Всеволод Иванов - Голубые пески
- Могу я осматривать свои постройки; я в губернию жаловаться поеду. Стой!
Он выпрыгнул из дрожек и, застегивая сюртук, побежал через площадь в переулок. Киргиз-кучер посмотрел на его ноги и шлепнул пренебрежительно губами:
- Азрак-азрак сдурел... Сопсем урус бегать ни умет. А-а!..
Вечером, архитектор Шмуро сидел перед Кириллом Михеичем в кабинете. Шоркая широкими ступнями по крашеному полу, он вразумительно говорил:
- Окончательно, на вашем месте я бы отказался. Я люблю говорить правду, ничего не боюсь, но головы мне своей жалко, сгодится... Хм... Так вот: я об'ясню - Трубычев вам не давал бумажку потому, что ревнует жену к Запусу, а Фиоза Семеновна при нем если, - не побежит же туда Олимпиада. Затем Олимпиада повлияла, сплетница и дура. Отпустил. Мне говорит: "Командирую с ним, не выпускайте из казачьей лавы". А что там палкой очерчено, здесь идут казаки, а здесь нет. Поедете?
- Поеду, - сказал Кирилл Михеич.
- Вам говорю: зря. Откажитесь. Я бы мог, конечно, несмотря на военную дисциплину - я защищать фронт еду, а не мужей, - мог бы отказаться... Он меня здесь очень легко со злости под пулю подведет...
Он вытер потные усы и, еще пошоркав ногами, сказал обреченным голосом:
- Поедете?..
- Поеду, - отвечал Кирилл Михеич и попросил отдать ему пропуск по уезду.
Шмуро вздохнул:
- Здесь на нас, на двоих... А впрочем, возьмите.
V.
У тесовых ворот фермы на бревне сидел толстоногий мужик. Увидав Фиозу Семеновну, он царапнул ружьем по бревну и, тускло глядя ей в груди, сказал:
- Нельзя пускать, сказано. Вишь - проволочны загражденья лупят... Камфорт, язви их!.. Ступай в поселок лучше.
Лугом, вокруг фермы, трое парней вбивали в сырую землю колья. Босой матрос обматывал колья колючей проволокой.
Фиоза Семеновна ушла.
Горьче всего - тлел на ее заветревших (от осенних водяных ветров) пальцах мягкий желтый волос Запуса. Дальше - голубовато-желтые глаза и быстрые руки над ее телом... Горьче осенних листьев...
И шла она к ферме не за милостью - городские ботинки осели в грязь, надо ботинки; от жестких и бурых как жнивье ветров - шубу.
А по жнивью, пугая волков, одетый в крестьянский армяк и круглую татарскую шапку, скакал куда-то и не мог ускакать Васька Запус. Как татарские шапки на лугах - стога, скачут в осенних ветрах, треплют волосом и не могут ускакать. Лугами - окопы, мужичьи заставы. Из степей желтым огнем идет казачья лава.
Плакала Фиоза Семеновна.
Четвертый раз говорил ей толстоногий мужик Филька, - в ферму не велено пускать. Неделю не под'езжал к полисаднику Запус. Дни над стогами мокрые ветряные сети, птицы летят выше туч.
Сидеть бы в городе Павлодаре, смотреть Кирилл Михеича. Печи широкие корабли, хлеба белые; от печей и хлебов сытый пар.
Не надо!
--------------
Просфирня укоряла Иру: поселком говорят, не блюдет себя. Ира упрямо чертила подбородком. Остры девичьи груди, как подбородок. Фиоза Семеновна, проходя в горницу, подумала - "грех... надо в город" и спросила:
- Урожай какой нынче?
Просфирня скупо улыбнулась и ответила:
- Едва ли вы в город проедете... Заставы кругом, не выпустят. Пройдут казаки, тогда можно.
- Убьют!
- Ну, может и не убьют, может простят... Не пускает он вас? Другую, поди, подобрал - до баб яруч. Муж, поди, простит... Не девка... Это девке раз'езды как простить, а баба выдержит. Непременно выдержит.
Просфирня стала опять говорить дочери.
Мимо окон, наматывая на колесья теплую пахучую грязь, прошел обоз. Хлопая бичем и поддерживая сползавшие с плеч винтовки, скользнули за обозом пять мужиков.
Просфирня расставила руки, точно пряча кого под них:
- Добровольцы... Сколь их погибши. Что их манит, а? Дикой народ, бежит: с одной войны на другую, ни один гриб-то?..
Треснул перекатисто лугом пулемет. В деревне закричали пронзительно должно быть бабы. Просфирня кинулась к чашкам, к самовару. Ира сказала лениво:
- Учатся. Казаки после завтра придут. Испу-угались.
- Ты откуда знаешь?
- Пимных, Никола, сказывал.
Фиоза Семеновна обошла горницу. В простенке, между гераней, тусклое зеркало. Взяло оно кусок груди, руку в цветной пахучей кофте, лицу же в нем показаться страшно.
- Солдатское есть? - спросила тоскливо Фиоза Семеновна.
Просфирня, охая и для чего-то придерживаясь стены, вошла в горницу. Долго смотрела на желтый крашеный пол.
- Какое солдатское?
- Белье там, сапоги, шинель. У всех теперь солдатское есть.
