Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!
– А она премиленькая, ничего не скажешь. И так нежно прижималась ко мне. Пожалуй, я возьму ее с собой в Фоджу.
Кулак Джанни мелькнул так быстро, что Барбьери не успел уклониться от удара. Он вскрикнул от боли и поднес руки к лицу, сквозь пальцы текла кровь. Пицци медлил, не в силах поверить в реальность происходящего, затем он бросился на юношу, но путь ему преградил Венацца. Поймав полицейского за руку, он развернул его к себе и со всей силы вмазал в подбородок. Пицци отлетел к стенке, ударился и сполз на пол без сознания. Тогда в атаку пошел Николо, но расторопный Бонакки поставил ему подножку, и громила растянулся на полу. Трактирщик немедля угостил его солидным ударом по шее, надолго успокоив драчуна. Венацца посмотрел на лежащих на полу полицейских, потом на своих друзей:
– Что будем делать?
Они решили раздеть бесчувственных вояк и отнести их в кровать. В комнате они разбросали одежду и пустые бутылки в надежде, что, проснувшись, они вообразят, что подрались между собой по пьяни. После этого друзья спустились вниз и занялись доном Лючано.
В первый раз за долгое время ночь не нарушал грохот канонады. Однако немногие спали в эту ночь в Страмолетто.
Аттилио ворочался в своей постели. Разбитая усталостью и пролитыми слезами, Лаура спала, приоткрыв рот. Аттилио любил свою жену. Мысль о том, что он никогда ее больше не увидит, приводила его в отчаяние. Если бы он знал заранее, что Муссолини вернется, он ни за что на свете не отнял бы мэрию у Веничьо. Тогда ему казалось, что это неплохая проделка, он был рад сбить спесь с воображалы Марио. А теперь Марио станет опять мэром Страмолетто, а он, Аттилио, будет мыкаться по тюрьмам в Фодже. И возможно, однажды утром его разбудят, чтобы отвести на расстрел. А это должно быть очень больно! Он станет героем, о нем будут говорить после воскресной мессы в трактире у Бонакки, друзья будут восхищаться им… Но честно говоря, он предоставил бы эту честь другим. Аттилио совсем не привлекала роль национального героя.
Его соперник также не находил себе покоя. Отрывок из Библии, прочтенный Бьянкой, и другой, рассказанный наизусть бабушкой, звучали у него в ушах. Иуда! Он повесился, потому что никто не хотел подать ему руки. Аврора ушла, Бьянка… тоже уйдет? А бабушка? Марио видел себя – одинокого, в опустевшем доме, презираемого всей деревней. Но в отличие от Капелляро, Веничьо искал спасения в жестокости. Он ответит на презрение силой! Утром он вступит в права мэра, созовет муниципальный совет и начнет принимать решения. Карабинеру волей-неволей придется их выполнять, а если понадобится, то и под надзором полиции Фоджи!
Погрузившись в молитвы, дон Фаусто не замечал позднего часа. Он молился за своих прихожан. Он так давно заботится об их душевном покое. Он знает, что они неплохие люди. Конечно, было и убийство дона Лючано. Но он надеялся, что Бог не станет обращать большое внимание на эту недостойную сожаления смерть, в то время как в мире каждый день умирают тысячи невинных. Что за проклятое время – время огня и крови!
Лежа с открытыми глазами, Пепе размышлял, как проще убить Пицци, олицетворяющего все, что он ненавидел. Еще он с волнением вспоминал слова Изабеллы. Если Томазо слышит их с небес, то, наверное, кусает локти с досады! В признании нежных чувств Изабеллы он видел дополнительную причину убить Пицци. Ему хотелось, чтобы она гордилась им и поняла, что даже в девяносто лет он остался таким же щепетильным в вопросах чести.
В последние годы Изабелла почти перестала спать, но она все равно ложилась в постель, позволяя уставшему телу восстановить потраченные за день силы. Во время этих долгих ночных бдений она вспоминала прошедшую жизнь. Правда, это удавалось ей все хуже и хуже. Но в этой серой тьме ярко сверкало воспоминание о том ужасном дне, когда Арнальдо вернулся в Страмолетто в красивой красной рубашке и узнал о ее браке с Томазо Веничьо. Это воспоминание сжимало ей сердце. Милый Арнальдо, он всегда был очень ревнив!
Но куда они могли спрятать труп дона Лючано? Виргилий исследовал все места возможного укрытия неугомонного мертвеца, мечтая о мести.
Покинув свое холостяцкое жилище, Джузеппе Гарджулло направился к какому-то дому и, тихо проскользнув в дверь, провел там ночь…
В то время как маленький мирок бился в сетях своих маленьких личных проблем, История уже начала свой ход. Но никто в Страмолетто не знал об этом.
