Александр Ольбик - Ностальгические хроники (сборник интервью)
- Михаил, если вы будете меня уверять, что писать начали еще с пеленок, то я вам поверю. Это у вас так легко и изящно получается...
- Смотря на какой слог поставить ударение. А если без шуток, то я никогда не думал, что буду писателем да еще с приставкой "сатирик". Хотя, конечно, какие-то генетические предпосылки к этому у меня были. Но я почему-то после школы решил стать ученым, что связывал с поступлением в какой-нибудь престижный вуз. И вот, хорошо усвоив в школе химию, физику и математику, я подался в столицу нашей родины - в Московский авиационный институт (МАИ). По всем предметам я прошел в общем неплохо, а вот на сочинении срезался и получил за него три непроходных балла. Я тогда не только скверно писал, но к тому же с изрядным количеством ошибок.
- То есть вы уже тогда чувствовали себя чуть ли не Львом Толстым, который однажды забыл, как правильно пишется слово "двадцать" - в середине "т" или "д"?
Да, в этом смысле я тогда очень походил на Льва Николаевича. Но после неудачи в МАИ прыти у меня поубавилось и я с теми же оценками, которые получил в Москве, приехал в Ригу и поступил в политехнический институт. Позже я все равно перевелся в МАИ и благополучно закончил его. Работал на кафедре и получал "грязными" 100 рублей. Но в какой-то момент фортуна подкинула мне сюрприз в виде добавочных 30 рублей - за руководство институтской самодеятельностью. Это были тогда такие деньги, ради которых я мог бы пойти на все...
Агиттеатр, которым я руководил, делал успехи: занимал первые места на смотрах и фестивалях народного творчества Москвы, РСФСР и страны в целом. Мы постоянно развлекали комсомольские ударные стройки, тогда еще не подозревая, что они никому не нужны. В 23 года я объездил весь Союз вдоль и поперек: побывал на Камчатке, в Средней Азии, прошел весь Северный морской путь, был в тайге у лесорубов и у нефтяников Тюмени. Сами понимаете, что ничего не оставалось другого, как только сесть за письменный стол и сочинить серию путевых очерков. Это были жизнеутверждающие байки о героях-нефтяниках Тюмени, которые мне очень нравились. Понравились они и нашему главному "черносотенцу", редактору "Молодая гвардия" Иванову. Очерки были опубликованы, а ваш покорный слуга впервые получил столь крупный гонорар 160 рублей. Это подействовало на меня весьма вдохновляюще и потому на следующий год я отправился на БАМ, чтобы вернуться оттуда с новой порцией путевых заметок. И сбылось. Напечатал их в журнале "Юность"...
- Но мы немного отвлеклись от вашего агиттеатра. Кстати, как он назывался?
- У него было шовинистическое название, но в то время на это никто не обращал внимания. Он назывался "Россия". В течение года мы в среднем давали 265 концертов. Выступали даже перед правительством и самим Леонидом Ильичом. В ложе, где ОНИ сидели, никто ничего не слушал, что-то пили, что-то ели и всем было до "фени", когда мы на всю Москву что-то орали про БАМ и КАТЭК. Нас опекали ребята из КГБ, и перед выступлениями проводили досмотр сцены и всего нашего реквизита. Боялись, видно, что среди нас мог затесаться террорист. Мы говорили и пели под фонограмму, а в зале сидели сероглазые мальчики, которые должны были в определенных местах аплодировать. Но поскольку в юморе они ни черта не понимали, то хлопали невпопад, что вызывало в зале смех и овацию. Так что система с фонограммой была внедрена на сцене еще задолго до Пугачевой или Серова.
Мне не нравится, когда кто-то утверждает, что у русских людей мало талантов. Это неправда: как сказал мой знакомый милиционер, у русских людей пропасть талантов, только жаль, все они сидят.
Когда я работал в агиттеатре, я писал не только "дежурные" очерки, но и юморески, смешные рассказы. Один из них взяли в свой репертуар известные в то время артисты эстрады и два года исполняли его по всей стране. И однажды мне позвонили из одного учреждения и сказали, что на моем счету...860 рублей гонорара. Ко мне пришло второе очень сильное вдохновение: я понял, что хочу писать для артистов эстрады. И стал писать для Петросяна, Клары Новиковой, Винокура и других.
Мне захотелось напечататься, и я один рассказ послал в "Литературную газету". Очень рассчитывал на 16-ю страницу. Рассказ прочитал редактор отдела, бывший официант ресторана "Метрополь", и когда мы с ним встретились, он мне так и сказал: "Фигня!" Вот такой был уровень общения редакции с авторами. Я говорю ему, что, может, можно что-нибудь переделать? Пожалуйста, я готов на все. А он все равно свое: "Фигня!" Впрочем, я ни на кого не в обиде: автору всегда кажется, что он написал шедевр, хотя по большому счету написал действительно фигню.
