Шарль Эксбрайя - Ее все любили
— Ничего не поделаешь, придется быть искренним, хватит, пошутили. Нет, в ту ночь, как и всегда один раз в неделю, я пошел к моему другу мэтру Димешо играть в бридж.
— Тогда дополнение к моему вопросу: кто были ваши партнеры?
— Как обычно, Катенуа, Лоби и Сонзай.
— Арсизака с вами не было?
— Нет, мы ему простили желание воспользоваться отсутствием жены.
— Почему вы не рассказали мне этого тогда, в вашем кабинете?
— Сам не знаю. Из-за вечного желания подшутить, вероятно. Вы на меня обижаетесь?
— Ничего подобного.
— Куда вас отвезти?
— К вам домой, если не возражаете.
— Да нет, но…
— Мне просто хочется, чтобы вы позвонили мэтру Катенуа и попросили его незамедлительно меня принять.
— С большим удовольствием.
Больше они не произнесли ни одного слова и ехали до самого дома Музеролля молча. Встретившая их мадемуазель Танс сообщила доктору, что зал ожидания полон народу. Врач увлек полицейского в свой кабинет и при нем позвонил мэтру Катенуа, который заверил, что будет счастлив познакомиться с мсье Гремилли и ждет его у себя.
— Вам известен его адрес?
— Улица Сен-Симона.
— Верно.
Музеролль решил сам проводить гостя и, закрывая дверь, признался комиссару:
— Если сказать честно, то вы одолели меня своим молчанием.
Гремилли улыбнулся:
— У каждого своя метода.
Чтобы добраться до дома адвоката, полицейскому надо было пройти всего несколько сот метров. Он преодолел это расстояние не спеша, подводя итог последней встречи. Прежде всего, он не сомневался в том, что приглашение доктора было сделано без всякой задней мысли. В конце концов, он мог питать к комиссару элементарную симпатию, точно так же, как и комиссар к нему. Именно это-то и было самым странным: наиболее здравомыслящие люди, с которыми комиссару приходилось сталкиваться, испытывали больше неприязни к жертве, чем к преступнику или преступнице. И тем не менее Музеролль готовил какой-то план, который намеревался реализовать во время обеда и который был сведен на нет молчанием Гремилли. Зачем врачу понадобилось лгать во время их первой встречи? Только лишь из желания поиздеваться над прибывшим из большого города полицейским? Гремилли в это не верил, но объяснения этому алогичному поведению найти не мог. Он все более и более убеждался в том, что те, кто ему врал, старались это делать так, чтобы их ложь в конце концов была раскрыта. С какой целью? Иногда Гремилли казалось, что его несет на какую-то огромную паутину, из темного угла которой притаившаяся страшная тварь руководит его действиями, заставляя приближаться все ближе и ближе к роковому месту. Это ощущение буквально выводило комиссара из себя. В очередной раз он поклялся себе, что вынудит зверя оставить свое логово.
Мэтр Катенуа был просто душка. Всем своим сияющим видом он показывал, что претензий к жизни у него нет. Окружающие считали его балагуром, а тем, кто выражал свое сочувствие его жене, женщине с ликом флорентийской мадонны, Юдифь отвечала, что лучше жить с весельчаком, чем с выматывающим душу занудой. Помимо прочих общих интересов, Юдифь и Марк питали обоюдную привязанность к лошадям и мечтали завести когда-нибудь конный завод. Однако для этого еще надо было выиграть немало процессов. И следует заметить, адвокат не сидел сложа руки и довольно уже преуспел. Люди верили адвокату безоглядно, и это могло бы служить ему дополнительным, хотя и сомнительным источником доходов, если бы он не был человеком с кристально чистой совестью.
Марк Катенуа встретил Гремилли с обезоруживающей теплотой, как будто полицейский из Бордо, которого он впервые видел, был его давним другом. Однако это не могло притупить бдительность комиссара, и он насторожился, боясь угодить в ловушку.
— Я признателен Музероллю, что он направил вас ко мне. Кругом только и говорят о вас, и мне не терпелось с вами познакомиться.
Гремилли ответил с излишней сухостью:
— Позвольте сделать маленькое уточнение. Мэтр, это не доктор меня к вам направил, а я его попросил помочь мне встретиться с вами.
— Что ж, пусть будет так! О чем мы будем беседовать? Не думаю, что вы пришли поговорить со мной о вашей карьере, а лошадиный карьер, как мне кажется — и я об этом заранее сожалею, — вас не интересует.
— Нет, мэтр, вы правы, меня больше интересуют преступники, и именно поэтому я пришел к вам поговорить о мадам Арсизак.
— Странная мысль!
— Вы находите?