Непривычная тишина разбудила Данте Бутафочи. Сквозь закрытые ставни пробивался ослепительный солнечный свет. Разглядывая стены комнаты, где он провел ночь, комиссар думал о своем детстве, когда он приезжал в гости к тетушке Анне в Амальфи. У него навернулись на глаза слезы при воспоминании о том, как радовалась Леонтина, приезжая в Амальфи. Милая Леонтина, она так похожа на эту учительницу, по крайней мере объемом. Данте нашел Феличиану в кухне за приготовлением напитка, призванного заменить давно исчезнувший кофе.
– Добрый день, синьора Каралло.
– С добрым утром, синьор комиссар. Хорошо ли спалось?
– Чудесно, благодарю вас.
– Надо благодарить не меня, а артиллерию, которая уважила ваш сон. Отправляетесь на розыски бродящих останков Криппа?
– Да, но не торопясь, и с надеждой на неудачу.
Они рассмеялись, как старые друзья.
– Дабы не пробудить подозрений Пицци и Барбьери, мы останемся здесь на весь день и уедем вечером. Если вы, синьора Каралло, расскажете вашим друзьям о моих намерениях, может, они вернут колеса?
– Но… Капелляро? Вы увезете его в Фоджу?
– Нет… Не хочу оставлять о себе плохую память.
Феличиана посмотрела долгим взглядом на Бутафочи и поцеловала его, как мать – блудного сына.
– Вы храбрый человек, синьор Бутафочи.
Он признался:
– Я был им… Вы и Страмолетто напомнили мне об этом.
Комиссар вдыхал полной грудью свежий утренний воздух. Он не торопясь шел вдоль маленьких садов, покосившихся сараев, чудом сохранившихся лачуг. Декабрьское солнце освещало нежным ореолом эту нищету. Бутафочи резко остановился, заметив мужские башмаки, выглядывающие из-за небольшой каменной постройки. Неужели случай предоставлял комиссару, несмотря на его решение, возможность все же познакомиться с таинственным синьором Криппа, который так любит играть в прятки с полицейскими? Данте хотел пройти мимо, чтобы не становиться соучастником заговора, но любопытство взяло верх над благоразумием. Его распирало желание увидеть лицо мертвеца, чье исчезновение взбаламутило все Страмолетто. Он на цыпочках обогнул забор и наткнулся на Этторе де Бсллиса. Булочник спал, лежа около своей печи, скрестив руки на животе. Комиссар подавил смех и бесшумно удалился.
Бонакки подметал крыльцо, когда комиссар окликнул его:
– Мои люди еще здесь?
Трактирщика передернуло.
– Они, должно быть, спят, синьор комиссар, я их не слышал.
Полицейский подошел ближе.
– Вот лентяи! А что у вас со щекой?
– Вчера вечером…
– Вы подрались?
– Скорее, меня побили.
– Пицци и Барбьери? Почему?
– Входите, синьор комиссар, я вам все объясню.
Внутри Бонакки попросил Данте присесть.
– Ваши помощники вчера нализались, как свиньи, поспорили между собой и в итоге подрались. Я пытался их разнять и получил удар в лицо. Потом они снова помирились и ушли к себе в комнату, забрав бутылки с собой. Они были в таком состоянии, что, я думаю, не скоро теперь придут в себя!
– Обормоты! Я их заставлю подняться! Ведите меня к ним.
Комиссара затошнило при виде разгрома, царившего в комнате. Одежда валялась на полу, многочисленные пустые бутылки подтверждали слова трактирщика. Комиссар подошел к кровати, на которой спали в обнимку перепачканные кровью драчуны. Если бы у Данте был хлыст, он с превеликим удовольствием отхлестал бы их.
– Встать!
Полицейские с трудом очнулись от сна, вызванного опьянением и двойным нокаутом, и приоткрыли мутные глазки. Они, видимо, пытались определить, где они находятся.
– Вставайте, подонки! Грязные пьяницы!
Бонакки деликатно вышел за дверь. Полицейские напрасно старались понять, почему в их комнате находится комиссар и почему у Барбьери все лицо в крови. Они выбрались из кровати и, покачиваясь, вытянулись перед Бутафочи, стоя в одних трусах.
– Вам недостаточно просто напиться до потери сознания? Вам приспичило еще подраться между собой, как будто вы дикие звери! Какой пример вы подаете крестьянам! Я отправлю рапорт о вашем поведении. Быстро умывайтесь, одевайтесь и марш за колесами. Мы должны сегодня уехать в Фоджу. А я пойду прогуляюсь, чтобы хоть немного забыть о вашем существовании!
Когда шеф ушел, Барбьери и Пицци сели на кровать.
– Мы действительно подрались, Вито?
– У меня болит челюсть, а у тебя нос распух.