- Для себя я вас открыл в телепрограмме "Вокруг смеха", когда вы прочли рассказ "Два девятых вагона"...
- Это был мой первый выход на телеэкран, хотя до этого я уже пять лет работал на сцене. В передаче "Вокруг смеха" очень трудно сниматься, слишком высокий темп - 10 минут и не более. Все "лишнее" вырезается, причем вырезается беспощадно. Но был мой год, год крысы, и мне повезло. Опаздывал Хазанов, и режиссер на записи попросил меня поработать "лишних" сорок минут. Передо мной выступил Булат Окуджава, который умеет великолепно настраивать аудиторию. Зал был готовенький к юмору. Вот так получилось, что я без единой купюры прочитал весь свой рассказ "Два девятых вагона".
- Слушок прошел, что с явлением гласности для писателей-сатириков наступили тяжелые времена. Все обо всем могут говорить и писать...
- Это далеко не так. Да, для сатириков, которые писали про тещу и нерадивых сантехников, времена действительно стали тяжелыми. При такой "склеротической" тематике не разбежишься. Но для тех писателей, которые воспринимают жизнь во всей ее "красе", наступил золотой век. Я всегда думал, что главное в творчестве писателей-сатириков - писать смешно. Сейчас, если скажешь с эстрады "Долой КПСС", зал не изумится и не будет аплодировать, ибо об этом пишут в каждой газете. А раньше бы такое заявление вызвало овацию и... будьте любезны, пройдите на Лубянку. Пиши смешно и тебя поймут и примет любая аудитория. Сатира определяется смехом.
Я достаточно поездил по стране и видел, как русские провинции беспробудно спят, как они упираются руками и ногами, чтобы только ничего в этой жизни не менять. И я придерживаюсь мнения, что спящих можно разбудить смехом.
- Ваша юмореска "Письмо Генеральному секретарю" кое у кого вызвала настоящий нервный срыв...
- Я находился в Риге, когда здесь готовились к встрече Горбачева. И я помню что творилось в Риге и Юрмале, когда в Латвию приезжал Броз Тито. Тогда "скорая помощь" не могла прорваться сквозь оцепление к человеку, у которого был инфаркт миокарда. Вы же помните кортежи из черных бронированных лимузинов. А какая неразбериха царила на всем пути следования этих высокопоставленных лиц! И я решил это осмеять, хотя не всю у меня сразу получилось. Какие-то две-три фразы блуждали в голове, но полного замысла рассказа не было. И вот вдруг появился его стержень: памятник Менделееву отмыли настолько, что он оказался памятником Ломоносову. Я понял, что если все подать в предельно утрированном виде, может получиться неплохой юмор. Появилась и такая мысль: нужно восстановить в городе телефонную связь, которую немцы обрезали при отступлении. Я нашел несколько подходящих гипербол и почувствовал, что искомая доминанта рассказа найдена. Суть ее сводилась к следующему: что вы хотите от наших руководителей, если те, у кого были способности, пошли работать по способностям, а у кого их не было, пошли в комсомол, профсоюз, в парторганизации и стали руководить теми, у кого эти способности были. Но которые исчезли благодаря бездарному руководству. Так я нашел внутреннюю мотивацию нашей глупости. Закончил я свое обращение к Генсеку так: приезжайте к нам еще раз, поскольку у нас скоро кончатся продукты, которые нам позволили накупить в вашу честь.
- Я полагаю, "Письмо Генеральному секретарю" было своего рода маленьким термоядерным взрывом в общественном сознании...
- Впервые этот рассказ я прочитал в Эстонии. Разумеется, ни один печатный орган - начиная с журнала "Огонек" и кончая "Литературкой" - не осмелился его напечатать. Мне всюду советовали убрать слово "Генеральному", заменив его на "Уважаемый товарищ секретарь". Чтобы все подумали, будто дело происходит во времена Хрущева или Брежнева. Однажды из моего рассказа изъяли "соски у коровы" - мол, пошло звучит. Тогда я предложил второй вариант: "дойные соски у коровы". Прошло на бис. Но в случае с Генеральным секретарем я остался ему верен и ничего в рассказе не менял. Смелости хватило только у одного редактора - у редактора журнала "Театр". Спасибо ему за это огромное! Потом "Письмо Генсеку" я прочел во "Взгляде" - благо была поздняя ночь, а его ведущие провели хитрую операцию. Они долго говорили о поездке Горбачева по стране и ссылались на его слова о том, что встречи руководителей партии и государства должны проходить без показухи и лишней парадности.
