Юрий Кунов - Спроси у реки
Майор передал очки Жарких.
– На телефон девчонок снимали, молодой человек? – с грустью глядя на Алексея, спросил Посохин.
– Снимал.
– Есть чего-нибудь такое? Ну, сам понимаешь.
– Есть.
– Ладно, не переживай. Никто ничего не узнает.
– Я не переживаю.
– Вот и славно. Ничего с телефона не удалял?
– Не знаю. Я с ним еще не совсем разобрался.
– Ничего, восстановим, если понадобится. Значит, сделаем так: завтра придешь с мамой в полицию, и мы весь твой рассказ там запишем. Покажешь, где вещи нашел?
– Покажу. И лодку покажу.
– Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, – Посохин указал на Жарких, – проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.
Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.
– Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.
– До свидания! Извините, – сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.
«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, – подумал Посохин, – душа у девушки должна быть красоты замечательной».
Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.
– Может, чаю? – неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.
– Нет-нет, спасибо! Уже очень поздно. Мы пойдем. Всего доброго!
Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.
– До свидания! – услышали полицейские уже на веранде голос Анны.
Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.
– Давай топай!
Жарких сбежал по ступенькам во двор.
– Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?
– Никуда оно за ночь не денется, если еще там.
– А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?
– На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.
Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.
– Чай будешь, орел степной?
– Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.
Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.
– Чего это? – с подозрением глянул на него Жарких.
– Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.
– А с чем?
– Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.
– Буженинку я люблю! – воскликнул Жарких, разворачивая сверток. – О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.
– Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.
– Была бы – я женился бы уже.
– По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.
– Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?
– Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.
– На какую? Петелько или Трепыхалину?
– Петелько. Вторую я не знаю.
– Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка – обалдеть!
– Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! – с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. – Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.
– Точно!
– Нет, эта не пойдет.
– Почему?
– Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?
– Ирке? Двадцать один.
– Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?
– Нет, а что?
Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.
– Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.
– Можно развестись потом.
– Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю. Кстати, знаешь, почему американцы такие толстые? Они за год съедают тринадцать миллиардов сэндвичей.
– Павел Петрович, это вы специально, чтобы я подавился?
– Просто информация к размышлению.
Глава 22
– Давненько вы у меня не были, – сказал Марков, усаживаясь в обитое кожей массивное кресло. Он всегда в нем располагался, когда в мастерскую наведывались гости.
– Почти месяц.
Рыбакова задорным мальчишеским движением поправила прическу на затылке.
– Что вы стоите? Садитесь, – сказал Марков, указывая на оранжевое кресло-мешок.
– Благодарю. А новые работы у вас есть?
– Конечно. Для этого и живем.
– Тогда усаживаться с вашего позволения пока не буду. Можно посмотреть?
– Сделайте одолжение.
Валентина Васильевна с интересом окинула взглядом просторное светлое помещение. На противоположной стене она заметила четыре любопытных этюда, которых в прошлое ее посещение мастерской там не было. Она подошла к ним поближе.
– Как вам наша Лигань полюбилась! Готовы ее писать снова и снова.
– Река, как человек, все время разная. В солнечный день и в дождь, в сумерки и на рассвете. Многое зависит и от настроения художника. Одно и то же место при равных условиях я могу увидеть сегодня не так, как вчера. Да что я вам, как школьнице, рассказываю! Вы же замечательно понимаете, а главное, чувствуете живопись. И не только живопись. – Марков подпер голову рукой и с хитрецой посмотрел на Рыбакову. – Сразу перестали меня навещать, как только поняли, что моя мама вас ко мне ревнует.
– Так уж и ревнует? Может, я ей просто не нравлюсь.
– В том то и дело, что нравитесь. Специально подгадали сегодня момент, когда ее дома не будет?
– Что правда, то правда. Не скрою, маэстро, я знаю, во сколько ваша мама отправляется в магазин за продуктами.
– У нас не так много времени до ее прихода. Если не хотите с ней встретиться признавайтесь сразу, с чем пожаловали. Наверняка повод серьезный.
– Да, повод есть. И серьезный. Ярослав, вы знаете, что утонула Раиса Квасова?
– Знаю. Мама мне рассказала. И что?
– Она сказала, что к вам приходил полицейский?
– Разумеется. В доме хозяин все-таки я, несмотря на патологическое мамино желание всеми руководить.
– В полиции знают, что Квасова публично обвиняла вас в педофилии. И у них к вам есть масса вопросов.
– Не удивительно. Вы не в курсе, что их больше интересует, моя педофилия или как я прикончил госпожу Квасову?
– Перестаньте! Майор Посохин попросил меня с вами поговорить. Тема очень деликатная и Павел Петрович не хочет, чтобы их интерес к вам в связи с данным делом вылез наружу.
– И он также не хочет подставляться, если все окажется бредом взбалмошной тетки и я подам иск в суд о защите чести и достоинства моей персоны.
– И поэтому тоже. Кстати, а почему вы не обратились в суд, когда Квасова бросила вам такие обвинения?
– Потому, что она несчастная женщина. При всей ее наглости. Сожалею, что мне приходится об этом говорить, но положение вынуждает. Она была в меня влюблена и, не встретив взаимности, в отместку вашего покорного слугу облила помоями. Какой может быть суд? Что вы на меня так смотрите?
– Я не поняла. Разве она не накинулась на вас после того, как мячик, которым вы с ребятней играли в волейбол, упал на посаженные ею цветы? Так ведь было? И причем здесь любовь?
– Это не бред сумасшедшего. – Марков сцепил перед собой пальцы в замок. – Я не собирался никому, кроме матери, об этом рассказывать, но, видно, придется. Одним словом, она мне себя предлагала.
– Прямым текстом?
– Не текстом. Действием. Я довольно грубо ее одернул. По-моему, это более серьезный повод бросить в меня камень, чем помятые цветы. Причина конфликта глубже, чем можно было бы подумать, глядя со стороны.
– И когда это произошло?
– Что?
– Действие.
– …Девятого мая.
– В День Победы? Она что, пьяная была?
– Не была она пьяна! Во всяком случае, мне так не показалось. Что еще хуже.
– Почему?
– Будь она пьяна, ее поступок можно было бы списать на затуманенную голову, а так…
![Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/165945/165945.jpg)