Светлана Бестужева - Вычислить и обезвредить
Владимир Николаевич, наверное, почувствовал, что утешать меня не надо, что это - не тот случай, а просто стал осторожно снимать слезы с моих щек губами. Он даже не целовал меня, но эти короткие прикосновения сухих и горячих губ были слаще любых поцелуев. Я словно провалилась в очередное забытье и очнулась только тогда, когда машина остановилась.
- Мы приехали, котенок, - услышала я. - Давай помогу тебе вылезти.
"Помогу" - это было сильно сказано. Ему пришлось вынимать меня из машины и опять почти нести на руках. Потом я каким-то образом оказалась в собственном любимо кресле, а Владимир Николаевич протягивал мне чашку.
- Выпей кофе. Сейчас все пройдет.
Но я вовсе не хотела, чтобы прошло "все". Что-то должно было остаться.., хотя бы пока.
- Только не уходи! - взмолилась я, даже не сообразив, что все-таки перешла на это самое "ты".
- Куда же я теперь уйду? - в привычной полунасмешливой манере спросил он меня. - Я ещё и кофе не допил, а на дворе, между прочим, ночь.
Но я уже знала, что может скрываться за этой насмешкой. Или по крайней мере думала, что знаю.
- Только не уходи, - повторила я. - Сегодня.
Последнее слово я произнесла не столько инстинктивно, сколько потому, что кофе постепенно начал оказывать свое действие, а я - соображать, что это не Севочка, и что этот человек не сможет остаться со мной не то что навсегда - даже на какое-то более или менее длительное время.
С внезапной вспышкой озарения я вдруг поняла: буду ждать неделями нескольких часов встреч, по-другому ничего не получится. Не может получиться. Еще почему-то в голове пронеслось слово "расставание", в котором не было горечи, а лишь - предопределенность. И ещё возникло слово "долг" - вот уж совершенно непонятно, зачем и с какой стати.
"И все это - с одной рюмки водки, - шепнул какой-то ехидный голос внутри меня. - Пьянство - не твое амплуа, дорогая. И вообще, не кажется ли тебе, что шутки закончились?"
- Кажется, - сказала я вслух и тут же почувствовала, что Владимир Николаевич взял меня за руку.
- Ты что, котенок? - спросил он. - Что тебе кажется?
- Что все это очень серьезно, - ответила я.
Мне даже не пришло в голову привести какую-то более пристойную версию происхождения своей реплики. Это было не нужно. Этому человеку я могла говорить только правду, даже если она грозила каким-то образом обернуться против меня. А по-другому, между прочим, правда оборачивается чрезвычайно редко. Во всяком случае для меня.
- Наверное, ты права.
Это было настолько неожиданно, что я подняла голову и осмелилась взглянуть прямо на него. Очков снова не было, и я - как и следовало ожидать! - снова немедленно потонула в его невероятных глазах. Пошла ко дну, даже не булькнув на прощание, хотя бы для приличия.
- Это серьезно, - повторил он. - Иди ко мне.
- Но я же с тобой, - выдохнула я.
- Иди ко мне, котенок.
Этой ночи я никогда не забуду. Тогда я действительно почти ничего не понимала, и лишь потом, некоторое время спустя, до меня дошло, с каким невероятным терпением и нежностью вел он меня за собой. Как сдерживал себя, чтобы не напугать меня и не оттолкнуть. Как оттягивал решающий момент до последнего, до того, пока я сама не стала умолять его об этом. Но уже тогда я поняла, что мои инфантильность и холодность на самом деле просто совершенная глупость. Все зависит от того, кто рядом с тобой. Ну, почти все. А остальное, к сожалению или к счастью, зависит от тебя.
Когда я более или менее очнулась от наваждения, то в зыбком свете раннего рассвета снова увидела над собой его глаза. Он смотрел на меня так, что я чуть было снова не потеряла сознание. Что было в этом взгляде: нежность? Гордость? Радость за меня? За него?
Не знаю. Я никогда так и не смогла понять этого человека (или боялась понять его). Я так и не успела научиться читать хоть что-то в его глазах. Правда, таким умением, как я потом выяснила, вообще никто не обладал. Но узнала об этом я слишком поздно, так что изменить это открытие ничего не могло. Ни к лучшему, ни к худшему.
- И все-таки я у тебя первый, - услышала я его шепот. - Правда?
- Правда, - ответила я, совершенно искренне в это веря. - Неужели ты сам этого не понял?
Он ничего не ответил, только улыбнулся. Но не насмешливо, а совсем по-другому - нежно и удивительно беззащитно. Эта улыбка меня доконала, я снова закрыла глаза и... провально заснула, впервые в жизни чувствуя себя не просто счастливой, а уверенной в себе, абсолютно защищенной женщиной, у которой все может быть только хорошо. Ну, как исключение, - отлично.