— То есть я хочу сказать, что у меня нет ничего общего с этой женщиной или, правильнее, у меня не было ничего общего с ней.
— Как раз это меня больше всего и интересовало, мэтр.
— Да, ничего. Вот и весь мой ответ. Вы удовлетворены?
— Нет. Вы — один из лучших друзей Жана Арсизака.
— И именно по этой причине, вы считаете, я должен страдать от того, что он потерял женщину, к которой у него не было никаких чувств? Он поставил не на ту лошадь. Теперь он свободен, и мне непонятно, зачем мне его жалеть?
— Затем, что он находится в довольно сложном положении.
— Дорогой комиссар, плакаться над каждым несчастным — слез не хватит!
— А? Позвольте вам заметить, мэтр, что у вас несколько необычное представление о дружбе.
— До сих пор оно меня устраивало, и мне жаль, что это вас шокирует.
— Где вы находились в ночь убийства?
— Вы хотите занести меня в свой список подозреваемых?
— Для меня подозреваемыми остаются все, кто близко или хоть как-то приближался к мадам Арсизак.
— В таком случае, я отношусь к тем, кто хоть как-то, поскольку старался видеть Элен как можно реже и, насколько это было возможно, издалека. Теперь я могу вас заверить, что в ночь, когда она покинула нас навечно, я, как обычно, играл в карты у Димешо с Музероллем, Лоби и Сонзаем, после чего вернулся к себе и нырнул в супружескую постель.
Несмотря на очевидную или скрытую жестокость вопросов и ответов, которыми обменивались собеседники, их диалог был настолько сердечным, что мог показаться какому-нибудь недовольному слушателю странным и даже нелепым.
— А не смущает ли вас, мэтр, одно прелюбопытное совпадение?
— Совпадение чего с чем?
— Ваших традиционных ночных посиделок с убийством мадам Арсизак.
— Элен всегда старалась подложить свинью другим в самый нужный момент.
— Простите, но не сама же она решила умереть именно в эту ночь!
— Прошу также простить меня, мсье комиссар! Если Элен надумала вернуться именно в эту ночь, то только потому, что не сомневалась: мы все в это время будем у Димешо.
— Мне не совсем ясно, что вы этим хотите сказать.
— Как мне представляется, она догадывалась, что в ее отсутствие Жан пойдет ночевать к своей любовнице, и надеялась поймать его таким образом.
— Версия, должен признать, соблазнительная, однако здесь есть два «но», которые мешают мне поддержать ее безоговорочно.
— И что же это за два «но»?
— Прежде всего, почему мадам Арсизак не пошла сразу на квартиру к мадемуазель Танс, чтобы там и застать своего мужа? А потом, зачем было Арсизаку возвращаться домой в два часа ночи, если он не знал о засаде, готовящейся для него женой?
— Понятия не имею, и, между нами, меня это не волнует.
— В этом я не сомневался с самого начала нашей беседы. Мэтр, вам покойная очень не нравилась?
— Совсем не нравилась.
— А вы не поделитесь со мной почему?
— Она напоминала мне одну из тех порочных и темных лошадок, которых лучше обходить десятой дорогой. Эти мерзкие твари постоянно притворяются, что им нужна ласка, а стоит к ним приблизиться, они тут же норовят вас цапнуть да еще лягнуть как следует.
— Мэтр, скажите, вам известно, что Элен Арсизак имела любовника?
Марк Катенуа пожал плечами.
— У меня-то есть все основания, чтобы знать, а вот то, что вы уже встречались с Лоби, мне не было известно.
— А при чем здесь мсье Лоби?
Адвокат уставился на Гремилли квадратными глазами и тихо пробормотал:
— Думаю, было бы лучше, если бы я промолчал. Единственным оправданием мне может служить то, что я думаю — вы в курсе…
— В курсе чего?
— Но вы же сами сказали, что знаете любовника Элен!
— Да, ну и что?
— Вот тебе на! А разве не Лоби был ее любовником?
Гремилли счел необходимым и дальше валять дурака.
— Прошу прощения, мэтр. Я действительно знал, что речь идет о Лоби, но мне хотелось услышать это от вас.
— А в этом нет никакого секрета. Об этом многие знали.
— И у них это было серьезно?
— Еще как! Вы бы видели, с какими шальными глазами он влетел однажды ко мне в кабинет. Хотел узнать, сможет ли он получить развод. Он пытался меня убедить, что бросил Ивонну — его жену — и двух детей и собирается бежать с Элен!
— А она?
— Она забавлялась… Неужели вы думаете, что она могла уйти от прокурора, которому светила блестящая карьера в магистратуре и, возможно, в политике, ради какого-то преподавателя к тому же вынужденного платить немалые алименты? Эта бестия была не настолько глупа.
