, хочу разглядеть получше», ни за что не даст. В чужие руки, дескать, нельзя, может что-нибудь плохое произойти.
– На ней, похоже, какая-то монограмма.
– Две переплетенные буквы: К и М. Серж говорит, что печатка ну очень старинная, от прадеда досталась. Тот был самым настоящим дворянином. А такими перстнями письма запечатывали. Надавят на горячий сургуч и – раз! – оттиснут то, что на перстне гравировано… Наверняка врет.
– Почему так решила?
– Потому что на печатке буквы должны быть зеркальными, а иначе, если оттиснешь в сургуче, получится шиворот-навыворот.
– А ты наблюдательна.
– Я – художник! А перстень явно современный. Ему от силы лет десять.
– Серж носит его на указательном пальце левой руки?
– Именно. Говорит, так положено. А, по-моему, просто выпендривается. Он вообще любит туману напускать…
Заморив червячка в близлежащем кафетерии (салат, мясо в горшочке и пол-литра американской газировки), возвращаюсь домой. Валяюсь на диване и – под щебетание птах за открытой балконной дверью – пытаюсь шевелить мозгами. Во всяком случае, делаю умный вид. Словам в моем черепке тесно, а мыслям – просторно… Или – наоборот?
Размышляю о Зинкином рисунке, на котором изображен волчара Серж. Признаться, меня заинтересовали буквы на печатке: К и М.
Это не инициалы Сержа. И не его родителей. Конечно, могут быть некие боковые родственники: дяди, тети, двоюродно-троюродные братья и сестры. Но вряд ли бы они подарили золотую цацку Сержу – седьмой воде на киселе.
Пожалуй, следует побеспокоить Завьялова. А вдруг?..
Достаю мобилу и беспокою.
Завьялов не спрашивает меня, как продвигается расследование, и я ему за это благодарен.
Интересуюсь, нет ли у него знакомых с инициалами К и М? Он обещает покопаться в записной книжке и позвонить.
Ладно, пускай копается. Подождем-с.
Само собой, я мог бы поговорить об этих буковках с самим Сержем, но что-то подсказывает: не надо. Еще вспугну кого-нибудь своим безудержным любопытством.
Лежу – глазами вверх – и силюсь мыслить рационально. Но не слишком получается. Вспоминаю рисунки Зинки. Особенно «портрет» Снежаны в виде белочки.
– Почему именно белочка? – спросил я у Зинки.
– Вот уж кто-кто, а она была белочкой в чистом виде, – ответила Зинка. – И внешность, и повадки: «Белка песенки поет да орешки все грызет». Наши парни на нее здорово клевали. Мужикам нравятся тупоголовые зверушки. На таком фоне последний придурок выглядит Гегелем. В ней вообще было мало человеческого, юркая хитренькая самочка. Глазки все время строила.
– Между прочим, одного портрета в твоей галерее недостает, – сказал я под конец разговора.
– А-а, понимаю. Речь обо мне, – сразу догадалась она.
– В виде какого зверя ты бы себя изобразила?
Задумалась.
– Сложный вопрос… Наверное, в виде старой умной крысы.
– Ну ты же еще совсем молоденькая.
– Но насчет крысы не возражаете! – И она захохотала, показывая желтые длинные прокуренные зубы…
«Кстати, что интересно, – расслабленно думаю я, – ни Миха, ни Снежана не похожи на своего папашу Прокудникова. Хотя бы уже тем, что он сухотелый, а они пухлые. Как будто сама жизнь не пожелала, чтобы отпрыски Николаши смахивали на него…»
Один Бог ведает, в какую непролазную чащобу забрались бы мои мысли, но их прерывает голос мобилы. Чертыхнувшись, подношу телефончик к уху – и слышу ровный голос Завьялова:
– Ты спрашивал насчет человека с инициалами КМ. Есть такой… Скажи откровенно, он имеет какое-то отношение к смерти Кати? – тут спокойствие ему изменяет, голос срывается.
– Вряд ли. Просто интересуюсь разной ерундой. На всякий случай. Так кто же такой этот КМ?
– Константин Москалев.
Вот уж эту фамилию я услыхать никак не ожидал! Сердце разом падает вниз – и тут же выпрыгивает обратно, как поплавок.
– Москалев? – переспрашиваю. – Президент «Силы судьбы»?
– Он самый. Два раза сидел – при Брежневе и при Ельцине. Первый раз за махинации с недвижимостью. Второй – за похищение и убийство, но как-то быстро вышел на волю.
– Крутой пацан.
– Не то слово. Я бы не хотел быть его врагом.
– Вот оно как… А вы не враги?
– У нас вполне корректные отношения.
– Это сейчас. Прежде не было никаких столкновений?
– Два года назад. Но мы тогда проблему перетерли и договорились.
– К обоюдному удовольствию?
– Не совсем. Скажем так: я немного выиграл, а он чуточку проиграл.
– Сколько – чуточку?
– Без малого лимон.
– Рублей?
– Баксов.
– Недурственно. Как же он позволил тебе так выиграть?
– Нашелся… некий очень авторитетный человек, который нас рассудил. Его слово – закон.
– Надеюсь, ты не имеешь в виду арбитражный суд?
– Никоим образом, – в голосе Завьялова явственно различима усмешка.
– И Москалев сразу подчинился?
– Пришлось. Зубы стиснул и… Тут не поспоришь. Только вякни против – раздавят и не заметят.
– А Москалев – злопамятный?
– Более чем.
– В его стиле: терпеть два года, чтобы все забылось и быльем поросло, а затем нанести удар?
– Именно… Значит, ты считаешь, что это он?..
– Скажи, миллион зеленых – значимая сумма для Москалева?
– Не думаю.
– Но он был унижен? Его самолюбие сильно пострадало?
– Пожалуй, верно… Так это все-таки он?
– Спроси что-нибудь полегче…
Лежу на диване, все еще держа в руке мобилу, в которой бьются гудки отбоя, а сам пытаюсь осмыслить услышанное – без особого успеха. Почему-то думаю о том, что уже во второй раз оказывается на моем пути президент АО «Сила Судьбы».
Неужто совпадение?
А если нет?
А если нет, получается полная белиберда. Допустим, он каким-то боком причастен к убийствам Кати Завьяловой и Снежаны. Не исключено. Но тогда возникают вопросы.
Первый. Почему труп Красноперова забросили на стройку пресловутой Пирамиды Хеопса, которую субсидирует Москалев? И вообще – что общего между смертями жены бизнесмена, самодеятельной артистки и чиновника из городской администрации?
Второй – пониже рангом, но не менее каверзный: что может связывать Москалева и Сержа?
Оба вопроса мы с Завьяловым обсудили. Но ответить на них не смогли. Об истории с трупом Бориса Красноперова Завьялов, естественно, знал, как и большинство городских обывателей, но понятия не имел, кто и зачем пришил злополучного бюрократа. А про театрик «Гамлет и другие» вообще слыхом не слыхал…
