Росс МакДональд - Чёрные деньги
Я пересек кухню и подошел к нему. Кухня была большая, светлая, неуютная. Она напоминала мне заброшенную спортплощадку.
Питер поднял голову и увидел меня. Он виновато отложил гусиную ножку. Его лицо опухло и было в гусином жиру.
- Я хочу есть, - сказал он. Казалось, что даже его голос стал жирным.
- Все еще голодны?
Он кивнул головой, глядя на полусъеденную птицу. Она лежала перед ним, вызывая новые позывы неутоленного аппетита.
Мне хотелось выбраться оттуда и выслать ему обратно остаток его денег. Но вместо этого я подтянул к себе стул и уселся по другую сторону стола. Я пытался вытащить его из состояния ступора, в котором он находился.
Я не помню всего, что говорил. Мне хотелось его убедить, что он находится уже на грани выпадения из цивилизованного общества. Мой запутанный монолог прерывался громкими хлопками, доносившимися из того места, где был дом Мариэтты Фэблон.
Первый раз, когда послышались звуки, я подумал, что это выстрелы. Потом отверг это предположение, когда они повторились через нерегулярные промежутки. Больше было похоже на хлопанье ставен или незакрытой наружной двери на ветру.
Тем временем Питер произнес смущенно:
- Прошу прощения.
- У себя просите прощения.
- Сожалею, не понял.
- Извиняйтесь у самого себя. Вы сами себе все делаете.
Его лицо было как сдобный пончик.
- Я не знаю, какой бес вселяется в меня.
- Вы должны проконсультироваться с врачом. Это болезнь.
- Вы думаете, мне нужен психиатр?
- Все люди рано или поздно к ним обращаются. Вы можете себе это позволить.
- Тем не менее не могу. Действительно. Я не вступлю во владение своими деньгами до будущего года.
- Используйте кредитные возможности. Вы можете позволить себе обратиться к психиатру, если можете позволить нанять меня.
- Вы действительно думаете, что у меня что-то с головой?
- С вашим сердцем, - сказал я. - У вас голодное сердце. Лучше поищите, чем накормить его помимо пищи.
- Я знаю. Потому-то и хочу получить Джинни обратно.
- Вы должны сделать побольше этого. Если бы она увидела вас за вашей трапезой... - Последовало зловещее молчание. Я не закончил фразу.
- Она видела, - произнес он. - В этом все дело. Когда люди это видят, они начинают меня ненавидеть. Полагаю, что вы также оставите меня.
- Нет, я хотел бы прояснить все обстоятельства.
- Они никогда не прояснятся. Я безнадежен.
Я попытался слегка возразить:
- Моя бабушка, которая жила в Мартинеце, была религиозной женщиной. Она всегда говорила, что отчаиваться - большой грех.
Он медленно покачал головой. Его глаза забегали внезапно. Через минуту он сорвался с места и бросился к раковине на кухне. Его стошнило.
В то время как я помогал прочищать раковину, его отец появился в двери.
- Бедный мой мальчик опять кушал?
- Перестаньте, мистер Джемисон.
- Не понимаю, что вы имеете в виду. - Он поднял свои бледные руки, демонстрируя, какой он заботливый отец. - Я был своему сыну и отцом и матерью. Я должен был ими быть.
Питер стоял у раковины спиной к отцу, не желая показывать свое лицо. Спустя некоторое время отец ушел.
При огромной главной кухне с кафельными стенами, раковинами и плитами имелась небольшая кухонька со стороны балкона. Я узнал об этой наружней кухне из-за шума у двери - какое-то чихание, скрежет приближался и становился все более настойчивым.
- У вас есть собака?
Питер отрицательно помотал головой.
- Может быть, приблудная? Давайте впустим. Дадим ей кусок гуся.
Я включил свет в этой кухне и открыл дверь. Мариэтта Фэблон вползла на ступеньки. Она поднялась на колени. Ее руки обхватили мои ноги. На ее груди на стеганом халате была кровь. Глаза широко раскрыты и блестели, как серебряные монеты.
- Пристрелите меня.
Я спустился и поддержал ее.
- Это вы, Мариэтта? Кто это вас?
Она глотала ртом воздух.
- Любовник.
Остаток ее жизни ушел с этими словами. Я чувствовал, как он покидает ее тело.
16
В двери показался Питер. Он не стал проходить в наружную кухню. Ее заполнила смерть.
- Что она сказала?
- Она сказала, что ее застрелил любовник. Кого она имела в виду?
- Мартеля, - автоматически сказал он. - Она мертва?
Я посмотрел на нее. Смерть как бы уменьшила ее в размерах. Будто я смотрел на нее через другую сторону бинокля.
- Боюсь, что да. Вы бы лучше позвонили в полицию. Затем скажите отцу.
- А нужно ли ему говорить? Он найдет повод обвинить меня.