- Об нас спрашиваете, Фиоза Семеновна?
И, вдруг хлопнув ладонь о ладонь, просфирня быстро зашарилась по углам:
- Есть, как же солдатскому не быть?.. от сына осталось... сичас солдатского найдем... как же... Ира, ищи!..
- Ищи, сама хочешь так. Что я тебе барахлом торговать?
Выкидывая на скамейку широкие, серого сукна, штаны, просфирня хитро ухмыльнулась:
- К мужу под солдатской амуницией пробраться хочешь?
- К мужу, - вяло ответила Фиоза Семеновна: - шинель коли найдется, куплю.
- Все найдется. Ты думаешь, солдат легче пропускают?
- Легче.
- Ну, дай бог. И то, скажешь, с германского фронта ушел: нонче много идет человека, как гриба в дождь.
Штаны пришлись в пору: ноги лежали в них большими солдатскими кусками. Ворот рубахи расширили, а шинель - узка, тело из-под нее выплывало бабьим. Отпороли хлястик, затянули живот мягким ремнем - вышло.
- Хоть на германску войну итти.
Фиоза Семеновна ощупала руки и, спустив рукава шинели до ногтей, тихо сказала:
- Режь.
- Чего еще?
- Волос режь, на-голо.
И, дрогнув пальцами, взвизгнула:
- Да, ну-у!..
И, так же тонко взвигнув, вдруг заплакала Ира.
Просфирня собрала лицо в строгость, перекрестилась и, махнув ножницами, строго сказала:
- Кирилл Михеичу поклонитесь, забыл нас. Подряды, сказывают, у него об'явились огромадные. Держжись!..
Приподняв смуглую прядь волос, просфирня проворно лязгнула ножницами. Прядь, вихляясь, как перо, скользнула к подолу платья. Просфирня притопнула ее ногой.
Провожали Фиозу Семеновну до ворот. Ноги у ней в большом и теплом сапоге непривычно тлели - словно вся земля нога. От шинели пахло сухими вениками, а голова будто обожженная - и жар, и легость.
Растворяя калитку, просфирня повторила:
- Кланяйтесь Кирилл Михеичу. Вещи ваши я сохраню.
- Не надо.
В кармане шинели пальцы нащупали твердые, как гальки, хлебные крошки, сломанную спичку и стальное перышко. Фиоза Семеновна торопливо достала перышко и передала просфирне. Тогда просфирня заплакала и, поджав губы (чтобы не выпачкать слюной), стала целоваться.
А за селом, где налево от деревянного моста, дорога свертывала к городу, Фиоза Семеновна, не взглянув туда, повернула к ферме.
Толстоногий мужик все еще сидел на бревнах, только как-будто был в другой шапке.
- Сирянок нету закурить? - спросил он.
Фиоза Семеновна молча прошла мимо.
В сарае, где раньше стояли сельско-хозяйственные машины, за столом, покрытым одеялом, сидел Запус. Подтянув колено к подбородку и часто стукая ребром ладони о стол, он выкрикивал со смехом:
- Кто еще не вписался?.. Кому голов не жалко, а-а?.. Головы, все? Последний день, а то без записи умирать придется, товарищщи!..
Небритое его лицо золотилось, а голос как-будто осип. Так, когда солома летит с воза, такой шорох в голосе.
Защищая локтями грудь, Фиоза Семеновна шла через толпу. В новой одежде, по-новому остро входили в тело кислые мужские запахи. А может быть, это потому: казалось, схватят сейчас и стиснут груди.
С каждым шагом - резче по столу ладонь Запуса:
- Кто еще?
Увидал рядом со своей ладонью рукав шинели Фиозы Семеновны. Щелкнул пальцем - секретарю, вытянул руки, спросил торопливо:
- Еще?.. Имя как? Еще один! Товарищи!.. Тише!
- К порядку, курва! - крикнул кто-то басом. - А ишшо Учредительно, гришь, ни надо...
Фиоза Семеновна опять схватила в кармане хлебные крошки, хотела откинуть с пальцев непомерно длинный рукав шинели и заплакала.
Запус мотнул головой, колено его ударило в чернильницу, а рука щупала козырек фуражки Фиозы Семеновны. Высокий матрос - секретарь, охватив стол руками, хохотал, а мужики шли к выходу. Запус отшвырнул фуражку и сказал секретарю:
- Фуражку новую выдать и... сапоги.
Хлопнул ладонью о стол и сказал:
- В нестроевую часть назначу! Приказ есть - женщинам нельзя... а, если нам блины испечешь, а?
Еще раз оглядел Фиозу Семеновну:
- Нет, в платье лучше. Собирай, Семен, бумаги, штемпеля, - блины печь. Постриглась!
VI.
Под утро матрос, секретарь, Топошин кулаком в дверь разбудил Запуса. Сморкаясь и протирая глаза, сказал:
- Вечно выспаться не дают. Арестованных там привезли.
- Сколько?
- Двое. Из города ехали, говорят жену ищат. У кордона, на елани поймали. Оружья нет. Одного-то знаю - подрядчик, а другой, грит, архитектор. Церкви какие-то строят, ничего не поймешь. Какие теперь церкви? Насчет казачьей лавы бы их давнуть, знают куда хочешь. Возможные казачьи шпионы и вообще чикнуть их...