И только утром, когда я проснулась одна и попыталась вспомнить и понять, что же на самом деле произошло, меня больно царапнула одна незатейливая мысль: о любви слова не было сказано, как и о том, увидимся ли мы снова, а если да, - то где, когда и как. Оставалось только ждать, готовя себя к худшему и надеясь на лучшее.
Забегая вперед, скажу, что с тех пор и, похоже, навсегда у меня осталась привычка всегда быть, что называется, "в форме". Даже спать я ложилась и ложусь, только при полном параде, какой бы уставшей ни была.
Маленький пример: как-то я прочитала в одном детективе, что опытный сыщик "вычислил" женщину, собиравшуюся на свидание и упорно это отрицавшую только потому, что от неё пахло духами. Якобы женщина может сама для себя и белье красивое надеть, и причесаться, но никогда не воспользуется духами, если знает, что никто, кроме нее, их ароматом не насладится. Не знаю, может быть, это справедливо подмечено для нормальных женщин, но я... Впрочем, и Мэрлин Монро, кажется, "надевала на ночь капельку "Шанель №5".
На самом деле это очень правильно: человек не должен знать своего будущего. Иначе вместо прекрасного и безмятежного сна я бы в то утро провалилась в такую бездну отчаяния и разочарования, что... Что вряд ли бы вообще осталась жива. Впрочем, по молодости, глупости и прочим сопутствующим показателям могла бы и пережить.
Что значит - могла бы? Пережила.
Глава шестая
Будем знакомы
Говорят, что отличительная черта русских - стремление забыть о своих предках. Не согласен, русские люди как раз отличаются долгой памятью. Другое дело - какие русские. Точнее, в каких условиях они живут. В Советском Союзе пышные родословные не поощряются: чем короче анкета, тем больше доверия к человеку. Но когда судьба забросила за пределы России.., корни не просто почитаются, - культивируются. Мы все помним.
Хотя, если вдуматься, какой я русский! Даже не полукровка: русской была моя бабушка со стороны матери, остальные родственники... даже не знаю, кто. Но и незначительная доля славянской крови, по-видимому, оказала фатальное влияние на мою жизнь, не зря практичные и здравомыслящие французы так много говорят и пишут о "загадочной славянской душе". Хотя знают о ней ничуть не больше, чем о душе какого-нибудь индейца из племени чероки. Ну да ладно.
О моем прадеде мне известно очень мало. Знаю только, что он был дворянином, гвардейским офицером, рано и по большой любви женившимся на бесприданнице-сироте - моей прабабушке. Бесприданнице - и необыкновенной красавице, причем красота была незаметной, а какой-то сказочной. Потом я узнал, точнее, понял, что такие девушки могут, нет, могли рождаться только в России, в провинции. Кисейная занавеска, а за ней - огромные черные глаза, младшая дочка в большой семье, как говорится, "не в мать, не в отца", хотя в их старинном казачьем роду черные волосы и черные глаза - не редкость.
Все равно прабабушка выделялась среди всех. Красавица и умница, всегда спокойная, почти всегда невозмутимая, никому не позволявшая вмешиваться в свою жизнь.
Сама решила стать учительницей - и отправилась учиться в Москву, где и встретилась со своим будущим мужем. Наверное, все действительно на роду написано, потому что они не должны были - по всему стечению обстоятельств даже познакомиться, прабабушка училась на курсах, бегала по частным урокам, чтобы заработать себе на жизнь, да ещё организовала кружок, где обучала грамоте рабочих железнодорожного депо.
Много позже я понял, что в жизни моей прабабушки, как в капле воды, отразились все жестокие парадоксы российских реалий. Дочь зажиточных казаков-станичников, позже практически полностью уничтоженных советской властью, она избежала их участи. Должна была сгинуть в лагерях, где окончили свои дни многие такие "революционеры", как она, но замужество оторвало её от этой среды, очередной раз спасло ей жизнь, чтобы... создать новую угрозу - как жене офицера и дворянина. Революция, одинаково беспощадная и к противникам, и к сторонникам, не смогла лишить её жизни, погубив мимоходом и мужа, и сына.
Выжила только дочь - моя бабушка, которая всю оставшуюся жизнь в относительно спокойной и благополучной Франции тосковала по бестолковой, голодной и жестокой России. И, по-видимому, передала мне какую-то долю своей тоски и своей мятежности. От неё же я унаследовал почти патологическую тягу к самостоятельности и независимости: ведь она всегда поступала только так, как сама считала нужным.