- Если хотите, я скажу ему.
- Нет, я сам. - Он демонстративно пересек кухню.
Я вышел в ветреную темноту и достал фонарь из машины. Хорошо протоптанная дорожка вела от сада Джемисонов к дому Фэблонов. Я решил, что детские ножки Питера проложили ее когда-то.
Появились свидетельства, что Мариэтта проползла по этой дорожке от самого дома: пятна крови и следы от коленей на земле. Ее розовая шапочка свалилась там, где дорожка проходила через пограничные кусты.
Передняя дверь дома громко хлопала. Я вошел внутрь и оказался в кабинете. Там над всем главенствовал резной письменный стол девятнадцатого столетия. Я пошарил в ящиках. Там не было любовного письма Одри Сильвестр к Фэблону, но я нашел письмо, заинтересовавшее меня не в меньшей степени. Оно было написано миссис Фэблон вице-президентом банка "Новая Гранада", Панама, Рикардо Розалесом в марте этого года. На довольно высокопарном английском в нем извещалось, что специальный счет, из которого банк периодически выплачивал ей деньги, уже исчерпан и не имеется никаких дальнейших инструкций по этому поводу. По установившимся правилам банка, для них, к сожалению, невозможно назвать имя ее патрона.
На дне ящика я нашел фотографию в рамке. На ней был изображен молодой лейтенант авиационных частей, который почти наверняка являлся Роем Фэблоном. Стекла в рамке не было, и маленькие округлые кусочки снимка были грубо выковырены. Через минуту я пришел к заключению, что фотография была растоптана острым женским каблучком. Я подумал: как давно Мариэтта растоптала изображение своего мужа?
В том же ящике я нашел тонкие мужские часы с четырьмя латинскими словами, выгравированными на крышке: матиус анимис аманд амантур. Я не знаю латинский, но "аманд" значит что-то насчет любви.
Я снова посмотрел на фото Фэблона. Для моего натренированного глаза его голова казалась сделанной из грубой, пустой внутри бронзы. Он выглядел темным и решительным - тип мужчины, в которого дочь могла влюбиться. Хотя он был красив, а Мартель нет, я полагаю, можно уловить их некоторое сходство, достаточное, впрочем, чтобы Мартель мог вскружить ей голову. Я положил снимок и часы обратно в ящик.
Свет все еще горел в гостиной, где недавно я разговаривал с Мариэттой и слышал скрип ее зубов. Шнур от ее розового телефона был сорван со стены. На изношенном ковре краснели пятна крови.
Отсюда она начала ползти к нам на кухню.
Вдали слышалось завывание еще более громкое, чем ветер, и более мрачное. Это был звук сирены полиции, которая почти всегда приходит слишком поздно. Я вышел наружу, оставив горящий свет и хлопающую дверь за собой.
Когда я вернулся в дом Джемисонов, люди шерифа были уже там. Мне пришлось объяснить, кто я, и показать свое удостоверение. Питер должен был поручиться, прежде чем меня впустили в дом. Они не позволили мне зайти на кухню.
Их нежелание сотрудничать со мной меня вполне устраивало. Это меня оправдывало в том, что я попридержал некоторые результаты собственных исследований. Но я напустил их на Мартеля. К двум часам дежурный офицер, инспектор Гарольд Ольсен, зашел в гостиную и сказал, что объявил розыск на Мартеля по всем статьям. Он добавил:
- Вы можете идти домой, мистер Арчер.
- Я думал, что подожду здесь и поговорю со следователем.
- Я следователь, - сказал Ольсен. - Я сказал своему заместителю доктору Уилсу не беспокоиться и не приходить сюда сегодня. Ему нужно отдохнуть. Почему вы не пойдете и не отдохнете дома, мистер Арчер? - Он тяжело надвинулся на меня, здоровый, упрямый, медлительный швед, который любил, чтобы его советы воспринимались как приказ. - Расслабьтесь и успокойтесь. Мы не будем иметь результатов вскрытия по крайней мере в течение двух дней.
- Почему так? - сказал я, не вставая со стула.
- Мы всегда делаем так, вот почему.
Он здесь был главный, и его слегка выпуклые глаза не терпели малейшего ущемления его власти. Создавалось впечатление, что, если бы его воля, он предпочел бы просто иметь дело на руках, но не решать его.
- Нет никакой спешки. Пуля попала в грудь, теперь мы это знаем, и, вероятно, прошла сквозь легкое. Смерть наступила в результате внутреннего кровоизлияния.
- Меня интересует, как умер ее муж.
- Это самоубийство. Вам не нужен доктор Уилс, чтобы подтвердить это. Я вел это дело сам.
Ольсен присматривался ко мне более внимательно. Он опасался, что я могу подвергнуть сомнению его выводы, и от такой мысли заранее приходил в ярость.
